вырывающий прибрежные деревья, сносящий мосты. До моего сознания начало
доходить, что Ботаник не только не преувеличил, а даже преуменьшил размеры
своего семейного бедствия.
Когда мы шли через Дворцовый мост, мне удалось вставить в речь Фиалки
Молчаливой четыре слова: - Как приятно иногда помолчать... - начал я.
- Не смущайтесь, говорите, говорите! - перебила меня Валентина. - Я все
время внимательно слушаю вас! - И она повела свое жизнеописание по
третьему кругу - это было уже академическое словесное издание, с
документальными подробностями, с устными портретами родных и знакомых, со
ссылками на классиков, с цитатами из писем. Мы вышли на Большой проспект
Петроградской стороны, а она не окончила еще и первого тома. А впереди
предстояли тома и тома... Мне стало чудиться, что здания пошевеливаются и
покачиваются, а из окон выглядывают какие-то странные существа - кто с
тремя глазами, кто с перепончатыми крыльями на месте ушей. Начали
открываться крышки люков, из-под земли стали постепенно выползать толстые
голубые удавы. Остатками угасающего сознания я понял, что у меня начался
психический сдвиг.
Меж тем до дому мне оставалось не меньше двух километров. От Фиалки мне не
уйти, а с Фиалкой мне не дойти, ибо из-за нее я накрепко сойду с ума,
мелькнула тревожная мысль. Есть только один выход: броситься под легковую
машину, получить травму и попасть в больницу. Так, ценой телесного ушиба
или перелома, я избавлюсь от Валентины и спасу самое ценное свое
достояние: здоровую психику.
Пропустив пять "Волг", одну "Победу" и три "Москвича", я, сбросив со спины
рюкзак и торопливо набрав в грудь воздуха, ласточкой нырнул под уютный
серенький "Запорожец".
Очнулся я на носилках. Их уже собирались задвинуть в машину "скорой
помощи". Слабеющим голосом я обратился к милиционеру ГАИ и попросил
записать в протокол, что водитель "Запорожца" ни в чем не виноват. Затем я
услыхал, как Валентина дает свидетельские показания. Она начала их с
описания своего детства. Я снова впал в беспамятство.
4. Тихое пристанище
В открытое окно светило утреннее солнце. Я лежал в большой комнате с
голубоватыми стенами. Глянув перед собой, я увидал свою правую ногу. Она
стала очень большой и была завернута в белое. Повернув голову вправо, я
обнаружил, что на соседней койке спит пожилой человек с усами. К стене
возле его изголовья были прислонены костыли. В палате стояла блаженная
тишина. Затем тихо открылась дверь, вошла юная санитарка в белом халате,
неся широкий поднос, на котором стояли стаканы с чаем и тарелки с
сосисками. Тихими шагами, соблюдая благородное молчание, она обошла палату
и, поставив на каждую тумбочку завтрак, неслышно удалилась.
Я осторожно, стараясь не шуметь, повернулся на бок и приступил к завтраку.
Но на какое-то мгновение Я почувствовал боль в ноге и негромко охнул. Этим
я разбудил усатого соседа.
- Охайте на здоровье, не стесняйтесь, - добродушно сказал он. - Рад
соседству с человеком, который пострадал на проспекте... До вас тут лежал
какой-то переулочник, - с оттенком пренебрежения закончил он.
- У меня, по-видимому, перелом? - спросил я его.
- Не по-видимому, а именно перелом и именно правой ноги, - ответил усач. И
далее он пояснил мне, что в эту палату кладут только тех, у кого сломана
правая нога. Это делается для удобства лечащего персонала и для улучшения
самочувствия больных - чтобы у них была общая тема для разговоров. - В
соседней палате лежат больные с переломами левой ноги. Среди них есть один
мостовик, - добавил он с глубоким уважением, в котором сквозила доля
зависти.
- Инженер-мостостроитель? - поинтересовался я.
- Нет, он, кажется, бухгалтер. Но он попал под машину на Кировском мосту.
И благодаря ему палата левоножников сразу вырвалась вперед. Мост - это
пять баллов, высшая оценка!.. Но зато у нас, правоножников, был один
площадник. Он пострадал на площади Искусств, - а площадь - это четыре
балла. К сожалению, его выписали третьего дня. Врачи ведь не участвуют в
нашем межпалатном состязании. Им лишь бы вылечить человека, а мостовик он,
или площадник, или двухбалльный улочник, или однобалльник-переулочник - на
это им начхать.
- Значит, я, проспектник, тяну на тройку? - сказал я. - Кабы знать бы да
ведать!.. Я учту это на будущее.
- Но будьте внимательны! - предупредил меня мой собеседник. - Если вы
повредите на мосту левую ногу, то это будет большой проигрыш для нашей
палаты.
- Извините за нескромный вопрос, но меня интересует, кто вы по здешней
градации - улочник или, быть может, тоже проспектник? - спросил я своего
соседа.
- Я вне конкурса, - с грустью признался усач. - Я получил травму на водной
поверхности. Попал под речной трамвай. Меня здесь прозвали Трамваич.
- Вы попали под пароход? - посочувствовал я. - Плыли - и не успели от него
увернуться?
- Нет, плавать я не умею. Я вышел погулять вниз по Невке, а был туман. И
вдруг - этот речной трамвай. Рулевой растерялся: ему бы дать руля вправо -
и ничего бы не случилось. А он отвернул влево - и моя нога попала под
форштевень.
Видя, что я смотрю на него с некоторым недоумением, Трамваич пояснил мне:
- Я могу ходить по воде. Но я не злоупотребляю этим. В порту я даже дал
подписку о нехождении по акватории в рабочее время, чтобы не было лишних
разговоров. Я работаю учетчиком в портовом складе.
- А трудно выучиться ходить по воде?
- Не знаю. У меня это наследственное. По семейному преданию, моему деду
попалась очень говорливая жена. Он ушел от нее на спецкурсы, получил
специальность монаха-отшельника, дал обет молчания и безбрачия и удалился
в пустыню. На этом посту он проработал три года, а затем супруга выявила
его местонахождение и явилась лично. Поскольку кругом была пустыня, он
прыгнул в колодец. Там он обнаружил, что стоит на воде, не погружаясь в
глубину. Когда факт непогружения стал известен в верхах, деда хотели
повысить в святые. Но потом его дисквалифицировали за моральную
неустойчивость: дело в том, что он все-таки вернулся в семью. Он пожалел
жену, у которой при виде чуда отнялся язык.
Эта история навела меня на грустные размышления. Я вспомнил, что, когда
меня положили на носилки, портфеля со мной не было. Значит, он остался у
Валентины. А она, к сожалению, женщина честная, она явится в больницу,
чтобы вернуть мне этот портфель. И она будет разговаривать!.. И нет здесь
колодца, куда я мог бы спрятаться. И некуда убежать - ведь я прикован к
постели... Тогда я спросил Трамваича, скоро ли начинают ходить люди после
перелома ноги. Он ответил; кто как. Он лично лежит уже две недели, и
костыли стоят наготове - для поднятия духа, но вряд ли он сможет встать на
ноги ранее чем через месяц.
Перспектива столь долгого лежания при возможности появления здесь Фиалки
Молчаливой весьма встревожила меня. Но пока что в палате царила блаженная
тишина.
5. Опять Фиалка
Прошла неделя. Если не считать некоторых болезненных процедур, связанных с
лечением, жизнь моя текла спокойно и умиротворенно. Я уже вник в те
маленькие радости и горести, которые волновали наш дружный правоножный
коллектив. Я уже торжествовал вместе со своими однопалатниками, когда из
левоножной палаты выписали гордого мостовика и на его койку положили
жалкую жертву судьбы - человека, поскользнувшегося на арбузной корке в
Фонарном переулке. Я часто беседовал со своим соседом. Трамваич не
торопясь рассказывал мне о своем житье-бытье. Он живет на набережной
Невки, и в свободное время частенько выходит погулять по реке, и даже
доходит до залива. Жильцы дома давно привыкли к его водохождению, но
отдельные прохожие на набережной порой пугаются. А некоторые старушки по
ошибке принимают иногда его за Иисуса Христа и выкрикивают различные
просьбы и пожелания. Тогда он с воды выходит на берег и проводит среди них
краткие антирелигиозные беседы. Пароходы он старается обходить, потому что
однажды, когда он шел мимо одного судна, туристы приняли его за призрак, и
для проверки этого факта начали бросать в него пустыми бутылками. Что
касается обуви, то летом он ходит по воде в сандалетах, осенью же
совершает водохождение в ботинках с войлочными стельками. Когда семь лет
тому назад он отдыхал в Крыму, то ходил по Черному морю босиком.
Да, неплохо текла моя больничная жизнь. Врачи были внимательны, сестры
симпатичны и немногословны, товарищи по палате относились ко мне -
проспектнику - с должным уважением.
Но на восьмой день моего лежания, когда я спокойно вздремнул после обеда,
я вдруг услышал над собой голос:
- ...навестить вас сразу же, но ко мне приехала тетя из Рыбинска, а она
такая болтливая, замучила меня разговорами, проговорила со мной пять
вечеров подряд...
Портфель ваш я сдала дежурной в приемном покое, а вам принесла вот эти
цветы. Вы - настоящий рыцарь! Я знаю, вы прыгнули под машину потому, что
вам показалось, будто она может наехать на меня! Но рассказывайте,
рассказывайте о себе! Я вся - внимание... В детстве я однажды чуть было не
попала под такси, но это ничто перед тем ужасом, который я испытала, когда
чуть не упал самолет. Как плакали мои родные, когда я вернулась домой
онемевшей!..
На койках началось шевеление. Два улочника, вначале с симпатией
поглядывавшие на красивую Валентину, вдруг, как по команде, слезли с коек
и, панически стуча костылями, самоэвакуировались в коридор. За ними вышли
остальные больные. Несчастный Трамваич, не в силах последовать их примеру,
молча страдал на своей койке. Его усы вздрагивали, как крылья раненой
птицы.
Фиалка продолжала говорить.
Я чувствовал нарастающую боль в голове. Потолок палаты вдруг окрасился в
оранжевый цвет, на нем образовались трещины, и в этих трещинах
закопошились лиловые кузнечики. Я снова взглянул на Трамваича. Щеки его
подергивались нервной судорогой, усы вращались на лице, как пропеллер.
Вдруг он сел, схватил костыли и, опираясь на них, встал, весь дрожа, - и
пошел к двери. Он обрел способность двигаться, на три недели опередив
срок, предсказанный врачами!
Но мне некуда было деться. После ухода Валентины меня отпаивали сердечными
каплями и делали какие-то уколы.
Всю следующую неделю я с тайным ужасом ждал нового явления Фиалки. Но шли
дни - она не появлялась. Зато совершенно неожиданно меня навестил ее муж,
счастливо отбывший срок.
- Я пришел сказать вам спасибо за ваш героический поступок, - заявил он. -
Жена мне все рассказала. Вы бросились под автобус, чтобы спасти Валентину.
Я честно признался ему, что бросился под "Запорожец", чтобы спастись от
Валентины.
Ботаник погрузился в раздумье. Затем он спросил меня, часто ли пускают
сюда посетителей. Я ответил, что раз в неделю.
- Терпимо, - задумчиво сказал он. - И вообще это светлая мысль - насчет
автомашины... Почему я сам не додумался до этого!.. А что, если я углублю
вашу идею и использую более тяжелый и солидный тип автомобиля?
- Но ведь и исход тогда будет более тяжелый и солидный, - высказал я свое
опасение.
Но он не слушал меня. Благодарно пожав мне руку, он вдохновенным шагом
устремился к двери.
- Постойте, - окликнул я его. - Если вы решитесь на это, то пусть это
произойдет на мосту. И жертвуйте правой ногой, а отнюдь не левой!
В больнице Ботаник больше не появлялся.
* * *
Дела мои шли на поправку. Я уже встал с койки, и мы с Трамваичем бодро
бродили по аллеям больничного сада. Однажды, когда мы шли мимо небольшого
пруда, расположенного вдали от строений, Трамваич продемонстрировал мне
свое умение. Встав на водную гладь и помогая себе костылями, он пересек
водоем и вернулся обратно. На мой вопрос, в чем заключается секрет его
искусства, он ответил так:
- Никакого секрета и никакого искусства тут нет. Просто я знаю, что вода
тверда.
Через несколько дней он выписался, оставив мне свой адрес. Его койку занял
человек, получивший травму на Невском проспекте; он ужасно гордился этим.
Теперь я прогуливался по саду с палочкой. Близился день моей выписки.
Однажды, когда возле пруда никого не было, я решился проделать опыт.
- Вода - тверда! Вода - тверда! Вода - тверда! - твердо сказал я себе и
ступил на поверхность водоема. Но не прошел я и двух шагов, как
провалился. У берега было мелко, но неудача глубоко огорчила меня. Отжав
больничные полосатые штаны, я понуро побрел в палату. Я решил, что
водохожденца из меня не выйдет,
Ночью мне приснилось, будто я нахожусь в командировке на тихом необитаемом
острове и вдруг причаливает черный пиратский бриг. Бледные, дрожащие
пираты поспешно ссаживают на берег Фиалку Молчаливую,- и корабль снова
уходит в океан. Я проснулся в холодном поту и сразу же, не откладывая до
утра, тихо выбрался в больничный сад и при лунном свете повторил свою
попытку водохождения. На этот раз мне удалось пройти по воде три шага.
Через неделю я уже расхаживал по пруду, как по тротуару.
6. Все - к лучшему
Со времени изложенных событий прошло четыре года. Жизнь моя течет неплохо.
Сослуживцы и знакомые в один голос утверждают, что после больницы я
подобрел, стал коммуникабельнее и сердечнее. Да я и сам чувствую это. Ведь
после трех встреч в Фиалкой, две из которых состоялись наяву, а одна во
сне, все люди кажутся мне такими тихими, такими безобидными, что нельзя не
возлюбить их.
Дома у меня тоже все обстоит хорошо. Что греха таить, когда-то я частенько
укорял свою жену в излишней, как мне тогда казалось, разговорчивости. Но,
испытав на себе словесный напор Фиалки, я понял, что моя Люся по сравнению
с ней - ангел благого молчания.
Единственное, что все эти годы омрачало мое сознание - это печальные мысли
о Ботанике. Я упрекал себя в том, что необдуманно передал ему свой опыт по
ускользанию от Валентины. Я не чаял увидеть его в живых. Какова же была
моя радость, когда недели две тому назад я встретил Ботаника живым и
здоровым в магазине канцтоваров, где он покупал сразу пять пачек писчей
бумаги!
Он дружески пожал мне руку и с места в карьер сообщил, что, к счастью, ему
не пришлось использовать мою идею. Дело в том, что Валентина вскоре после
посещения меня в больнице переключилась с речевой деятельности на
письменную. Она начала с того, что написала рассказ "Искупление". Там идет
речь о каком-то самовлюбленном человеке, который взялся ее куда-то
проводить и всю дорогу говорил о себе, не давая ей вставить ни словечка,
но затем искупил свою вину, бросившись ради нее под семитонный самосвал.
После этого она сочинила двадцать восемь новелл, одиннадцать повестей и
пять романов. Разговаривает она теперь совсем мало - все пишет и пишет. На
работе тоже молчит; она там обдумывает сюжетные ходы.
- А как насчет опубликования? - задал я нескромный вопрос.
- Пока что она никуда не носила своих произведений, Она накапливает их,
чтобы сразу начать наступление на редакции широким фронтом. Но теперь она,
кажется, готова к действиям.
Расставаясь с Ботаником, я от души поздравил его с избавлением от
опасности и подумал: "Мужайтесь, редактора, заведующие отделами и
литконсультанты! Грядет ваш час!"
* * *
В месяцы, когда река свободна ото льда, я частенько навещаю Трамваича. Он
уже на пенсии. Добрый старик и его супруга Серафима Егоровна - уютная,
молчаливая старушка - угощают меня чаем с домашним печеньем. За чаепитием
я, чтобы сделать приятное Трамваичу, завожу речь о нашем совместном
пребывании в больнице. Это самый яркий период в его небогатой событиями
жизни, и он с удовольствием вспоминает все перипетии нашего тогдашнего
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг