Житкову было решительно безразлично, где провести эти сутки. Он охотно
согласился с предложением идти к Нордалю, а оттуда к пастору.
Прячась за скалами и домами, они добрались, наконец, до жилья слесаря.
Прежде чем отвести Житкова к пастору, Нордаль заставил его переодеться в
свою одежду и, главное, надеть свои сапоги. По словам Нордаля, "гвардейцы"
нашли какую-то вещь, принадлежащую Житкову, и пустили по его следу собак.
Ищеек нужно было сбить со следа. Нордаль предложил Элли надеть ботинки
Житкова и, прежде чем идти к пастору, пробежаться куда-нибудь, - лишь бы
следы увели собак от дома слесаря.
Сам же Йенсен повел Житкова к церкви, близ которой прилепился на скале
домик священника.
На стук Нордаля отворил сам пастор.
- Я привел русского гостя, - негромко бросил слесарь.
- Проходите скорей.
При звуке этого голоса Житков вздрогнул и остановился у входа.
- Входите же! - раздраженно повторил пастор.
Житков одним прыжком преодолел все ступеньки крыльца, ворвался в прихожую
и, захлопнув за собой дверь, бросился к пастору:
- Саша!
- Не может быть! - удивленно воскликнул пастор. - Паша, родной, неужели ты?
Житков порывисто заключил Найденова в свои объятия.
- Я вижу, что ко всем вашим достоинствам в моих глазах, дорогой пастор, я
могу приписать еще одно, - сказал пораженный Нордаль. - Вы блестяще
владеете русским языком.
- Да, могу похвастаться, его я знаю неплохо, - усмехнулся Найденов и тут
же спросил: - Не думаете ли вы, Йенсен, что моего друга надежней спрятать
в церкви?
- Ни одна душа не знает, что он здесь. Молодая Глан, надеюсь, хорошо
заметет следы. Пусть наш друг отдохнет. А там мы подумаем, куда его
спрятать. Покойной ночи, господа.
Слесарь крепко пожал руки друзей и оставил их наедине.
- Ну, как ты, Сашок?.. - заговорил было Житков, едва только Найденов запер
за слесарем дверь. Но вдруг осекся и тревожно огляделся.
- Ты что? - удивленно произнес Найденов.
- Если бы ты знал, какое открытие! - Он понизил голос до шепота.
- Ну?
- Гляди! - Житков протянул другу записку Бураго.
- Так вот в чем дело! - воскликнул Найденов. Он задумался на минуту. -
Однажды, во время прогулки, мне показалось, что я видел на далеком обрыве
фигуру человека, очень похожего на нашего милого профессора. Он шел под
охраной немцев...
- И ты не попытался... ничего предпринять? - с жаром воскликнул Житков.
- Твое присутствие - доказательство тому, что я сделал не так уж мало!
- Мое присутствие?.. Разве это твоих рук дело?
- До последней минуты я был убежден, что тот русский, которого мне
приведут, чтобы спрятать перед отправкой в море, - и есть Бураго.
- Значит, он в руках Витемы?
- Витемы? Какого Витемы?
- Здесь его знают как Вольфа... Это опасный человек. Умный и хитрый враг...
- Откуда ты его знаешь?
Житков подробно рассказал Найденову о своих приключениях со времени
приезда в Антвердам.
- Но хотел бы я знать, - сказал он в заключение, - каким образом оказался
здесь ты, да еще в таком обличье?
Найденов в нескольких словах описал все, что произошло на "Клариссе":
- ...Ну, а когда Валя оказалась в безопасности, всё стало проще.
Во-первых, я не мог не выручить пастора, ведь у него в башмаке хранились
бумаги огромной важности. Попади они в руки немцев, - солоно пришлось бы
многим на этом острове... Во-вторых, - и это самое главное, - из бумаг,
хранившихся у пастора, я узнал нечто такое, смысл чего оставался,
вероятно, темным даже для него самого: немцы доставили на остров Туманов
таинственного русского пленника - старого ученого. Это мог быть только наш
Бураго. А так как Зуденшельд был совсем плох из-за пыток, которым его
подверг Майерс, пришлось облачиться в его платье и дать тягу с "Клариссы".
Вот и все. Они вовсе не так всеведущи, как хотят казаться, эти
гестаповцы...
- Ты уверен, что профессор здесь?
- Говорю тебе...
- С тех пор ни одно судно не покидало острова?
- Кажется, ни одно...
- И значит мы должны его спасти?
- Может быть, но... мне кажется, наша первая задача - твой переезд на
материк.
- Оставить старика в руках Витемы? Ни за что! - горячо воскликнул Житков.
- Ну, подумаем...
- Воображаю, как обрадуется Валя! Ведь она убеждена, что ее отец -
самоубийца.
- Этой выдумке она не верила с самого начала, - возразил Найденов. - Она и
меня убеждала в том, что Бураго не мог покончить с собой... Понимаешь: не
мог!
- Молодец эта молодая Бураго!
- Не Бураго, а Найденова.
- Уже?.. Что ж, поздравляю! - Хотя в голосе Житкова и не звучало большого
энтузиазма, он все же крепко пожал руку друга. - Поздравляю вас, пастор
Зуденшельд.
- Не Зуденшельд, а... Сольнес, - поправил Найденов.
- Сольнес? Но ведь ты сказал, что того норвежца на "Клариссе" звали не
Сольнес, а Зуденшельд.
- Да, мне пришлось пережить двойное превращение, чтобы попасть на этот
остров. Оказалось, что сам Зуденшельд не смог бы проникнуть сюда, не
приготовь ему его единомышленники документов на имя Сольнеса, - пастора,
допущенного немцами на этот остров.
Друзья поговорили еще некоторое время и решили немного отдохнуть. Но их
приготовления ко сну были прерваны стуком в дверь. Хуль пришел сообщить,
что в поселке происходит облава. "Гражданская гвардия" арестовала уже
нескольких наиболее уважаемых жителей. Говорят, что их будут держать как
заложников за русского беглеца.
Как только причетник ушел, в дверь снова осторожно постучали. Найденов
приготовился без стеснения выпроводить нового посетителя, но это оказалась
Элли. Она взволнованно рассказала о виденных сейчас сценах арестов.
"Гвардейцы", не стесняясь, говорили, что заложникам грозит верная смерть,
если русский беглец не будет найден.
- Они говорят, что первым расстреляют отца! - дрогнувшим голосом оказала
девушка.
Житков стал поспешно одеваться.
- Куда ты? - спросил Найденов.
- Не могу же я допустить, чтобы он погиб из-за меня!
- Что же ты намерен делать?
- Пойду к Вольфу.
- И?..
- Там будет видно. Сейчас важно спасти невинных людей.
Найденов покачал головой.
- Никуда это не годится, никуда... Пока ты на свободе, мы скорее сможем
помочь своим друзьям.
- Что же делать?
- Сохранять спокойствие и ждать... Если уж дела принимают столь крутой
оборот, то я, как пастор, отправлюсь к немецким властям и попробую всё
уладить. Они не захотят открыто ссориться с церковью. Я оттяну репрессии.
- Что же будет с отцом? - пролепетала Элли.
- Сейчас я пойду к коменданту и попробую... - начал было Найденов, надевая
свой черный пасторский сюртук, но договорить ему не пришлось: тяжелые
удары в дверь прервали его слова. У крыльца послышался вой собак-ищеек.
- Мой след! - тревожно проговорила Элли. - Неужели я что-нибудь не
предусмотрела?
Стук повторился. Найденов быстро перешел в другую комнату, поманив за
собой Житкова. Он приподнял край ткани, которой был накрыт домашний
аналой, и Житков юркнул под него.
- Молчи, что бы ни случилось! - решительно приказал Найденов и отпер дверь.
Несколько "гвардейцев" вбежали в комнату. Другие остались за дверью,
сдерживая воющих овчарок. У предводительствовавшего "гвардейцами"
бакалейщика Торвальда был смущенный вид.
- Не сердитесь на меня, господин пастор... - пробормотал он. - Я не мог
пройти мимо вашего дома!..
- Всегда рад видеть своих прихожан, милый Торвальд, - спокойно ответил
Найденов.
- Дело несколько необычное, господин пастор. - Лавочник явно не знал, с
чего начать.
- Говорите смелей, - ободрил его Найденов.
- Я должен вас арестовать...
- Вы имеете дело со священником, Торвальд.
- Знаю, знаю, господин пастор. Это-то меня и смущает. Мне приказано взять
вас в качестве заложника за русского беглеца. Я бы предпочел родиться
немым, чем говорить то, что сейчас говорю: они решили первыми расстрелять
вас и старого Адмирала, если в течение суток наши дураки не выдадут
русского.
Элли испуганно вскрикнула и закрыла лицо руками.
- Спокойствие! - повелительно произнес Найденов нарочито громко и
отчетливо, так, чтобы слышал Житков. - Я требую спокойствия во что бы то
ни стало. Никто не решится поднять руку на священника!
Если Житков не выскочил из своего тайника, то лишь потому, что понимал:
этим только испортишь дело. Стоит "гвардейцам" увидеть его в доме
священника, и все будет кончено. Ничто не спасет тогда Найденова от лап
Вольфа.
"Гвардейцы" увели пастора.
В домике стало тихо. Житков осторожно выглянул из-под аналоя. У
противоположной стены стояла Элли. Ее руки бессильно висели вдоль тела.
Девушка казалась совсем слабой, беспомощной. Она сделала было шаг к
Житкову, но потеряла силы и, падая, приникла к его груди, не стыдясь
душивших ее рыданий...
Глава седьмая
"Белая смерть"
Избегнув наказания, барон получает свое
Неожиданное сообщение отвлекло барона от повседневных дел: Германия напала
на Советский Союз. Двадцать пять лет барон ждал этого и желал так, как
может желать самый злобный враг. И все-таки известие выбило его из колеи.
Два дня барон бегал от дома к дому, от сборища к сборищу. Всюду, где шли
разговоры, где собирались люди, обсуждая происходящее, можно было видеть
рыжую голову и внимательно прищуренные воспаленные глазки барона. За
сходную цену он готов был донести на каждого, предать кого угодно,
кроме... Нордаля.
Избави бог, тронуть Нордаля или кого-нибудь из группы объединенных им
патриотов. Барон знал, что тут его ждет жестокая кара. Для рыжего Вилли не
было секретом, что Нордаль - душа тайной патриотической организации,
поставившей себе целью борьбу с немецкими пришельцами. Казалось бы, самой
первой задачей немецкого шпиона должно было быть раскрытие именно этой
организации, ее разгром и предание в руки Вольфа всех патриотов. И если бы
барон не был уверен, что ему одному удалось проникнуть в тайну Йенсена,
он, может быть, и вынужден был бы, несмотря на панический страх перед
слесарем, предать его. Но пока никто из немцев, кроме него, не знал о
существовании патриотической организации. Поэтому барон решил молчать.
Нордаля он боялся не меньше, чем Вольфа.
Когда усердствующий Торвальд принялся за изъятие заложников, барон
поспешил к Вольфу.
Он сказал:
- Если вы позволите арестовать Нордаля Йенсена, то я перестану вам
служить. Случись с ним что-нибудь - расплачиваться придется мне.
- Иногда вы умеете быть логичным, - холодно сказал Вольф. - Дальше!
- У меня есть все основания предполагать, что не сегодня-завтра я буду
знать, где скрывается русский.
На этот раз барон не лгал. Он был убежден, что рано или поздно Нордаль,
если он останется на свободе, должен будет войти в соприкосновение с
русским. А по его следам доберется до беглеца и сам барон.
- Я приведу его к вам, как бычка на веревочке.
- Тысяча крон? - усмехнулся Вольф.
- Ну, нет, - сказал барон, - тут тысячей не обойтись. Я больной человек,
господин Вольф. Мне необходимо серьезное лечение. А лечение требует денег.
Больших денег, господин Вольф!
Вольф с презрением пожал плечами.
- Кажется, я даром хлеба не ем, - обиженно проговорил барон. - То, что я
собирался вам предложить... - Он умолк, ожидая, что Вольф задаст вопрос.
Но тот продолжал равнодушно рассматривать свои ногти. Барону пришлось
закончить: - У меня есть план насчет Адмирала и пастора. Кажется, они
сидят у вас бельмом на глазу.
- Короче.
- Если мне удастся провести к вам русского так, что никто не будет об этом
знать, сможете вы сделать вид, будто он не найден?
Вольф недоуменно поднял бровь.
- Зачем?
- Это даст вам возможность расстрелять заложников: пастора и старого Глана.
- Положительно, сегодня вы превзошли самого себя. Прикажите выдать вам...
сто крон!
- Моя мысль вам нравится? О, очень скоро я предложу вам кое-что совсем
интересное. Просто удивительно интересное.
- Здесь не театр...
- Но, увы, и не больница. А я уже сказал вам: мне нужно лечить мое бедное
сердце. Врач сказал, что оно может остановиться в любой момент. От
простого нервного шока...
- Испуг труса вы называете шоком? - усмехнулся Вольф.
- От испуга или даже от радости. От любого потрясения... - Барон сделал
жалостливую мину. - Вы смеетесь надо мной, а если бы вы знали, что значит
больное сердце... Когда-нибудь вам скажут: ваш лучший друг барон
скоропостижно...
- Мой друг?.. - Вольф поморщился.
- Гордость погубит вас, господин Вольф... - Но, заметив, как хмурится его
собеседник, барон поспешил перебить самого себя. - Еще что-нибудь?
- Пока все. Можете идти.
Выйдя от Вольфа, барон решил забежать в пивную. Первое лицо, которое он
там увидел, был Оле Хуль. Причетник сидел, понурившись, у пустого столика
в ожидании собутыльника. Ему было отчего приуныть: обескураживающую
новость сообщил ему только что Свэн Торвальд: наци решили не пускать на
остров другого пастора взамен нынешнего. Значит, напрасно Хуль надоумил
арестовать Сольнеса. Вот глупо-то получилось! Он сам подставил под нож
курицу, которая несла ему золотые яйца. Прощай, доходы! Что же остаётся?
Попытаться заработать тысячу крон на голове русского?.. С тысячей крон
старый бакалейщик возьмет его пайщиком в лавку. С Торвальдом не пропадешь:
этот умеет ладить с гуннами. Что ж, дело, значит, за тысячею?
Оле оживился при виде входящего приятеля. На этот раз рыжий барон не
только угощал, но и усиленно угощался сам. Прошло немного времени, и
приятели оказались в одинаково приподнятом настроении. Может быть, поэтому
обычная настороженность оставила барона. Он не заметил, как в пивную вошел
Тэдди и уселся за соседний столик.
То, что Тэдди услышал, заставило его навострить уши. Рыжий говорил
причетнику:
- Хочешь сделать у "капитана" настоящую карьеру, на всю жизнь? Приобрести
его расположение и тысячу крон?
- Что ты сказал? - встрепенулся причетник. Как будто даже хмель мгновенно
соскочил с него. - Тысячу крон?
- Наличными, без расписок и прочей волокиты.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг