Вступление
"...Девушка стояла у обрыва на берегу реки. Это было осенью, когда идут
затяжные дожди, когда размокает береговая глина и на ней так четко
отпечатываются следы. Девушка стояла у обрыва и задумчиво смотрела на
осеннюю реку, по которой плыли желтые листья.
Мимо проходил юноша, и увидел он девушку, стоящую у обрыва, и полюбил ее с
первого взгляда. И она тоже полюбила его с первого взгляда - так
полагается в сказках.
Этот юноша жил у реки, и когда девушка вызвала аэролет и улетала в большой
город, обещав вернуться весной, юноша остался один в избушке на берегу
реки и стал ждать ее возвращения. Зачем он жил один на берегу реки, и кто
он был - не спрашивайте, ибо это сказка.
Каждый день приходил юноша на обрыв, где когда-то стояла девушка. Он
протоптал в глине узкую тропинку рядом с ее следами. Он не наступал на ее
следы, и каждый раз ему казалось, что девушка невидимо идет рядом с ним к
обрыву и рядом с ним стоит и смотрит на осеннюю реку, по которой плывут
желтые листья.
Потом пошли большие дожди, и следы от туфелек девушки наполнились водой, и
в них отражалось небо поздней осени. Потом ударил мороз, и следы стали
льдом.
И однажды юноша вынул один след и принес его в свою избушку. Он положил
его на стол, а когда проснулся утром, то увидел, что след растаял. И юноша
очень удивился и огорчился. Не удивляйтесь - в сказках люди дивятся самым
обычным вещам.
Огорчился юноша и подумал: "Следы моей возлюбленной достойны вечности. Но
лед не вечен. Не вечен и металл, ибо он ржавеет; не вечно и стекло, ибо
оно бьется; не вечен и камень, ибо он выветривается и трескается от жары и
холода. Я должен создать такой материал, который отливался бы в любую
форму и не боялся бы ни огня, ни холода, ни времени".
И пришел день, когда он создал вещество, которое заменило нам камень и
металл, стекло и пластмассу, дерево и бетон, бумагу и лен. Он создал
Единый Материал, который называется аквалидом. Из этого материала люди
стали строить города на земле и под водой, делать все машины и все вещи. И
это уже не сказка, ибо мы живем в этом мире.
Вот куда привели следы девушки, которая однажды стояла у обрыва в осенний
день, когда по реке плыли желтые листья.
Но однажды девушка, которую ждал юноша..." И т. д. и т. д.
Вы и сами, дорогой мой Читатель, с детских лет знаете эту сентиментальную
историю - ведь ее даже в школе проходят. Сочиненная досужим Поэтом и
посвященная Андрею Светочеву и Нине Астаховой, эта полулегенда-полусказка
почему-то считается весьма поэтичной и трогательной, и, быть может,
некоторые не в меру наивные Люди склонны думать, что именно таким путем и
пришли мы к современной аквалидной цивилизации.
Действительно: девушка на берегу стояла. А все остальное было не так, не
так. Все придумал от себя досужий сочинитель.
- А как же все было? - спросите вы, почтенный мой Читатель.
Сейчас я начну свое повествование, и вы узнаете, с чего все началось, что
привело Андрея Светочева к его открытию, где и как он встретил Нину
Астахову. И еще вы узнаете многое другое.
Я прожил свой МИДЖ1 с избытком, жизнь моя клонится к закату, и недалек тот
день, когда мой пепел легким облаком упадет с Белой Башни на цветы,
растущие у ее подножия. Но я еще успею поведать вам правдивую историю о
Нине Астаховой, об Андрее Светочеве, другом которого я был, и о себе, ибо
когда-то моя жизнь была тесно связана с жизнью этих двух Людей.
Случай на Ленинградском Почтамте
Я начну с давних-давних времен. Рассказ мой начинается в тот день, когда
отменили деньги. В книгах вы все читали об этом дне, а я помню его сам и
знаю, что в книгах он сильно приукрашен. В сущности, ничего особенного в
тот день не произошло. Дело в том, что процесс отмирания денег шел уже
давно. Деньги не погибли внезапно - они тихо скончались, как Человек,
проживший свой МИДЖ с избытком. Последнее время они имели скорее значение
статистическое, нежели ценностное. Если вам не хватало денежных знаков на
покупку какой-либо нужной вам вещи, вы просто вырывали из своей записной
книжки листок и писали на нем "15 копеек", или "З рубля", или "20 рублей"
и платили им Продавщице или ПАВЛИНу2. Или вы могли попросить деньги у
любого прохожего, и он давал вам требуемую сумму и, не спрашивая вашего
имени, шел своей дорогой.
В день отмены денег у нас в Университете состоялось небольшое собрание в
актовом зале, а затем все разошлись по своим делам. Помню, я шел с Ниной
Астаховой к зданию филологического факультета и разговор у нас был вовсе
не об отмененных деньгах, а об "Антологии Забытых Поэтов XX века", над
которой я тогда работал. Нина (она училась на втором курсе) была
прикреплена ко мне, Аспиранту, в качестве Технического Помощника и
помогала мне в составлении этой "Антологии". Она была добросовестна, много
времени проводила в библиотеках и архивах, выискивая стихи и данные о
забытых ныне Поэтах XX века, но мне не слишком нравилась в ней некоторая
строптивость и чрезмерная самостоятельность. Так, например, Нина
настаивала, чтобы в "Антологию" я обязательно включил стихи некоего Вадима
Шефнера (1915-1984?), я же противился этому. Мне не нравились нотки грусти
и меланхолические размышления в его стихах. Я предпочитал Поэтов с
бодрыми, звонкими стихами, где все было просто и ясно. Я считал, что
именно такие Поэты должны войти в мою "Антологию", чтобы Читатель имел
верное представление о поэзии XX века. Нина же продолжала упорствовать,
желая включить этого Шефнера - дался он ей! При этом она горячилась, даже
сердилась. Она никак не могла понять, что я составляю научный труд, а
наука требует бесстрастия.
Вообще же Нина мне нравилась. Часто мы вместе ходили с ней под парусами на
яхте - она очень любила море. А иногда мы брали такси-легколет и летели
куда-нибудь за город. Там мы гуляли по аллеям. Мне нравилось быть с ней
вместе, но меня несколько отпугивал ее странный характер. Иногда она была
смешлива и даже насмешлива, а то вдруг становилась молчаливой и
задумчивой. Подчас ее лицо принимало такое выражение, будто она ждет, что
вот-вот произойдет что-то необыкновенное, какое-то чудо.
- Нина, о чем ты думаешь сейчас? - спросил я ее однажды в такую минуту,
когда мы шли по загородной аллее.
- Так... Сама не знаю о чем... Знаешь, мне иногда кажется, что в моей
жизни случится что-то очень-очень хорошее. Будет какая-то радость.
- Ты, очевидно, имеешь в виду тот факт, что скоро я закончу "Антологию",
и, когда она выйдет из печати, твое имя будет упомянуто в предисловии как
имя моей Помощницы? - сказал я. - Это действительно большая радость. И
заслуженная.
- Ах, ты совсем не о том говоришь, - досадливо возразила она. - Я и
сама-то не знаю, какого счастья я жду.
Меня несколько удивили эти ее слова, и даже огорчили. Как можно ждать
счастья, не зная, какого именно счастья ждешь? Где тут логика?
- Тебе нужно развивать в себе научное мышление, - посоветовал я ей. - Ты
не прожила еще и четверти МИДЖа, впереди тебя ждет большая жизнь - научная
и личная. Когда-нибудь ты выйдешь замуж, муж твой, быть может, будет
Ученым, и твой уровень мышления должен быть не ниже его уровня. Ты об этом
думала?
Но Нина сделала вид, будто не поняла моих слов. Ничего она мне не
ответила, а подпрыгнула и сорвала со свешивающейся ветки листок и стала
сквозь него смотреть на солнце.
- Сегодня зеленое солнце! - объявила она мне. - Вот забавно!
Я не стал убеждать ее, что солнце сегодня, как и всегда, самое
обыкновенное, а вовсе не зеленое. Я просто терялся, когда она говорила
такие странные вещи.
Тем не менее Нина мне нравилась. Но только не думайте, что она была такой
красавицей, какой ее изображают теперь Художники и Скульпторы. Нет,
красавицей я бы ее не назвал. Это была стройная, подвижная девушка, с
очень легкой походкой, с лицом выразительным и даже привлекательным, но
вовсе не было в ней той красоты, которую приписывают ей сейчас.
Но вернусь ко дню отмены денег.
Как я уже говорил, после собрания в актовом зале мы с Ниной отправились на
филфак. Нина пошла на лекцию, я же засел в библиотеке и долго работал над
своей "Антологией", а затем направился в университетскую столовую. Когда
ко мне подошел САТИР3, я, как обычно, заказал себе щи, синтет-печенку и
компот. Отобедав, я по привычке подозвал САТИРа, чтобы расплатиться, и
хотел было уже сунуть монеты в отверстие на его пластмассовой груди, но
вдруг увидел, что это отверстие заклеено бумажкой.
- Обед бесплатен. Обед бесплатен, - равнодушно сказал САТИР.
- Не "обед бесплатен" надо говорить, а "обед отпускается бесплатно", -
поправил Я САТИРа. - Идите и вызовите ко мне САВАОФа4.
Вскоре к моему столику подошел громоздкий САВАОФ. Я сказал ему, чтобы он
исправил фонозапись в подчиненных ему САТИРах - они выражаются не вполне
грамотно. Стыдно, ведь здесь Университет, центр культуры.
- Встревожен. Взволнован. Приму меры, - ответил САВАОФ. - Есть еще
замечания?
- К сожалению, есть. Мне подали пережаренную синтет-печенку. Неужели вы
предполагаете, что если все теперь бесплатно, то можно кормить людей
пережаренной печенкой?
- Встревожен. Взволнован. Приму меры, - ответил САВАОФ. - Есть еще
замечания?
- Нет. Можете идти.
Пообедав, я вышел на набережную и пошел к Первой линии. На набережной все
было почти так, как в обычные дни, только на судах виднелись флаги
расцвечивания да у гранитного спуска толпились множество мальчишек и
девчонок. Они останавливали всех прохожих и просили у них денег. Получив
просимое, дети бежали по ступенькам к воде и бросали монетки в воду. А из
бумажных купюр они делали маленькие лодочки и пускали их по волнам. В
школах по случаю отмены денег занятий в этот день не было, что, на мой
взгляд, едва ли способствовало укреплению дисциплины.
Когда я свернул на Первую линию, то увидел Чепьювина5. Приплясывая и
что-то невнятно напевая, он шел по пластмассовым плиткам мостовой, мешая
движению элмобилей, которые почтительно его объезжали. Люди с интересом и
удивлением, а некоторые и с явным испугом глядели на него. Я и сам
остановился поглядеть на редчайшее зрелище,- в последний раз я видел
одного Чепьювина в детстве, когда мне было лет девять.
Я постоял немного, надеясь, что Чепьювин выругается и мне удастся записать
какое-либо новое для меня бранное выражение. Но Чепьювин только напевал -
и все. Я пошел дальше, несколько огорченный тем, что мне не удалось
пополнить составляемый мной СОСУД. Дело в том, что я с двенадцати лет
начал составлять словарь, который назвал СОСУДом (Словарь Отмерших Слов,
Употреблявшихся Древними). Мой СОСУД состоял из четырех разделов; 1)
Ругательства, 2) Воровские термины, 3) Охотничьи термины, 4) Военные
термины. Если второй, третий и четвертый разделы СОСУДа я мог пополнять за
счет старинных книг и архивов, то первый раздел пополнялся очень скудно,
так как ругань на Земле давно вышла из обихода, а письменных источников не
было. Приходилось собирать этот раздел по крупицам, и составление его
подвигалось весьма медленно.
На Большом проспекте было людно. Здесь чувствовался праздник. Из открытых
окон и с балконов летели бумажные деньги и, планируя, падали под ноги
прохожим. Проходя мимо сберкассы, я заглянул туда. Там толпились дети. Они
смеялись, прыгали и бросали друг в друга распакованными пачками денег.
Весь пол был покрыт бумажками. Время от времени ребята подбегали к столу,
и сидящая за столом ФЭМИДА6 выдавала им новые пачки.
На углу Большого проспекта и Шестой линии я встретил своего друга Андрея
Светочева. Да-да, того самого Светочева, имя которого ныне известно
каждому Человеку на Земле. Но тогда он был еще ничем не знаменит. Впрочем,
среди Ученых он и тогда уже был известен.
Андрея я знал с детских лет - мы жили с ним в одном доме и учились в одной
школе. Потом учебные пути наши разошлись - Андрей всегда интересовался
техникой и после школы был принят в Академию Высших Научных Знаний, я же
поступил на филологический факультет Университета. И хоть мы могли жить
дома, потому что родители наши находились в Ленинграде, но мы разъехались
по общежитиям - так удобнее было учиться. Однако мы остались друзьями и
часто встречались. Со школьных лет в нас сохранилась страсть к
коллекционированию марок, и это тоже сближало нас. Встречаясь, мы
хвастались своими коллекциями и толковали о жизни вообще, в своих планах и
надеждах. А планы и надежды были у нас очень разные.
Последние месяцы Андрей был мрачен, молчалив. Однажды, когда я заглянул к
нему в общежитие, он признался мне, что задумал одно очень важное
открытие, но дело не клеится. Он мечется от одного опыта к другому - и все
без толку.
Я тогда посочувствовал ему и дружески посоветовал взять какую-нибудь менее
сложную работу и не стремиться к недостижимым целям. Ведь недостижимое -
недостижимо и невозможное - невозможно. Надо намечать ближние цели и
шагать от вехи к вехе.
Но Андрей остался недоволен моим дружеским советом и указал на картину,
которая висела над его рабочим столом. Там был изображен Геракл,
догоняющий Кирнейскую лань. Геракл бежал за ланью по снежным горным
вершинам.
- Видишь, как он бежит? - сказал Андрей. - Он бежит по самым высоким
вершинам, а тех вершин и скал, что пониже, он не касается ногой, он
перепрыгивает через них. Поэтому он и догнал лань.
- Он мог и не нагнать ее, - резонно возразил я. - Он мог упасть и
разбиться. И потом Геракл - это Геракл, а ты - простой смертный.
- Ну, это уж другое дело, - сухо ответил Андрей и перевел разговор на
марки.
В тот день я ушел от него с ощущением, что он избрал какой-то ложный путь
в науке и не хочет сойти с него из упрямства, Мне даже жалко его стало.
Мне давно казалось, что он топчется на месте, в то время как я шаг за
шагом неуклонно иду вперед. Моя "Антология" и комментарии к ней были не
так далеки от завершения, и я уже подумывал о следующей работе:
"Писатели-фантасты XX века в свете современных этических воззрений". Кроме
того, я неустанно работал над своим СОСУДом. Как я уже упоминал, это был
весьма кропотливый труд. За каждым бранным словом для первого раздела
СОСУДа мне приходилось буквально гоняться с пеной у рта, как говорилось в
старину. Дело осложнялось и тем, что свою Помощницу, Нину Астахову, щадя
ее девическую стыдливость, к этой работе привлечь я не мог. В целом же я
медленно и верно продвигался вперед, в то время как Андрей топтался на
месте, поставив перед собой невыполнимую, как мне тогда казалось, задачу.
Но вернусь к описываемому мною дню. Итак, я встретил Андрея на углу
Большого проспекта и Шестой линии. Андрей опять был мрачен.
- Куда ты спешишь, Андрей? - спросил я его.
- На Почтамт, - хмуро ответил он. - Ты ведь знаешь, что марки отменены.
Прежде мне хоть в марках везло, а теперь и марки отменили.
- Отменили? - удивился я. - Как же так? А наши коллекции?
- Ты плохо слушал сообщение об отмене денег. Там сказано: отменяются
деньги, а также всякие знаки оплаты. А марки - это и есть знаки оплаты.
- Действительно, - догадался я. - Раз нет денег, то и марки отпадают... А
как же быть филателистам?
- Никак! - буркнул Андрей. - Едем к Почтамту. Движением руки он подозвал
проходящий мимо такси-элмобиль, и мы сели в него.
- Везите нас к Почтамту, - сказал я ABTOPy7.
- Понял. Везу к Почтамту. Оплата отменена, - произнес АВТОР, склонив над
приборами металлическую голову с тремя глазами. Четвертый глаз - большая
затылочная линза - смотрел на нас.
- Поедем с перепрыгом, - сказал Андрей. - Мы спешим.
- Предупреждаю об опасности, - сказал АВТОР. - К Почтамту сегодня большое
движение. Перепрыгивание опасно. Везти с разговором? За разговор надбавка
отменена.
- Везите с разговором, - сказал я.
- До вас вез к Почтамту седого старика, возраст приблизительно МИДЖ и
сорок лет. Старик имел огорченный вид. На куртке у него Гуманитарный знак.
Старик был очень сердит.
- Он не ругался? - с надеждой спросил я.
- Нет, он не делал того, о чем вы упомянули. Но у него был огорченный вид.
- И не надоела вам эта болтовня! - сердито сказал Андрей. - Не пойму, что
за удовольствие.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг