Я заглянул на листок. Там было написано что-то непонятное. Ничего прочесть
я не мог.
- Это я все наоборот написала, - засмеялась Маргарита. - Ты приди домой и
прочти все в зеркале.
Вернувшись домой, я первым делом поднес листок к зеркалу. В зеркале
отразилось вот что:
Если хочешь, приходи послезавтра к нам на Смоленку утром, в одиннадцать.
Мы поедем на шлюпке. Приходи на то самое место, где ты в воду плюхнулся.
Маргарита.
- Что это ты в зеркале рассматриваешь? - спросила меня тетя Аня.
- Это записка. Это мне Маргарита написала. Она умеет писать и левой рукой
и правой и умеет наоборот писать.
- Час от часу не легче, - сказала тетя Аня. - То ты с каким-то лунатиком
дружил, теперь с этим двуликим Толькой дружишь, и с этим рифмоплетом дядей
Бобой, - а тут еще какая-то Маргарита, которая пишет все наоборот! Что это
за Маргарита? Где ты с ней познакомился?
- Это такая не то девочка, не то девушка. Я с ней познакомился случайно.
- На улице? Ты начинаешь заводить уличные знакомства? - с тревогой
спросила тетя Аня.
- И совсем не на улице, а на набережной я с нею познакомился. Это никакое
не уличное знакомство, а набережное.
- Господи, как ты еще глуп! - с печальной улыбкой сказала тетя Аня. -
Трудно тебе придется на тернистом пути жизни!
Я пошел на кухню и вытащил из глубины кухонного стола стеклянную вазу для
цветов. Войдя в комнату, я поставил ее на стол перед тетей Аней.
- Тетя Аня, это я купил тебе подарок, - сказал я. - Только вот на цветы не
хватило.
- Спасибо. Очень милая ваза, - растроганно сказала тетя Аня. - Ты сам ее
выбрал?
- Сам!.. А Лиза говорит, что только дуб-физкультурник Мог такое выбрать. А
ты еще хвалишь эту Лизу!
- Лиза - очень милая девушка, она очень хорошо к тебе относится, -
задумчиво ответила тетя Аня. - Ты просто многого еще не понимаешь. - И она
откинулась на спинку кресла, продолжая чтение романа "Свидание в горах",
где на обложке была изображена женщина, стоящая над пропастью.
5. Гибель "Магнолии" и "Моржа"
Когда через день я пришел на берег Смоленки, двухименной и двухцветной
шлюпки там не оказалось. Но Маргарита была там.
- Колька взял да уехал, - сказала она. - Он мотор пробует. Он этот мотор
из разного утиля собрал. Он у нас будущий полярный механик. А ты кто
будущий?
- Я в мореходку пойду.
- А я еще не знаю, кем буду. Это плохо?
- Нет, ничего. Только не становись какой-нибудь очень серьезной.
- Ну, серьезной я не стану. А ты давно был в зоосаде? Идем туда. На билеты
у меня хватит.
- У меня тоже хватит. Идем.
- Только идем пешком. Ты любишь ходить по городу?
- Очень. Мы с Толькой часто шляемся, весь город исходили.
- Я тоже люблю город. В прошлом году я летом в деревне жила, там хорошо,
но скучно. Через какой мост пойдем?
- Давай через Биржевой.
Мы дошли до Среднего и прошли по нему до Малой Невы. Когда мы шагали между
Шестой и Пятой линиями мимо парикмахерской, я сказал Маргарите:
- Вот сюда я стричься хожу. Здесь один старый парикмахер есть, у него
левый глаз обыкновенный, а в правом зрачок продолговатый, как у кошки. Это
единственный такой человек в городе. Хочешь, пойдем посмотрим на него?
Я взял Маргариту под руку и подтолкнул ее к дверям парикмахерской.
- Нет, но пойду, - сказала Маргарита. - Ведь это мужская парикмахерская.
И мы пошли дальше, но уже под руку. Это было очень приятно - идти с
Маргаритой под руку. До этого я ни с кем так не ходил. Парикмахерская эта
и поныне существует. Вообще парикмахерские - самые прочные заведения. Все
другие магазины и учреждения меняются, закрываются, переезжают,
переименовываются, а парикмахерские остаются на месте. Если я захочу
назначить кому-нибудь свидание через сто лет, то назначу его у
парикмахерской.
Проходя мимо Толькиного дома, я сказал Маргарите, что вот здесь живет мой
друг Толька. Он выучил меня курить.
- Разве ты куришь? - удивилась Маргарита.
- Курю по мере надобности, - ответил я. - Не дымить же мне все время.
Когда мне надо о чем-то серьезно подумать, тогда я и курю. Вот Толька -
тот все время курит. Ты знаешь, как мы с ним познакомились? - И я начал
рассказывать о дочери Миквундипа.
- Постой, - перебила меня Маргарита. - У меня она тоже была. Только не
такая уж она красивая, как ты расписываешь.
- А к тебе-то зачем из МИКВУНДИПа приходила? Ты разве была отстающей?
Что-то не похоже.
- Она ко мне из-за того приходила, что я умею обеими руками писать, и умею
наоборот писать, зеркальным письмом. Она узнала - вот и пришла. А потом
она из пистолета стреляла и дала мне тест-анкету заполнить. После этого
она у меня нашла математический идиотизм и ранний сексуальный крен. Я не
знала, что это такое, записала и показала нашей учительнице. Та очень
рассердилась на эту миквундипиху и сказала, что никакого крена у меня нет.
Там, понимаешь, в анкете был вопрос, хочется ли иногда поцеловаться. Ну, я
и ответила, что иногда хочется. Ведь это правда? Правда! Вот миквундипиха
к правде и придралась. А у тебя был в детстве какой-нибудь крен?
- У меня был крен к компоту. Но теперь это пройденный этап.
- А у меня в детстве такой крен был; у нас лампа над столом висит, так
если она качнется, мне сказалось, что весь мир качается, я очень пугалась.
Колька нарочно иногда раскачает, а я кричу вовсю. Но это тоже пройденный
этап.
В зоосаде народу было мало. Звери важно и спокойно сидели в своих клетках.
Казалось, они сами забрались за решетку посмотреть, что из этого
получится. Казалось, захотят они - возьмут и выйдут и пойдут куда им
угодно.
- Ты каким зверем хотел бы быть? - спросила Маргарита. - Я бы зеброй.
- Ты и так как зебра. Только у тебя полосы на футболке вдоль, а у нее
поперек. А я бы - леопардом. Тигр очень уж громоздкий, а леопард - в самый
раз. II потом он на вид не такой злой.
- А по-моему, это все буржуазные выдумки, что звери злые. Кто-то когда-то
сказал - и все, как попугаи, повторяют. А звери не от злости на других
зверей охотятся, а просто есть хотят, а по-другому они еду себе добывать
не умеют. Ты любишь американские горы?
- Люблю, только у нас, наверно, денег не хватит. Мы подсчитали, сколько
надо за вход в сад Госнардома и сколько - на американские горы. Не хватало
восьми копеек.
- Идем, походим и будем все время смотреть вниз, - предложила Маргарита. -
Может, и найдем какую-нибудь монетку.
Мы так и сделали. Вскоре возле клетки барсука мы нашли двугривенный.
- Спасибо, дорогой товарищ барсук! - с поклоном сказала Маргарита.
Над американскими горами стоял визг. Некоторые катающиеся визжали так, для
интереса, а некоторые взаправду. Мы с Маргаритой молча сидели в открытом
вагончике, в первом ряду, и прямо под ноги нам летела пропасть; а потом мы
вдруг ехали прямо в небо. Но все окончилось слишком быстро, а больше денег
у нас по было. На оставшиеся от находки двенадцать копеек мы купили три
арапчика и съели их на ходу. Арапчиками называются отбракованные, битые,
почерневшие яблоки; стоили они очень дешево.
Мы вышли из сада Госнардома и пошли проспектом Максима Горького к
памятнику "Стерегущему". Когда мы поравнялись со зданием Биржи труда, мы
заметили, что перед ним почти никого нет. В прошлом году здесь еще
толпились безработные, а теперь их почти что и не было.
- Скоро Биржу труда закроют, - сказала Маргарита. - Когда мы пойдем
работать, нам уже никакой Биржи труда не понадобится. Папа мой говорит,
что теперь уже от ворот принимают. Прямо на завод приходит человек - и его
оформляют. Вот здорово!
- У нас в квартире один бывший безработный живет, он
слесарь-инструментальщик, - сообщил я. - Он уже два года работает, даже на
мотоцикл копит. Он уже себе подержанного "Индиана" присмотрел. И ты
знаешь, как он зимой копит деньги на это дело?
- Ну как?
- Он на себя не надеется, боится растратить. Он после каждой получки
стучится к нам и бросает деньги в форточку - не за окно, конечно, а между
рамами. Он знает, что до весны тетя Аня раму ни за что не откроет.
- А по-моему, это буржуазная выдумка - рабочему покупать себе мотоциклет,
- серьезно сказала Маргарита. - Ведь мотоциклет - это вроде как бы
половина автомобиля, а автомобиль - это заграничная буржуазная роскошь. И
значит, этот твой сосед хочет стать полубуржуем.
- А я о велосипеде мечтаю, - сознался я. - Это ведь ничего?
- Велосипед - это другое дело, - ответила Маргарита. - Это - спортивный
прибор, ты на нем своими ногами вертишь. Папа мой говорит, что в будущем у
всех велосипеды будут, как сейчас носовые платки.
Я схватился за карман и убедился, что у меня сегодня носовой платок есть.
Ну, значит, и велосипед со временем будет, подумал я.
Тем временем мы дошли до Кировского проспекта, который тогда именовался
улицей Красных Зорь и был покрыт не асфальтом, как сейчас, а деревянными
торцами. Свернув к памятнику "Стерегущему", мы долю смотрели па него. Он и
тогда был таким же, как теперь, - ведь на то это и памятник. Только вода
из открытого кингстона тогда не текла - воду провели позже.
- А страшно все-таки умирать так, - сказал я Маргарите, глядя на бронзовых
моряков. - Хотя, знаешь, лучше уж так, чем как-нибудь по-другому.
- Лучше уж так, чем по-другому, - согласилась Маргарита, и мы пошли домой.
На обратном пути, когда мы опять шли по Среднему, я показал Маргарите
киоск, где торгует папиросами дядя Боба.
- Это замечательный человек, - сказал я Маргарите. - Стихи пишет за пять
минут, и о чем угодно. У него даже справка о невменяемости есть. Жаль, что
мы все деньги истратили, а то бы я купил сейчас папирос, а он бы
стихотворение к папиросам добавил.
За эти годы дядя Боба заметно постарел, но был еще бодр. Ларек его теперь
был не оранжевого цвета, а зеленого. И папиросы теперь тоже были другие.
Уже не было никаких "Сафо", "Американов", "Сальве" и "Трезвопов". Папиросы
теперь назывались "Блюминг", "За индустриализацию", "Шарикоподшипник",
"Трактор", "Беломорканал", "Кузбасс".
Едва мы миновали ларек дяди Бобы, как нам навстречу попалась змея Лиза.
Она шла с черной папкой для нот, вид у нее был очень деловитый. Когда она
увидела нас, вид у нее стал еще деловитее. Она быстро прошла мимо.
- Ты видела Эту, которая нам навстречу попалась? - спросил я Маргариту. -
Это мой враг номер первый. Я тебе еще расскажу о ней.
- По-моему, она симпатичная, - сказала Маргарита. - Чего ты к ней
придираешься?
- Слишком много я от нее вытерпел, чтобы считать ее симпатичной, - ответил
я. - Вот она нас заметила и теперь дома будет надо мной издеваться, что я
с кем-то под ручку хожу.
- Что ж тут такого, что под ручку?
- Для нас - ничего такого, для нее - все такое. Она слишком серьезная. Я
потому и говорил тебе, чтобы ты не становилась слишком серьезной.
- Ты в субботу приходи опять к Смоленке, - сказала Маргарита. - Может
быть, Колька мотор наладит, и мы под мотором в залив поедем. Приходи к
одиннадцати.
На следующее утро, когда я умывался в кухне, Лиза сказала:
- Рано ты начинаешь бегать за Всякими. Думаешь, я тебя вчера не видела с
Какою-То Там?
- С кем хочу - с тем и шучу, - ответил я. - Ты мещанка, ты не понимаешь
товарищеских отношений.
- Это ты мещанин недорезанный. Под ручку гулять - это не товарищеские
отношения, это мелкобуржуазный уклон.
- Катись колбаской по улице Спасской со своим уклоном!
- Ты глуп, как рыбий пуп!
- Что за шухер на бану? - спросил пришедший на кухню Шерлохомец. - Кто тут
на хавире малину размалипивает? - Последнее время, чтобы в будущем лучше
выслеживать преступников, Шерлохомец изучал блатной язык. Он даже сошелся
с Васей Нашатырем, известным ширмачом, недавно выпущенным из тюрьмы.
Но Лиза Шерлохомцу ничего не ответила. Она презрительно посмотрела на него
и ушла в свою комнату, хлопнув дверью.
- Серьезная девочка! - сказал Шерлохомец и красиво сплюнул в кухонную
раковину.
В субботу с утра было ветрено. Ветер дул с моря. Когда я пришел на берег
Смоленки, Маргарита была уже там. Ее брат возился на корме двухцветной и
двухименной шлюпки.
- Вот это Коля, мой брат, - сказала мне Маргарита.
- Здорово, - сказал я ему. - Скоро отваливаем?
Тот в ответ качнул головой, но не сказал ни слова.
- Ты с ним не разговаривай, - сказала Маргарита. - Он не говорит.
- Глухонемой, бедняга?
- Нет, он нормальный, - объяснила Маргарита. - Но он хочет стать полярным
путешественником, вроде Амундсена. Там, на Севере, может, месяцами не
придется ни с кем разговаривать. Он молчит уже девять дней.
Маргаритин брат вынул из нагрудного кармана блокнот, что-то написал там и
передал Маргарите. Маргарита прочла и передала блокнот мне.
"А этот твой не сдрейфит? Вада пребывает, ветер бала читыре" - вот что
было нацарапано в блокноте.
- Он не сдрейфит, - сказала Маргарита. - Ты же не сдрейфишь?
- Чего мне дрейфить? - ответил я. - Я и в большое наводнение не испугался.
В большое наводнение 1924 года мне, признаться, пугаться было нечего, так
как в это время я болел скарлатиной и лежал в темной комнате; о наводнении
узнал я день спустя.
Наконец мы с Маргаритой погрузились на шлюпку. Маргаритин брат завел мотор.
- А весла-то забыли взять, - вспомнил я.
- Правда, весла-то, Коля? - сказала Маргарита. Маргаритин брат вынул
блокнот и написал:
"Вы что, в технику не верите? Техника в период реконструкции решает все!
Мой мотор не подведет!"
Мы уже двигались узкой Смоленкой мимо кладбища - вниз к заливу. Ветер гнул
ветви деревьев, надгробные ангелы глядели хмуро и предостерегающе. Они как
бы хотели сказать: "Нам-то что, у нас работа не пыльная, где поставили,
там и стоим. Вот посмотрим, что с вами-то будет".
Вдруг какой-то живой человек закричал нам с кладбищенского берега:
- Эй, на "Магнолии"! Вертайте назад, перевернуться хотите, что ли?
Потом с правого берега, с огорода на острове Голодае, тоже кто-то закричал:
- Эй, на "Морже!" Куда к морю претесь, дураки! Там волна сильная!
Но мотор работал хорошо, и вскоре мы вышли в Маркизову лужу, в залив.
Здесь действительно шла сильная волна. Ветер дул толчками и гнал валы с
белыми гребнями. Когда мы миновали Вольный остров, впереди уже ничего не
было. Только море в белоголовых валах. Там, где полагается быть
Кронштадту, висели серые полосы - шел дождь. Ветер нарастал. Нас
подбрасывало, раскачивало, но мотор работал хорошо.
- Ты любишь море? - спросила вдруг меня Маргарита.
- Люблю, - ответил я.
- Вообще любишь - а сейчас?
- И сейчас. Сейчас тоже неплохо.
Она сидела на носовой банке, лицом ко мне. У нее был очень независимый
вид. Я смотрел на нее и думал, что с ней мне в этом бурном заливе не
страшно, хотя, если что случится, меня она не спасет, а, наоборот, я ее
буду спасать.
- Коля, давай к Лахте повернем, - сказала вдруг Маргарита. - А потом -
домой. Мне что-то холодно становится.
Маргаритой брат нажал на румпель, шлюпка сразу повернулась левым бортом к
ветру и очутилась в ложбине между двумя волнами. Толстая, темная волна не
спеша перевесилась через борт и плюхнулась в шлюпку. Шлюпка сразу осела,
ногам стало холодно. Я начал вычерпывать воду, но толку от этого было не
много.
- Ты, Коля, слишком круто повернул, - мягко сказала Маргарита. Она сняла
туфельки и положила их возле себя.
Маргаритин брат молча стал выправлять курс. Теперь мы шли кормой к ветру.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг