настоящей конской головы, не обращающей на нас никакого внимания. Оставшиеся
на берегу великаны взобрались на обрыв и оттуда молча наблюдали за нами.
Ригель уже опустился за горы. Сгущались сумерки. Я торопил гребцов. Мы уже
были настолько близко от страшилища, что я мог внимательно разглядеть его.
Да, это была конская голова, но голова не живой лошади, а будто вытесанная
или грубо вырезанная из дерева. Скоро я убедился, что она действительно не
была живой. И все же на всякий случай я лучемет держал наготове. После
команды "стоп" плот по инерции проплыл несколько метров и тихо стукнулся о
голову. Звук был глухой, отрывистый. Голова заколыхалась.
- Вот вам и страшилище, - сказал я, нагнулся и костяшками пальцев
постучал по деревянному уху. - Ручная обработка дерева. Скульптура.
Фара выкатил глаза.
- Мы такое животное, лошадь, не вырезали и не делали. Мы вообще про
лошадь не знали.
- Цепляйте ее, отбуксируем для выяснения. Когда "страшилище",
поблескивая черным лаком при свете разведенного костра было вытащено на
берег, я все понял. Это был шахматный конь, высотой около двух метров. На
Филоквинте его сделать, разумеется, никто не мог. Значит, это Бейгер. Нет,
не сделал, конечно, а в виде опыта передал с Земли на Филоквинт информацию
об атомарном устройстве шахматной фигуры. Из местных атомов создалась такая
же фигура. У профессора в 6-ой лаборатории шахматы были, я знаю. Новые. Вот
он и взял для опыта первый попавшийся под руку предмет - коня. Но каким
образом без всякой аппаратуры на основе лишь одной информации создается
физическое тело, мне не понятно. Значит, Бейгер нашел способ. Жаль, жаль,
что я с ним не сработался. А то, что фигура получилась такой большой, так
это же дело новое, неизвестное, ошибки могут быть. Чуть переборщил с
энергией и все. В момент создания коня, очевидно, был сильный взрыв, а
может, и не было, не знаю. Радиация же, несомненно, была. Она-то и погубила
всю рыбу.
Великаны осмотрели фигуру, ощупали ее и закидали меня вопросами, что
это такое и откуда взялось?
А что я им мог ответить? И я не стал затуманивать их мозг четвертым
измерением и рассказывать свою историю. Я сказал только "ничего особого", не
стоит об этом говорить, и спросил у Фары:
- К востоку от лагеря протекает большая река. Куда она впадает?
- Не знаем. В ней плохая вода. Отравленная. Черная. Пятна маслянистые,
полосы цветные.
- Ладно. Давайте ужинать и спать. Три дня мы провели у озера. В первый
же вечер по моим рисункам были вырезаны шахматные фигуры и изготовлена
доска. Я научил участников экспедиции играть в шахматы. Игра им понравилась.
Каждый с нетерпением ждал своей очереди. Спали совсем мало, играли. Днем
работали. Составили первую топографическую карту. Нашли месторождения
вольфрамита и кварца. С плота сделали промер глубин озера, выловили
несколько подводных обитателей, похожих на моллюсков, но рыбы,
действительно, не было.
У берегов в изобилии росли кустарники с твердыми белыми ягодами.
Попробовав их, я убедился, что это готовое тесто. Чистейшая пшеница. Хлеб.
Поистине благодатная планета! Я велел набрать мешок ягод, и сразу в лагерь.
Шахматную фигуру взяли с собой.
Квинт меня порадовал. По его просьбе великаны сходили на реку и
принесли бак отравленной воды. Она была покрыта черными маслянистыми пятнами
нефти. Кроме того, он показал мне сотканный кусок ткани, правда, грубой, но
для начала неплохой. Квинт не очень-то удивился коню и распорядился
поставить его на видном месте.
Для защиты от ящеров я приготовил жидкость, запах которой отпугивал
хищников. Смазав тело этой жидкостью, можно было смело гулять по полю: ящер
ближе, чем на сорок метров не подойдет.
После этого мы решили покинуть Филоквинт, считая, что больше наша
помощь не потребуется. Мы и так им дали больше, чем хотели. Пусть у них
кроме сырья пока ничего нет, но зато есть какие-то знания, им дан хороший
толчок и, главное, - цель. Нет, не встанут они на четвереньки! Они люди,
человечество. Я мог гордиться этим. И до сих пор горжусь! И всегда буду
гордиться! Это не хвастовство.
Конечно, Филоквинтцы сделали попытку уговорить нас остаться. На
переговоры прибыла целая делегация во, главе с Фарой.
- Как? Уже? Так быстро? Чем мы провинились?
- Дорогие мои филы и квинтцы! - сказал Квинт. - Ничем вы не
провинились. Вы славные парни! Но у вас свои задачи, у нас свои. Все! Я так
сказал, Фил?
- Так. Больше настаивать они не посмели. Такого грандиозного шествия
планета никогда не видела. Несмотря на наши протесты, все население лагеря,
предварительно смазав себя отпугивающим ядом, провожало нас. В лагере не
осталось даже грудных детей - женщины несли их на руках.
Еще издали все увидели приближающегося ящера. Такого обилия пищи ему
наверно и во сне не снилось. Он торопился и будь у него разум - удивился бы,
почему жертвы не разбегаются. Филоквингцы, особенно женщины и дети, пришли в
замешательство. Инстинкт оказался сильнее веры в отпугивающий яд. Но чем
ближе приближался ящер, тем больше замедлял он свой бег. И, наконец,
остановился, подняв рев. При виде пищи, до коброй неведомая сила не давала
ему добраться, его охватывала ярость. Дважды он пробовал броситься на нас и
дважды с открытой пастью, рыча, как добрая сотня львов, отскакивал в
сторону. Видя это, филоквинтцы успокоились. Мужчины посмеивались, ребятишки
высовывали языки, а он бесновался, рычал и сопровождал нас до того леса, где
мы с Квинтом оставили свою кабину.
Наступила минута прощания. Вдруг из толпы вышла девушка и, нагнувшись,
протянула нам поднос с горячими маленькими пирожками, испеченными из теста
белых ягод.
- Примите это земное блюдо, ваше любимое кушанье.
- Аппетитное подношение, - растрогался Квинт и взял поднос. - Пахучие
они и свежие.
Чтобы не обидеть великанов, мы съели по пирожку. Глаза у наших друзей
подозрительно блестели. А у Фары по щекам текли слезы, и он даже не смахивал
их.
Трудно расставаться! Я не стал говорить прощальных речей, я просто
сказал:
- Будьте счастливы!
Квинт не мог удержаться, чтобы еще раз не напомнить:
- Нажимайте на тяжелую индустрию. Учитесь, открывайте. Ждем в гости.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Хроноскоп включен. Над Бейгером. Квинтопертпраптех. Профессор
гневается. В средневековье. Квинт падает на камни. Молодцы, кремняки.
Планета медленно уплывала из-под кабины.
- Где следующая остановка? - спросил Квинт.
- Хватит! Путь только начат, а мы уже успели два раза остановиться.
Теперь вперед и вперед.
С этими словами я нажал кнопку. Луч подхватил кабину. Несколько секунд
полета, и Филоквинт превратился в спокойно сияющую белую точку.
Прежде чем уйти в третий временной пояс, мы стали наводить в кабине
порядок. Давно мы в ней не были.
Убирая с крышки ящика, где лежали два баллончика, лишние предметы, я
взял плоскую склянку, куда были закупорены насекомые, эти кремняки с Амяка
Сириуса, и обратил внимание, что они расположились на дне не хаотично, а
соблюдая какой-то порядок. Похоже на циферблат часов. Десятка два кремняков
на равном расстоянии друг от друга образовали окружность, а остальные - две
неравные стрелки: часовую и минутную. Я посмотрел на часы. Было семь минут
четвертого, что соответствовало углу между стрелками около пятидесяти
градусов. Такой же угол стрелками образовали кремняки. Что это, совпадение?
Я позвал Квинта.
- У, - сказал он. - Букашки ожили. Построились. Дай-ка я встряхну их.
- Ты бы все встряхивал. Непростые это букашки. Подождем немножко.
Медленно ползла минутная стрелка часов. Угол между стрелками все
увеличивался. С такой же скоростью он увеличивался и на циферблате
кремняков.
- У, - опять сказал Квинт - они что-то понимают.
- Или просто копируют. Сейчас проверим. Я передвинул большую стрелку на
цифру шесть. Маленькая соответственно встала между четверкой и пятеркой.
Кремняки молниеносно повторили этот ход.
- Вот так букашки, - пропел Квинт. Я взял блокнот, печатными буквами
вывел свое имя и показал написанное насекомым. Они перестроились...
- Фил, - прочитал вслух Квинт, - Но букашки неграмотные.
- Мне кажется, они хотят привлечь наше внимание.
- Раз хотят, значит у них есть разум.
- Не знаю. Вряд ли.
- На экспертизу их.
- Никаких экспертиз. Думаю, что кремняки состоят из чистых
полупроводников. В процессе, эволюции у них возник микромодуль - это
сопротивления, конденсаторы, катушки индуктивности и прочие микроэлементы.
Сверхтонкая изоляционная пленка - это электронная схема. Мозга у кремняков
не может быть. Это просто самосовершенствующееся электронное устройство.
Природе лучше знать, для чего она их создала. У нее причуд хватает. Понять
кремняков мы, видимо, не сможем. Но они, возможно, "поняли", что мы тоже
являемся саморегулирующейся системой.
Квинт откупорил склянку.
- Ну и букашки. Попробую поговорить.
- В наших условиях искать с ними контакт бесполезно. Займемся ими на
Земле. Не будем разбрасываться.
Мы зашли в третий временной пояс.
Звезды стремительно проносились мимо нас. Простым глазом они с Земли
невидимы. Не осталось ни одного знакомого созвездия. Мы в один голос быстро
отсчитывали десятилетия: раз, два...
Через триста лет вернулись к стенке и проверили готовность приемника
изображений хроноскопа.
- Ну, Квинт, будем обгонять свет. Мы уже достаточно далеко, чтобы
прочертить гигантскую дугу. Пора!
- Нулями не станем?
- А нам сам нуль не позволит. Нуль-пространство. Я включил реле
времени, рассчитанное на двенадцать минут работы электронного устройства,
позволяющего изменять угол наклона иразера. Нити тяготения за это время
повернули его на семь градусов. Ох, и скорость же у нас была! Ее и
скоростью-то не назовешь. Это было невесть что. А мы сидим, беседуем.
Тишина. Покой. Звезд нет, а какая-то прыгающая серебристая паутина.
Заложив программу в хроноскоп, я включил его. Излучившиеся когда-то с
Земли световые волны сконцентрировались в пространстве вокруг кабины. Я
знал, что увиденная картина будет объемной, и все же она поразила меня своей
реалистичностью. Я замедлил скорость. Мы словно повисли над поверхностью
реальной Земли на высоте двухсот метров. Полная иллюзия настоящего. Объем,
свет, цвет, солнышко родное, но оно не согревало нас своими лучами, запахи
не щекотали наши ноздри, ветерок не освежал наши лица. А так все живое,
действительное, будто мы находимся в корзине воздушного шара. Внизу степи,
переходящие в полустепи. Мы видели землю такой, какой она была за три с
лишним года до нашего отлета.
- Нет, ты только погляди, Фил, - воскликнул Квинт, показывая на табун
лошадей, - идут задом наперед.
Действительно, идут задом. Причем изрытая копытами земля находилась за
хвостами лошадей и, наступая на свои же следы, табун тем не менее не
оставлял их впереди себя. Получалось, что сначала появились следы, а потом
по ним пошли лошади.
- Почему они так? - тормошил меня Квинт. - Что за массовое отступление?
- Подожди, подожди. Дай разобраться. Табун остался позади. Появилось
изображение какого-то города, под кабиной проплывали его улицы и улочки.
Люди, машины, железнодорожный состав у вокзала - все двигалось задом
наперед. На окраине находился стадион. Трибуны полны народу, трепетали
разноцветные флаги, очевидно, был спортивный праздник. На середине поля
валявшийся смятый парашют расправился, надулся, поднялся и вместе с
парашютистом полетел вверх. Через считанные секунды он поравнялся с нами, и
мы увидели красное, сосредоточенное лицо парашютиста, правой рукой
подтягивающего стропы. Квинт приветливо кивнул ему:
- Как вы... Куда вы? Эй!
Спортсмен уносился ввысь. С запада к нему хвостом подлетал самолет.
Купол парашюта погасился и сам сложился за плечами парашютиста. Тот, сразу
раскинув руки и ноги в стороны, продолжал подниматься и, наконец, втянулся в
брюхо подлетевшего самолета. Теперь я все понял. Обгоняя свет, мы обгоняли
изображение и сначала видели конец события, а уж потом начало его.
Пришлось засесть за новую задачу. Я рассчитывал, чертил, а Квинт,
пользуясь подручными средствами, мастерил регулятор хода времени
изображения. С окончанием работ мм снова включили хроноскоп и обозревали
открывшуюся картину уже в обычной последовательности.
Чтобы быстрее найти наш город, мы как бы поднялись над Землей
километров на сто пятьдесят. Под кабиной распластался мутный Мадагаскар.
Направление на северо-восток. Уже пересекли экватор. Дальше, еще дальше. Вот
уже умеренные зоны, а вон там родной город, там мой дом, лаборатория,
профессор Бейгер, милые дядя Коша и тетя Шаша. Я вращал ручку фокусировки
изображения "ближе-дальше". Город стремительно летел навстречу. Казалось,
что мы буквально падаем, и я вроде бы почувствовал некоторое ускорение и
даже напрягся. Квинт вдавился в кресло и вцепился в подлокотники.
- Тише, Фил. Потише. Разобьемся - плакать будем от обиды.
Я "затормозил" и, подрулив к зданию моего бывшего научного учреждения,
у самого окна второго этажа, где располагалась шестая лаборатория, поставил
ручку фокусировки изображения на нуль.
Профессор Бейгер в неизменной меховой шапчонке сидел за низким пустым
столом на низком стульчике и задумчиво почесывал мизинцем ухо.
- Знакомься, - сказал я Квинту. - Исчезнувший профессор.
- Которого мы должны были спасти?
- Почему были?
- А он. Фил, уже спасен, вот же он, сидит и думает. Сейчас спросим.
- У изображения-то?
- У какого? А... Фил, правильно. Он же не настоящий. - И все-таки не
удержался, сказал:
- Здравствуйте.
Я впервые так близко лицо к лицу без стеснения разглядывал профессора.
Я вздрогнул и отшатнулся, когда внимательно посмотрел в его глаза. Мне на
миг показалось, что я нахожусь на Земле и вижу фиолетовый глаз, который
приковал меня и парализовал. Я встряхнулся, переборол себя и снова посмотрел
в глаза профессора. Теперь они не были фиолетовыми, они были серыми с
красненькими прожилками на белках и обыкновенными черными зрачками. В эти
глаза Бейгера я могу смотреть как угодно долго, и ничего не случится.
Профессор, видимо, что-то вспомнил и, на ходу доставая ключ, быстро
подошел к сейфу. Я схватил приготовленный фотоаппарат. Профессор сел за стол
и, развернул большой лист бумаги. Я повернул ручку фокусировки и, проникнув
в лабораторию, мы повисли над Бейгером. Он просматривал какую-то схему и
делал в ней поправки. Я, конечно, заснял ее. Но мне нужны были все бумаги
или хотя бы большая их часть. А чтобы заснять их, надо было ежедневно
следить за профессором. С этим приходилось мириться. Но нам повезло. В один
из дней он вздумал делать ревизию всем бумагам. К вечеру они были уже у меня
на пленке.
Все! Теперь за изучение. Я выключил хроноскоп.
На первых нескольких листках ничего интересного не оказалось. Кое-где,
среди формул и схем, попадались рисунки: женские профили, чертики, домики. А
на одном листке был нарисован стоящий на хоботе плачущий слон в женских
сапожках. Очевидно, Бейгер, размышляя, машинально занимался художеством.
Но постепенно чертики исчезли. Их сменили стройные ряды цифр, схемы,
эскизы, формулы. Выяснилось, что вначале профессор пытался передать по радио
мышь из клетки в свой недосягаемый сейф. Правда, неудачно. Вместо мыши там
из "местных" атомов образовался большой комок слизи, который стал предметом
тщательного исследования. Я помню, что мимо шестой лаборатории проходить
было неприятно: такой отвратительный запах был там. А Бейгеру даже замечания
не сделали, ходили, терпели. Попробуй сделать такое я! Что было бы! В чем бы
меня только не обвинили!
Из бумаг было видно, что профессор не унывал, он искал ошибку. Вникая в
его работы, я все более убеждался, что отлично бы с ним сошелся. Башковитый.
Исправив ошибку, он снова передал мышь по радио и получил мышиный эмбрион.
Это уже было что-то! Но потом профессор пошел по неверному пути. Ай, ай, я
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг