расхаживал по комнате и, обращаясь главным образом к Житкову, говорил:
- Добиться невидимости, хотя бы для человеческого глаза, значит произвести
переворот в военной технике. Моей лабораторией кое-что уже сделано в этом
направлении. Но кое-что еще и неясно. А знаете, кто больше всех полезен
мне на данном этапе работы? - Бураго широким жестом указал на Найденова: -
Вот он, мой противник! Именно то, что он работает над методом определения
невидимого объекта комбинированным оптико-акустическим прибором, дает мне
возможность проверять самого себя. Консультируя Найденова, я опровергаю
свои же поиски, и не успокоюсь, пока не увижу, что опровергнуть меня уже
нельзя.
- Выходит, что если вы добьетесь невидимости объекта, Александр опрокинет
ваши достижения тем, что все равно сумеет найти его в пространстве раньше,
чем акустики уловят его шум? - спросил Житков.
- Вот, вот! Почти так, но не совсем. Он действительно сможет определить
положение в любой среде, - будь то вода или воздух, - любого предмета вне
предела видимости человеческого глаза, если... если этот предмет не будет
иметь моего защитного покрытия, парализующего излучение тепла.
- Все это еще раз доказывает, что ваше открытие не должно попасть в чужие
руки, - сказал Житков.
- Да, да, вы правы, - произнес старик и, схватив со стола стаканчик с
таким видом, славно ему угрожала опасность, понес в кабинет, ворча себе
под нос: - Вы правы, вы правы, господа!
Молодые люди, посидев еще немного с Валей, распрощались и вместе вышли.
* * *
Оставшись один в кабинете, Бураго еще долго расхаживал от шкафа к шкафу.
Вынув из кармана крышку стаканчика, он внимательно осмотрел ее. Ему
показалось, что в одном месте металл поврежден острым предметом. Бураго
взял лупу, долго рассматривал поцарапанное место, а потом, недовольно
покачав головой, спрятал крышку вместе со стаканом в потайной ящик
огромного старинного бюро.
Долго сидел он, откинувшись в старом кожаном кресле, и жевал конец бороды.
Потом взял перо. Поспешно набрасывая в блокноте какие-то формулы, он
вырывал из блокнота исписанные листки и откладывал в сторону, под пресс. К
утру, когда за окнами стал слышен визг трамваев, Бураго собрал листки,
просмотрел все написанное и, напевая что-то веселое, вошел в комнату Вали.
Удивленный тем, что дочь спит, он недоуменно поглядел на часы. Они
показывали пять.
Старик подошел к окну. Проспект просыпался. Дворники с метлами в руках
болтали и курили, не торопясь приступить к утренней работе. Со стороны
вокзала, неистово визжа колесами, на повороте показался трамвай. Когда
вагон остановился, из него вылезли молочницы и, гремя бидонами, завернули
за угол, к рынку...
Вернувшись к себе, Бураго сложил исписанные листки в портфель. Но, подойдя
к дивану, где ему, по обыкновению, была приготовлена постель, задумался.
Вынул листки из портфеля и переложил в бумажник. Бумажник сунул под
подушку. С неожиданным для его седин проворством разделся, залез под
одеяло и потянулся, закинув руки за голову. Потом, словно вспомнив что-то,
быстро сбросил одеяло, нащупал босыми ногами туфли, отыскал в углу
кабинета тяжелую трость и принялся отвинчивать от нее ручку из слоновой
кости. Несколько оборотов - и в одной руке Бураго оказался тяжелый стилет,
а в другой - трость-ножны. Он подул в их пустую полость и с довольным
видом улыбнулся.
- Вот это портфель! - с радостным удивлением сказал Бураго важно
восседавшему рядом с ним Тузику и принялся разъединять клинок и служившую
ему эфесом ручку. Проделав это, он вынул из бумажника листки, свернул их
трубочкой и засунул в полость трости, а ручку привинтил на место. И лишь
после этого лег в постель и поставил дубинку в изголовье.
Скоро в кабинете, защищенном от уличных шумов тяжелыми портьерами, не
стало слышно ничего, кроме хрипловатого с присвистом дыхания старика и
мерного посапывания сенбернара.
Часа два в квартире царила тишина. Потом послышались осторожные шаги:
Аделина Карловна в мягких домашних туфлях убирала квартиру. Когда все
комнаты, кроме тех, где спали отец и дочь, были убраны, Аделина Карловна
принялась чистить платье. С такой же педантичностью, с какой она только
что обтирала мебель и мыла чайную посуду, женщина чистила теперь китель
Бураго, его ботинки. Покончив с этим, она направилась в кабинет, неслышно
отворила дверь, плавными мягкими движениями разложила все по местам, сняла
со спинки стула брюки. На ковер почти бесшумно выпал из кармана какой-то
блестящий предмет. Аделина Карловна замерла, испуганно покосилась на
Бураго. Он спал. Она нагнулась, подняла стилет, долго и внимательно
разглядывала его. Потом ее взгляд остановился на прислоненной к дивану
трости. Положив клинок на место, экономка еще раз всмотрелась в лицо
спящего и, схватив трость, исчезла так же неслышно, как вошла.
Некоторое время спустя, когда Валя, сладко потягиваясь после сна, вошла в
халатике в кухню, Аделина Карловна старательно протирала влажной тряпкой
профессорскую трость. Завидев Валю, она оставила трость и, ласково
притянув к себе девушку, поцеловала ее золотые полосы.
- Гутен морген, майн херцхен.
А еще через несколько минут брюки Бураго, тщательно вычищенные и
расправленные, висели на прежнем месте. У изголовья дивана стояла толстая
черная трость с набалдашником слоновой кости.
Совет молодых
На следующий день в кабинете Бураго в отсутствие хозяина собрались Валя,
Найденов и Житков. Двухлетняя разлука, вызванная службой, не подорвала
старой дружбы молодых людей - дружбы, рожденной в годы гражданской войны,
скрепленной совместной учебой и дальнейшей работой в области полюбившейся
друзьям физики. Не могло их разъединить и то, что они увлекались
различными разделами этой науки. Море и воздух - стихии столь же родные,
сколь и несхожие между собой, - прочно соединили судьбы молодых друзей, и
любовь к воздуху и морю была в них так же крепка, как их дружба. Каждый
по-своему: Житков - в подводном деле, Найденов - в морской авиации, - они
навечно посвятили жизнь огромной, захватившей их своим величием и красотой
задаче - строительству родного флота. Перед глазами молодых пареньков -
добровольцев Саньки и Пашки - прошла борьба за судьбы черноморской
эскадры. Слова командира "Керчи" о русском флоте, который возродится из
очищающего пламени революции еще более прекрасным и могучим, навсегда
запали в души друзей, и они решили всю свою жизнь, все силы и помыслы
отдать флоту. Не случайно поэтому, что по окончании аспирантуры в
Институте физико-технических проблем, где оба защищали кандидатские
диссертации, они оказались в Морской академии. И вот тропа жизни молодых
друзей, то скрещиваясь, то вновь разбегаясь, в конце концов привела их в
этот кабинет, в кабинет старого ученого, инженер-контр-адмирала Александра
Ивановича Бураго. Неважно, что они пришли сюда в разное время и за
решением задач не только различных, но даже антагонистичных. Так или
иначе, но они снова были вместе.
Сегодня друзья собрались для обсуждения своих планов - общих в главном и в
то же время противостоящих один другому.
Скоро беседа приняла бурный характер.
Житков широкими шагами мерил вдоль и поперек кабинет, говорил горячо,
взволнованно жестикулировал:
- Профессор правильно ставит вопрос: "Раз я сам убедился в том, что мне
нужен комиссар, - я хочу иметь его. Прежде всего, это должен быть
коммунист-ученый. Это должен быть человек, верящий мне так же, как я верю
ему, и - вместе с тем способный контролировать каждый мой шаг, во всем,
что я делаю, допускать возможность ошибки!" И тут он грохнул кулачищем по
столу: "Черт возьми, - говорит, - пусть, наконец, Найденов сомневается во
всем, что я делаю, но раз это нужно, раз это приведет нас всех к нужной
цели, будем работать и придем!" - Житков обернулся к Вале: - Говорил он
так? Говорил?
Валя молча кивнула головой. Житков продолжал с прежним подъемом:
- Старик четырежды прав, указав на тебя, Саша, как на желательного друга и
помощника. Верно, Валя?
При этих словах Житкова Найденов с надеждой посмотрел на девушку: должна
же она понять, что ему эта роль вовсе не с руки. Но Валя молчала.
Тогда Александр сказал:
- Пойми, Павел, эта работа уведет меня от собственных исканий. И в
конце-то концов вовсе не обязательно выполнять все желания Александра
Ивановича...
Он снова взглянул на Валю, ища ее поддержки, но к своему удивлению не
встретил привычной ободряющей улыбки девушки.
А Житков продолжал развивать свое:
- Ты будешь следить за тем, чтобы начатые работы не глохли, - твердил он.
- То, что я видел вчера здесь, в столовой, убеждает меня в своевременности
перенесения работ на опытное судно. А может быть, и прямо на боевой
корабль, под воду, к черту в зубы, в общем - поближе к практическим
условиям!
- Александр Иванович никогда не согласится выпустить из своих рук
незаконченную работу, - сказал Найденов. - Он не отдаст незавершенный труд
в чужие руки. Как ты думаешь, Валя?
Девушка неопределенно пожала плечами.
Найденов подошел к окну и задумался. В душе он полагал, что командование
возложит на него роль своеобразного шефа лаборатории: ему верят, его знают
как физика, осмотрительного человека, бдительного коммуниста. Но мысль,
что назначение сотрудником Бураго все же помешает научной работе, не
давала покоя. И он колебался.
- Тебя не интересуют мои опыты? - в упор спросил он Житкова.
- Я не хотел тебя расспрашивать, чтобы... Словом, не хотел быть
нескромным, но, конечно...
- Ты думаешь, между нами могут появиться секреты? - перебил его Александр
и улыбнулся: - Ты забыл то, что было сказано когда-то на мостике "Керчи" о
дружбе?
- Такого не забудешь, - отозвался Житков: - "Великая вещь - дружба,
мальчики. Берегите ее как зеницу ока". И, честное слово, он был прав, этот
Кукель: "Вяжите дружбу канатом".
- Но дружба не терпит тайн...
Житков обнял Найденова за плечи.
Валя смотрела на друзей и улыбалась.
- Пора в институт, - строго сказала она. - У Саши сегодня как раз есть
время показать вам свои работы. Но смотрите, не опоздайте в лабораторию к
назначенному папой времени. Он педант.
Кунсткамера старого факира
Житков с интересом слушал объяснения Найденова, демонстрировавшего ему
свои успехи. Он хорошо помнил дискуссию, вспыхнувшую вокруг открытия
Найденова, в те дни еще скромного аспиранта Института физико-технических
проблем. Тогда казалось, что спор так же внезапно угас, как и начался, но
в действительности он не прекратился и лишь перестал быть гласным, ушел в
стены секретных лабораторий. Темой этого спора была опубликованная в
"Известиях" названного института работа молодого ученого Александра Ильича
Найденова, носившая довольно мудреное название: "К вопросу о трансформации
звуковых и тепловых волн в световые и об их спектральном разложении".
Позднее, когда работа от общих научных положений и предположений перешла к
совершенно конкретной узкой задаче, она перестала быть предметом
гласности. Ею заинтересовалось военно-морское ведомство. Тогда к заглавию
темы в планах института прибавились слова: "...как методе определения в
пространстве невидимого и неслышимого объекта".
Найденов оказался первым, кто указал путь к практическому использованию
открытого академиком Вогульским метода спектроскопического анализа
звуковой волны. Сконструированному им прибору он дал несколько условное
название - "оптический звукоискатель", но чаще всего его называли просто
"оптическое ухо Найденова". Это "найденовское ухо" и явилось первым
мостиком между теоретическими изысканиями "высокой" науки и практикой.
Житков был поражен экспериментом, который продемонстрировал перед ним
Найденов.
- Ты понимаешь, Саша, чего стоит твое открытие в соединении с моим! -
воскликнул моряк. - Это же победа! Верная победа! Судно, остающееся
невидимым противнику, само может видеть и слышать его даже под водой, даже
в темноте! Ты понимаешь, что это значит? - Он подбежал к приятелю, обнял
его. - Нет, ты скажи мне: отдаешь себе отчет?
- Но представь себе, что противник располагает тем же: невидимостью и
зрением в темноте. Тогда начинается какая-то немыслимая война невидимок.
Прежде чем Житков успел ответить, в комнату вошла Валя.
- Вас ждут, - сказала она Житкову.
- Вы со мной? - спросил он.
- Нет, я останусь здесь. Кабинет - третья дверь налево.
Житков вышел в просторный коридор. Свет лился из стеклянной трубки,
протянутой под потолком вдоль всего коридора. Все здесь сверкало
особенной, скрупулезной морской чистотой.
При появлении Житкова Бураго приветливо пробасил:
- Друзья моих друзей - мои друзья. Милости прошу в "кунсткамеру факира". -
Он рассмеялся. - Так тут называют мое логово.
Но на этом его веселость и кончилась. Сразу став серьезным, едва они
заговорили о научной стороне дела, Бураго попросил Житкова рассказать о
его работах. Он внимательно слушал Павла, сосредоточенно ковыряя какой-то
проволочкой в своей трубке. В прогоревшее донышко этой старой трубки, как
заметил Житков, была вставлена серебряная монетка.
Старик похвалил Житкова за остроумный вариант решения кардинального
противоречия, встающего на пути всех, кто пытается преодолеть проблему
невидимого корабля, - парадокса максимального отражения и одновременного
поглощения лучей света защитным покрытием.
- А теперь - в святая святых, - сказал он наконец, сходя к переносице
мохнатые брови. И, сунув трубку в карман, отпер низенькую дверь,
замаскированную дубовой панелью.
Стены комнаты были без окон, но яркий свет в ней не отличался от дневного.
Он исходил из каких-то сильных ламп, скрытых за карнизами-отражателями.
Житков переступил порог и остановился как вкопанный. Он едва не шагнул в
зияющее под ногами темное пространство широкого квадратного отверстия в
полу.
- Ага! - весело воскликнул Бураго.
Павел непонимающе посмотрел на старика, а тот шагнул к отверстию и занес
над ним ногу. Житков инстинктивно протянул руку, чтобы удержать старика,
но тот спокойно опустил ногу в пустоту, и Житков услышал, как каблуки
старика стукнули о пол. Остановившись, Бураго жестом пригласил моряка
следовать за собой. Житков сделал шаг, другой - под ним... был твердый
пол. Сделал еще один шаг и ударился коленом о что-то твердое. Раздался
стук упавшего стула.
Житков наклонился и растерянно повел руками в пустом пространстве. Нащупал
упавший стул...
Бураго заразительно, весело, как юноша, смеялся. Он обошел что-то,
невидимое Житкову, приблизился к противоположной стене и вдруг, смешно
перебирая в воздухе ногами, начал подниматься по невидимой лестнице. Потом
он пошарил в воздухе руками. Послышался звон стеклянной посуды. Держа в
руках невидимые сосуды, Бураго опустился с невидимой лестницы и поставил
их на невидимый стол. Он проделывал все это привычными движениями
человека, изучившего здесь каждый сантиметр пространства.
Житков не удержался от возгласа:
- Это гениально! Чего же еще вы хотите?
От смеха борода старика вздрагивала на широкой груди. Но вот выражение его
лица внезапно сделалось почти сердитым.
- Детские забавы, сударь мой, игра-с, - пробрюзжал он. - Преодолено едва
десять процентов трудностей. Всего-навсего закончена борьба с человеческим
зрением. Путем довольно несложной комбинации составов, отражающих лучи
света и его поглотителей, удалось обмануть человеческий глаз, - вот и все.
А это, повторяю, едва одна десятая проблемы. Дальше - почти глухая стена.
Начинается борьба с матушкой-природой, которая посильнее своего двуногого
царя.
С этими словами Бураго подошел к стене и, взявшись за невидимый шнурок
шторы, потянул его. Послышался звон колец, шуршание ткани. В широкое окно
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг