взобраться на полок, но оттуда его силой направили в психбольницу. Однако
через месяц лечения его отпустили, сдав под расписку родственникам,
которые и увезли моего собеседника в Мелитополь.
Соседи по квартире, помня мои дружеские отношения с выбывшим жильцом,
стали поглядывать на меня с опаской. Очевидно, они подозревали, что и я
начну внедрять фантастику в быт. Чтобы на время избавить их от своего
присутствия, я устроился в одну геологоразведочную экспедицию.
15. Звучащий человек
Наша геологическая экспедиция работала в горах Кавказа, а базировались мы
в небольшом горном ауле. В мои обязанности входило готовить пищу, а также
выполнять разные вспомогательные работы. В помощь мне был придан местный
горец, парень по имени Орфис. Он был способный и старательный работник и к
тому же хорошо говорил по-русски.
Однажды началась сильная гроза с ливнем, и продолжалась она целый день.
После этого одна из наших поисковых групп, состоящая из трех человек, не
вернулась в срок на базу, и от нее не было никаких вестей. Группа эта
работала в дальнем ущелье, и возникло опасение, что с людьми случилось
какое-нибудь несчастье.
Так как пропавшая группа в день, когда застала ее гроза, должна была
находиться уже на обратном пути на базу, то точного ее местонахождения
никто не знал. Поэтому было решено послать две спасательные группы в
разных направлениях. В основную спасательную группу вошло три
квалифицированных геологоразведчика во главе с опытным проводником. Вторая
группа, на которую возлагалось меньше надежд, составилась из меня и из
Орфиса, ибо он отлично знал родные горы. Когда я добровольно попросился на
это дело, то опасался, что меня, ввиду выполняемой мной работы, не
отпустят, однако меня отпустили довольно охотно. Среди остающихся
послышались даже грубые намеки на некачественное приготовление пищи и
высказывания насчет того, что люди хоть ненадолго отдохнут от моей стряпни.
Взяв рюкзаки с консервами и медикаментами, мы с Орфисом вышли в
северо-западном направлении и долго шли долиной, а затем мой вожатый круто
забрал влево, и мы начали карабкаться в гору. К вечеру вышли мы на зеленый
луг, расположенный среди высоких гор. Здесь стояла такая тишина, что от
нее даже ломило в зубах, как от холодной воды.
Вскоре на пологом склоне горы я увидал много серовато-желтых валунов,
похожих на баранов. Среди них ходил человек и махал не то кнутом, не то
палкой.
- Что этот человек там делает? - спросил я Орфиса.
- Это мой прапрадедушка, - ответил Орфис. - Он пасет камни.
- Бедный старик, - сказал я. - Раз он свихнулся, то ему надо оказать
медицинскую помощь.
- Он не сумасшедший, - с обидой в голосе возразил мой спутник. - Он такой
же здоровый умом, как и мы, только он очень старый. Всю жизнь он пас живых
овец, а теперь ноги не те, и вот он пасет камни. Он не может жить без дела.
- Почему же он не спустится в долину?
- Он привык к высоте, в долину он не хочет. Мои родные сто раз упрашивали
его сойти вниз. Много лет назад ему приготовили лучшую комнату в доме, всю
в коврах, а он ни разу в ней не был. Зимой и летом живет он здесь в шалаше
и спит на овечьей кошме.
- Может быть, его обидели? - спросил я.
- Какое там! Все полны к нему почтения, да и сам он любит родню. Но ему
нравится жить здесь.
Мы подошли к человеку, пасущему камни, и почтительно поздоровались с ним.
Это был глубочайший старик, но он не походил на ходячую развалину. Он был
бодр и приветлив и быстренько сходил в свой шалаш за вином. Мы втроем сели
на траву и стали поочередно пить сухое вино из бурдюка, закусывая каким-то
вкусным волокнистым сыром. По-русски старик знал плохо, но Орфис служил
нам переводчиком, и я, воспользовавшись этим, изложил почтенному старцу
свою краткую биографию, которую тот выслушал с интересом и сочувствием.
Затем он передал мне через Орфиса, что все плохое - к лучшему и что скоро
я найду ту, которой я предназначен и которая предназначена персонально
мне. А перед этим я прыгну в пропасть, но в миг падения у меня вырастут
крылья.
За вином и разговором старик не забывал и своего дела. Время от времени он
вставал, брал кнут и быстрым шагом подходил к какому-нибудь из камней,
окружавших нас. Он цокал языком, что-то строго выкрикивал и замахивался
кнутом на камень. Проделывал он все это всерьез, но как бы и играя.
- Что он говорит этому камню? - спросил я Орфиса в один из таких моментов.
- Говорит: "Хитрый баран, отбиться хочешь?" - пояснил Орфис.
Когда мы насытились, я откинулся на траву и задремал, а мой спутник и
старик завели какой-то длинный разговор. Потом Орфис сказал мне, что пора
идти на поиски. Старик посоветовал ему держать путь на гору, синевшую
вдалеке.
- Но скоро ночь, - возразил я. - Мы можем заблудиться.
- Я знаю здешние горы, - спокойно ответил мне мой проводник.
Попрощавшись с гостеприимным стариком, пасущим камни, мы двинулись в путь.
Вскоре мы вошли в горную котловину и пошли среди нагромождений камней. Меж
тем стемнело.
- Мы не потеряем друг друга, - сказал вдруг мой спутник, словно угадав мои
тайные мысли. И с этими словами он вынул из кармана небольшой брусок
какого-то вещества, похожего на воск. Этим веществом он вдруг стал
натирать свой лоб.
- Что это такое? - спросил я.
- Сейчас узнаешь, - ответил Орфис.
И вдруг послышалась негромкая, но довольно приятная музыка, напоминающая
звук пастушеского рожка. Можно было подумать, что в кармане у моего
спутника спрятан маленький транзисторный приемник. Но я-то знал, что
никакого приемника у него нет.
- Откуда это слышна музыка? - удивленно спросил я.
- От меня, - ответил Орфис. - Это я звучу. Я натер свой лоб секретной
пастой - и вот я звучу и буду звучать восемь часов подряд. Чтобы
возобновить звучание, достаточно снова натереть лоб.
Далее он объяснил мне, что у каждого человека свой жизненный музыкальный
ритм и каждый живет согласно этому ритму, но сам его не слышит и
окружающие его тоже не различают. Секретная паста как бы превращает
человека в музыкальный инструмент, переводя его внутренний ритм в звуковую
мелодию. Мелодия у каждого своя; отчасти она выявляет внутреннюю сущность
человека. Нет двух людей с одинаковой мелодией, как нет двух людей с
одинаковыми отпечатками пальцев. В древние времена эту секретную пасту
применяли пастухи, чтобы не заблудиться в горах. Кроме того, на звучащего
человека не нападают хищные звери, а если он уснет на траве, то к нему не
подползет ни одна змея.
- Но это же замечательное открытие! - воскликнул я. - Почему о нем ничего
нет в печати?!
- Секретная паста - тайна нашего древнего пастушеского рода, - тихо сказал
Орфис. - Способ ее приготовления известен с глубокой древности и переходит
от старика к старику. Ныне последним хранителем тайны является знакомый
вам старик, пасущий камни. Он передаст ее своему сыну, когда тому стукнет
сто двадцать лет. Знайте, что не только секрет приготовления, но и сама
секретная паста никогда никому из посторонних не передавалась, не
продавалась и не дарилась. - Орфис сделал паузу и продолжал: - Но вы очень
понравились старику, пасущему камни, ваши постоянные неудачи тронули его
сердце, и он дарит вам брусок этой пасты в вечное личное, индивидуальное
пользование, с правом давать этот брусок во временное пользование только
кровным родственникам.
И с этими словами мой спутник вынул из кармана второй кусок пасты,
завернутый в чистую бумагу, и вручил его мне.
Я был глубоко взволнован этим ценным подарком, но мне было как-то
страшновато испробовать на себе его действие. "А что если от меня,
человека с пятью "не", пойдет такая музыка, что хоть святых вон выноси?" -
подумал я.
Но, преодолев свой страх, я старательно стал тереть лоб данным мне бруском
- и вот я зазвучал! К моему душевному облегчению, мелодия, которая
исходила от меня, оказалась хоть и не очень художественной, но и не
неприятной. Она напоминала мотив не то быстрого фокстрота, не то румбы, не
то краковяка, и, надо отдать справедливость, под нее было довольно легко
шагать. От моего спутника слышалась более мелодичная музыка, но ритм у нее
был медленнее, и звучала она тише.
Благодаря секретной пасте и самозвучанию мы долго шли в глубокой темноте,
не теряя друг друга из слуха (не скажу "из вида", ибо видеть мы ничего не
могли), и вскоре вошли в глубокое ущелье. Вдруг раздался чей-то удивленный
выкрик: "И какой это кретин забрел сюда с транзистором!"
Так мы нашли пропавшую было группу геологов, и эти проголодавшиеся люди с
радостью набросились на принесенные нами продукты, не дождавшись даже
обеда, который я хотел приготовить им.
Вернувшись на базу, я с огорчением узнал, что воспользовавшись моим
недолгим отсутствием, завхоз срочно подыскал повариху из местного
населения, а меня зачислил на должность кухонного мужика, то есть ее
помощника, без права приготовления пищи. Обиженный этой несправедливостью,
я попросил дать мне расчет, который мне и дали без долгого сопротивления.
Получив причитающиеся мне деньги, я направился в ближайший курортный
город, который условно назову так: Отдыхалинск-Обманулинск. В этом городе
был аэропорт, и оттуда я намеревался отбыть в Ленинград.
Когда я стоял на аэровокзале в очереди за билетом, ко мне, плача, подошла
симпатичная на вид курортница и, отозвав меня в сторонку, сказала, что ее
жестоко обокрали и у нее не хватает десяти рублей на билет до
Владивостока, где ее маленькая дочь лежит в больнице, так как попала под
автомашину. Тронутый натуральным горем этой симпатичной курортницы, я
решил ей помочь и дать взаймы недостающую десятку. На руках у меня имелось
сто девять рублей2, причем сто - одной купюрой, и поэтому я сказал
незнакомке, что сейчас схожу в ресторан разменять эту бумажку и затем
вручу ей нужную сумму.
- О, не беспокойтесь, мой спаситель! - воскликнула эта симпатичная на вид
женщина. - Я сама разменяю вашу сотнягу и моментально принесу вам сдачу.
Взяв деньги, эта женщина пошла их разменивать. Но больше она не
появлялась, и вскоре я понял, что под ее симпатичной внешностью скрывалась
аферистка и обманщица.
Я прямо-таки не знал, что делать. Слать телеграммы о помощи своим
ленинградским знакомым было как-то неловко. Обращаться к брату мне не
хотелось в связи с тем, что в семье его теперь имелись Дуб! и Сосна!, так
что расходы, естественно, возросли; да и вообще нетактично было бы
отрывать моего талантливого брата от его научных мыслей такой будничной
просьбой. И вот я решился позаимствовать денег у отца, тем более что сам
при всяком удобном случае помогал ему материально. Поэтому я послал в
Рожденьевск-Прощалинск телеграмму такого содержания: "Потерял деньги прошу
пятьдесят заимообразно востребования".
Ночь я провел в городском саду Отдыхалинска-Обманулинска, а утром явился
на почтамт и, предъявив свой паспорт, спросил, нет ли мне перевода.
- Вам ничего нет, - сочувственно сказала девушка в окне. - Но нам пришла
одна странная телеграмма, и я каждого спрашиваю, не ему ли это? Она
адресована так: "Человеку с пятью "не".
- Эта телеграмма именно мне! - воскликнул я. - Это я и есть человек с
пятью "не".
Текст телеграммы был такой: "Где потерял там и найди твой отец".
Строгий, но справедливый ответ отца на мою бестактную просьбу ошеломил
меня и погрузил в недоумение. Истратив на еду последние имевшиеся у меня
деньги, я весь день пробродил по улицам Отдыхалинска-Обманулинска в
состоянии печали, а когда стемнело, зашел в сад при одном доме отдыха. Я
надеялся заночевать там на скамье и решил ждать отбоя, когда отдыхающие
перестанут гулять и развлекаться и пойдут на ночлег. Но пока что в саду
было очень людно, и вокруг танцевальной площадки толпилось множество пар.
Однако не слышалось никакой музыки, и это меня удивило.
Вдруг на эстраду вышел администратор дома отдыха и заявил, что штатный
баянист товарищ Ухоморов неожиданно заболел, в связи с чем танцы
отменяются. Послышался гул недовольства. Раздавались даже конкретные
угрозы по адресу администратора с обещанием побить его за плохое ведение
культработы.
И вот именно в этот момент мне стал ясен сокровенный мудрый смысл
отцовской телеграммы. Пробившись сквозь толпу к эстраде, я поднялся на
пять ступенек, подошел к администратору и предложил ему свои услуги. Я
честно заявил, что модных танцев, вроде рок-н-ролла и твиста, исполнять не
могу, но для невзыскательной публики моя музыка вполне подойдет.
- Вас послал ко мне сам бог! - в радости воскликнул администратор. -
Каковы ваши условия?
- Я озвучу у вас пять танцевальных вечеров, а за это вы будете качественно
кормить меня в течение пяти суток, а также предоставите мне кров, а затем
купите авиабилет до Ленинграда, - так заявил я.
- Согласен, голубчик! Согласен! Приступайте к игре!.. Где ваш инструмент?
- Я сам себе инструмент, - ответил я и, вынув из кармана секретную пасту,
начал натирать лоб.
Когда я зазвучал, пары приступили к танцам. Музыка моя всем очень
понравилась, и танцевальный вечер затянулся до поздней ночи. Он
продолжался бы и дольше, но администратор вежливо увел меня с эстрады, ибо
отдыхающим пора было идти в свои спальни. Меня же накормили до отвала и
поместили на ночлег в отдельный домик, где имелся бокс-изолятор. Это было
сделано для того, чтобы я своей музыкой не мешал спать отдыхающим. Ведь
секретная паста действует в течение восьми часов, и я все еще продолжал
звучать.
Весть о самозвучащем человеке быстро распространилась среди курортников, и
когда на следующий день я явился на танцплощадку, она была переполнена. А
еще через день весь сад был битком набит любителями музыки и танцев,
которые пришли сюда со всего Отдыхалинска-Обманулинска. И все три
следующие дня, где б я ни появился, за мною следом шла толпа, слушая меня,
распевая и пританцовывая на ходу. У людей уже успел выработаться условный
рефлекс, и поэтому даже в те часы, когда я не звучал, людям казалось, что
я звучу, и при виде меня они пускались в пляс и начинали петь и веселиться.
Популярность моя стала настолько велика, что в меня влюбилась одна
интеллигентная курортница по имени Муся. Она даже не прочь была пойти за
меня замуж, но, когда я поведал ей свою краткую биографию, разговора о
браке она больше не возобновляла. Увы, с женщинами мне всегда не везло,
как, впрочем, и во всем остальном. Но в моей душе всегда жил мой идеал -
прекрасная "Люби меня!", портрет которой в количестве 848 экземпляров
украшал когда-то стены моей комнаты.
Когда миновало пять дней, администратор честно вручил мне билет на самолет
до Ленинграда, добавив три рубля на такси и на прочие дорожные расходы. В
знак благодарности и сверх договора он подарил мне альбом с видами
Отдыхалинска-Обманулинска, собственноручно расписавшись на его первой
странице.
16. Дальнейшие события
Когда я вернулся в Ленинград, меня ждало радостное известие. Мой
многоталантливый брат Виктор прислал мне письмо. Оно начиналось так:
З А Я В А
Настоящим сообщаю и заявляю, что в субботу ко мне имеет честь прибыть
отец, дабы порадоваться и отдать должное моим творческим достижениям в
области науки и семейного быта, и пробыть на моем иждивении и пищевом
довольствии 7 (семь) суток.
Приглашаю и тебя явиться ко мне в субботу к 19-00 и пробыть до 20-00,
присоединившись к ликованию отца и имея на своем организме ботинки, брюки,
пиджак, рубашку и прочие принадлежности человеческого туалета...
Дальше шли непонятные для меня научные фразы, но первая часть
корреспонденции была совершенно ясна: я приглашен братом в гости!
Тщательно подготовившись к посещению Виктора, я явился к нему точно в
указанное время. Не буду описывать своей радости при виде отца и брата,
которые оба выглядели очень молодо для своих лет.. Мои племянники Дуб! и
Сосна! тоже произвели на меня весьма приятное впечатление.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг