- Срочное погру... - Но, прежде чем он договорил, последовал новый толчок.
Житков ударился обо что-то головой. Лодка содрогнулась. Лампочки мигнули.
- Рули на погружение до отказа! Оба мотора - полный вперед!
Грохот под левым бортом и третий толчок, потрясший лодку, заставили
Житкова ухватиться за первое, что попалось под руку.
Взрывы слышались теперь со всех румбов. Они грохотали на разных глубинах:
по борту, над лодкой, под нею.
Лодка делала зигзаги, петляла, меняла глубину. Все было напрасно. Кольцо
разрывов сжималось.
Житков решился на последний маневр. Дав моторам полные обороты, он
выключил их. Носовая цистерна была заполнена, кормовая продута. Житков
рассчитывал, что корабль по инерции довершит маневр.
Грохот очередной бомбы смешался с лязгом, со зловещим скрежетом, похожим
на визг рвущегося металла. Кричали люди. Темнота заполнила лодку. Не
осталось ни одной целой лампочки.
В черной тишине слышалось сердитое клокотанье воздуха, с силою
вырывавшегося в воду.
Пенистый султан, вскинутый последнею глубинной бомбой, еще не успел осесть
за кормою советского "охотника", когда в свете прожектора его командир
увидел на поверхности моря нечто, заставившее его перегнуться через
поручни мостика: от места, где опадал фонтан взрыва, по воде тянулся
переливчатый маслянистый след нефти.
Командир переглянулся с вахтенным начальником и кивком указал направление.
Лейтенант так же безмолвно, движением руки, отмахнул рулевому, и "охотник"
покатился вправо, выходя на масляную полосу. Все делалось молча, как будто
люди боялись спугнуть раненую подлодку.
Лейтенант махнул рукой стоящему на корме старшине. Тот поднял замок
очередной бомбы, и она исчезла в буруне. Снова и снова взмах руки. Одна за
другой бомбы уходили за корму, вздымая фонтаны и издавая грохот разного
тона - в зависимости от глубины, на которую были установлены.
- Добьем фашистскую акулу, - сквозь зубы пробормотал лейтенант, ни к кому
не обращаясь. Но вахтенный начальник слышал и, удовлетворенно хмыкнув,
сказал:
- Небось, не уйдет!
- Бомбы все! - донесся с кормы доклад старшины.
Все увидели, как вдоль следа закипели вырывающиеся на поверхность пузыри
воздуха.
- Готов, - сказал, выпрямляясь, командир.
- Готов, - ответил вахтенный начальник.
Схватка под водой
Наклон палубы был так крут, что ноги Житкова скользнули, когда он сделал
попытку подняться. Шаря в темноте, он вцепился в чью-то руку. Послышался
легкий стон. В лицо Житкову ударил свет ручного фонаря. Это был первый
свет в темноте, окутавшей лодку. Житков, не раздумывая, вырвал фонарь из
рук его владельца и, быстро обежав лучом центральный пост, постарался
отдать себе отчет в случившемся. По чрезмерному дифференту на нос и по
скорости, с которой стрелка скользила вправо по циферблату глубиномера,
ослепительно белеющему в луче фонаря, Житков понял, как стремительно
погружается лодка.
Скоро стрелка глубиномера перешла за сорок метров - среднюю глубину этих
мест. Житков ясно представил себе, как лодка ударяется в грунт, как
стопоры в трубах носовых аппаратов, не выдержав тяжести торпед, дают им
слабину; как торпеды получают движение вперед, упираются ударниками в
крышки аппаратов. Происходит одновременный взрыв четырех торпед...
Все эти мысли пронеслись в мозгу в малую долю секунды. Житков уже нажимал
кнопку колоколов громкого боя. Оглушительный трезвон, способный разбудить
мертвых, прорезал тишину.
Вспыхнули острые лучи ручных фонарей. Люди приходили в себя, вставали,
разбегались по местам. По приказу Житкова были тотчас переложены
горизонтальные рули, кормовая дифферентная цистерна заполнена, открыты
воздушные клапаны главных цистерн.
Послышался голос унтер-офицера, стоящего на клапанах.
- Цистерны не продуваются... Воздух не поступает!
- Инженер! - крикнул Житков. - Проверить клапаны!
- Клапаны в порядке... Сжатого воздуха нет.
Это короткое донесение пронзило сознание: сжатого воздуха нет! Цистерны не
могут быть продуты, лодка никогда не обретет утраченной плавучести.
- Стоп, заполнять кормовую! - крикнул он и, рискуя быть опять обнаруженным
"охотниками", пустил в ход последнее средство, чтобы замедлить погружение.
- Оба мотора задний ход! - скомандовал он.
Сдерживаемая моторами, с кормой, отжимаемой положенными до предела на
всплытие рулями глубины, лодка замедлила движение. Стрелка глубиномера
остановилась на пятидесяти пяти метрах и на некоторое время как будто
уравновесилась.
Житков решил посмотреть, как поведет себя лодка дальше: будет погружаться
или всплывать?
Исподтишка оглядел он лица стоящих в центральном посту. Житков не раз
оказывался в трудных положениях под водой. Но всегда рядом с ним бывали
товарищи, которых он знал, в которых верил. А сейчас?..
Стрелка глубиномера трепетала все на том же делении.
Сколько же это может продолжаться?!
Старший матрос, стоявший справа от Житкова на лебедке перископа, не
выдержал.
- Это конец! - хрипло сказал он. - Она никогда не всплывет!
В отсеке воцарилась тишина - такая, при которой, кажется, слышно биение
крови в висках соседа. И вдруг раздался слабый звук, в происхождении
которого подводник не ошибется, - чавкающее хлюпанье винта.
Оно приближалось слева, сверху.
Это была подлодка. Советская подлодка!
Все помяли это без слов.
Советская лодка приближалась под прямым углом к корпусу затонувшей.
Чваканье винтов стало совершенно отчетливым, когда лодка прошла совсем
близко над головой. Потом оно замолкло по правому борту.
- Русский идет под электромоторами! - негромко проговорил акустик. Через
полминуты он сказал еще тише, словно боясь, что его голос может быть
услышан за бортом: - Русский выключил электромоторы...
- Оба мотора стоп, - тотчас раздалась негромкая команда Житкова, невольно
поддавшегося общему напряжению.
Тишина стала еще напряженней.
Не сдерживаемая более моторами, лодка стала снова погружаться.
Во всех взглядах, обращенных к глубиномеру, можно было прочесть вопрос:
что страшней - преследование русской лодки и ее торпеды, столкновение с
этой лодкой, или неотвратимая гибель под водой, в лодке, которая медленно,
но верно идет ко дну?
- Русский включил моторы! - снова сообщил акустик.
Пользуясь этим, и Житков тотчас приказал включить оба мотора.
Кто знает, быть может, акустик прозевал момент, когда советская лодка
опять выключила двигатели, но, не получая от него предостерегающего
сигнала, Житков продолжал идти под моторами. Это дало возможность
советскому акустику взять пеленг или другой какой-нибудь звук выдал лодку
Житкова. Находившиеся в ней услышали стремительно приближающийся певучий
звук высокого тембра. Этот звук был хорошо знаком подводникам: "Торпеда!"
Одного взгляда Житкова в сторону горизонтальщика было достаточно: матрос
быстро переложил рули на погружение. Лодка сделала глубокий нырок.
Жужжание торпеды прошло выше кормы и стихло. Опасность миновала?..
Ничего подобного! Снова тот же звук с того же борта. Советская лодка
посылала торпеды веером. А Житков больше не мог нырять. Он не мог бы потом
восстановить ни одного метра потерянной глубины - продуть цистерны было
нечем. Идти на всплытие тоже было уже невозможно: лодка слушалась
горизонтальных рулей только на погружение.
Бледный, как полотно, акустик пролепетал:
- Торпеда!.. левый борт!..
Все слышали, как советская торпеда чиркнула по палубе лодки. Еще раз
пронесло. Но через минуту акустик доложил: советская лодка продувает
торпедные аппараты.
- Настойчивый дьявол! - сквозь зубы проворчал вахтенный начальник. - Снова
будет торпедировать.
Старший офицер указал на глубиномер: лодка продолжала погружаться, опять
приближаясь к предельным глубинам.
Оставалось позаботиться о том, чтобы возможно мягче лечь на грунт.
В лодке царила тишина. Люди работали молча. Лишь изредка раздавалась
команда; звякали механизмы.
Каждый нерв Житкова был напряжен, чтобы уловить момент касания грунта.
Если при таком стремительном погружении не смягчить удар, - швы прочного
корпуса могут не выдержать. Тогда - течь и все ее последствия.
В эти минуты самым желанным собеседником Житкова была стрелка глубиномера.
Она говорила ему о том, что его ждет. И когда она остановилась, показывая,
что лодка уравновесилась на глубине, не дойдя до дна, Житков готов был в
благодарность ласково погладить ее.
Акустик доложил, что советских кораблей больше не слышно. Житков
неподвижно сидел на своем табурете в центральном посту, испытывая на себе
напряженно внимательные взоры экипажа.
Прошло немало времени, прежде чем он поверил тому, что советских
"охотников" действительно нет поблизости. По-видимому, наступило время
использовать последнюю возможность всплытия: отдать аварийный свинцовый
балласт.
* * *
Лодка всплыла. Житков, как всегда, собственноручно отдраил главный люк и
вышел на палубу. Первое, что он увидел, несмотря на темноту, был пенистый
бурун по левому борту. Ошибиться в происхождении этих разбегающихся
полосок пены Житков не мог: их порождал форштевень быстро двигающегося
судна. Самого судна почему-то не было видно, и потому мелькнуло
предположение, что это - торпеда. Но для торпеды след был слишком велик,
да и характер его не оставлял сомнений в том, что это именно судно. Только
тут Житков догадался: перископ! Лодка! И действительно, пенистый гребешок
буруна вдруг рассыпался на две широко разбежавшиеся белесые ленты, какие
обычно обтекают по бокам рубку идущей в крейсерском положении подлодки.
Вот и струи, стекающие со стенок рубки, вот волна, перекатившаяся через
невидимую палубу.
В характере всех этих явлений Житков ошибиться не мог.
Стоявший рядом с ним вахтенный офицер с изумлением увидел, что командир
широко и радостно улыбается. Немец, который, видимо, не хуже самого
Житкова понимал причину появления пены и не мог объяснить это ничем иным,
как присутствием невидимой советской лодки, обеспокоенно спросил -
почему-то шепотом:
- Срочное погружение?! - и бросился к люку.
Но Житков схватил его за руку:
- Вы забыли: мы ведь тоже невидимы!
Но как бы в опровержение этих слов над пенистой волной, отбрасываемой
советской лодкой-невидимкой, сверкнула вспышка орудийного выстрела. Снаряд
просвистел над лодкой Житкова, оглушив его воздушной волной.
Стоявший рядом вахтенный офицер снова бросился к люку, но Житков подставил
ему ногу. Немец ласточкой полетел вдоль палубы, но благодаря полученному
от Житкова удару с отчаянным криком скатился за борт.
Житков выхватил носовой платок и размахивая им, что было сил, крикнул в
мегафон:
- Товарищи! Отставить огонь - тут свои!
В ответ ему с невидимой лодки послышался радостный смех и зычный голос:
- Товарищ командир, это я, Сибирка!
Житков смотрел, как зачарованный, в направлении, откуда доносился хорошо
знакомый голос его помощника. Казалось, он лишился дара речи, восхищенный
полной невидимостью родного корабля.
- Сибирка?..
- Есть, товарищ командир!
- Как ты стрелял? Разве... разве меня видно?
- А почему же нет, товарищ командир?
- Я хочу оказать: мою лодку разве видно?
После короткого молчания, свидетельствовавшего о крайнем удивлении,
Сибирка ответил:
- Как на ладони!
Житков растерялся:
- Значит... значит, она видима?! - И, вспомнив о своем "экипаже",
привычным тоном скомандовал:
- Приготовиться к приему пленных! Дать сюда людей. Быстро! Пока фрицы не
спохватились.
Глава семнадцатая
Фантасмагория, фантасмагория!
Фантасмагория, фантасмагория!
Под лучами мягкого солнца молодая зелень деревьев выглядела так
празднично, что каждый листик казался заново старательно отлакированным, а
каждая иголочка любовно расчесанной и прибранной. Склоны гор казались
покрытыми нежно-зеленой тканью, сквозь которую лишь местами виднелась еще
бурая, не успевшая одеться в яркий убор земля. Кусты кизила, поднимавшиеся
по склону горы к самой усадьбе, желтели только-только распускающимся
обильным цветом.
После долгого пребывания на суровом севере было радостно и даже немного
странно видеть эти яркие краски, ощущать горячие лучи солнца, в таком
изобилии, с такой щедростью льющиеся в растворенные окна.
С моря, синевшего у подошвы горы, тянуло крепким ароматом соленой воды,
ветра и бескрайнего простора. Прибой опоясал берег пенной каймою. Но его
рокот скорее угадывался, чем был слышен за гомоном птиц, возившихся в
деревьях под окнами. Эта перекличка, эта хлопотливая возня бывает такой
веселой только весной.
Только весной, южной, крымской весной такими голубыми бывают просторы
этого моря, таким чистым воздух, таким ласково-свежим ветер. И только
весной бывает таким чисто-прозрачным небо, что, кажется, видишь его вширь
до самого края земли и ввысь до бесконечности.
Небольшой дом лепился к горе, как белая коробочка, расцвеченная полосатыми
козырьками маркиз. Быть может, название, все еще сохранившееся от старых
времен на бронзовой дощечке у калитки, было случайностью, а возможно, что
давние владельцы домика впервые увидели издали его алую черепичную крышу и
какая-нибудь девочка, ехавшая на линейке по извилистой горной дороге,
весело хлопая в ладошки, воскликнула: "Мама, мама! Смотри: совсем как
красная шапочка, заблудившаяся в зеленом лесу!" Так или иначе, но домик
назвали "Красная шапочка".
Высокие, почти черные султаны старых кипарисов не загораживали дом от
солнца. Сквозь большие зеркальные окна оно заливало в нем каждый уголок.
В комнатах царила ленивая тишина.
Потянувшись, Житков медленно произнес:
- А, пожалуй, знаешь ли, жаль, что не нам самим пришлось вытряхивать из
Витемы то, что у него за душой.
- Могу тебя уверить, что и без нас это будет отлично сделано. Что касается
тебя, то, по-моему, следователь из тебя - никакой!
- Почему?
Но Найденов не успел объяснить: в комнату ворвались Элли и Валя. Светлые
платья, раскрасневшиеся лица, пронизанное солнцем золото волос - все сияло.
- Они еще не готовы! - всплеснула руками Элли.
- Все равно едем, едем! - весело кричала Валя. - Везем их прямо так! - И,
схватив Найденова под руку, она потащила его к выходу.
Через несколько минут машина, шурша шинами по гальке, выехала из ворот и
помчалась по береговому шоссе.
На даче, куда они приехали, их сразу провели на веранду. Они увидели
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг