В издательстве
Кроме женитьбы, эта осень ознаменовалась одним важным событием в моей
жизни. Я закончил составление своей "Антологии Забытых Поэтов XX века" и
отнес рукопись в Издательство, в Исторический отдел. Редактор отдела
встретил меня весьма сочувственно и попросил зайти через неделю. Мой
благосклонный Читатель, даже не будучи Автором, легко может себе
представить, что я пережил за эти семь дней, ожидая решения своей судьбы.
Меня утешало только то, что как известно из истории, в старину Авторы
гораздо дольше ждали оценки своим трудам и порой месяцами пребывали в
состоянии неизвестности, пока их рукописи читались в редакциях.
И вот ровно через неделю, явившись в Издательство, я узнал, что рукопись
моя прочтена Сотрудниками Исторического отдела и самим Редактором и
получила положительную оценку. Правда, некоторые замечания были явно
односторонни и необъективны и тираж был назначен всего в пять тысяч
экземпляров, но все это меркло перед основным фактом: моя "Антология"
будет издана, и литература Планеты обогатится еще одной ценной и нужной
книгой. Когда же был подписан договор (что теперь стало чисто
символическим актом, ибо деньги были уже отменены и гонорара не
полагалось) и схлынула первая волна моей радости, я обратился к Редактору
с просьбой дать прочесть мою рукопись какому-либо агрегату, - быть может,
тот будет более справедлив и объективен, нежели Сотрудники отдела, и
наметит мне больший тираж.
На эту мою скромную просьбу Редактор ответил даже с некоторой обидой, что
в его отделе, так же как и в прочих отделах Издательства (за исключением
Поэтического), все рукописи читают Люди, и никаких агрегатов нет.
- Почему же Поэты исключаются из этого правила? - спросил я. - Почему им
такое предпочтение? Ведь моя "Антология" тоже состоит из стихов, - правда,
авторов их нет в живых, ибо они жили давно, в Двадцатом веке.
- Поэтов слишком много, работники Поэтического отдела не справляются с
нагрузкой, - ответил мне Редактор. - И приходится применять агрегаты.
Далее он высказал мысль, что непрерывный рост культурного уровня и
всеобщее образование имеют, по его мнению, 999 достоинств - и один
недостаток. А недостаток этот заключается в том, что очень многие Люди
теперь пишут стихи и несут их в издательства, считая себя Поэтами, на
самом деле не будучи ими. Правда, количество истинных Поэтов тоже растет,
но в процентном и абсолютном отношении их, как и всегда это было, гораздо
меньше, чем Людей, мнящих себя Поэтами. И так как издательство силами
Людей не может справиться с наплывом рукописей, то оно вынуждено прибегать
к помощи БАРСов25, МОПСов26, ВОЛКов27, ТАНКов28 и прочих вспомогательных
агрегатов.
Трудно приходится этим агрегатам - ведь обидеть Человека ни один агрегат
не имеет права, а правду говорить Авторам он обязан, и эта правда порой
горька. А тут еще Специальная Наименовательная Комиссия, которая, как
известно, состоит из Поэтов-Добровольцев, дала этим агрегатам такие
устрашающие прозвища...
Я попросил Редактора сводить меня в Отдел поэзии, и он охотно провел меня
через тихие редакционные коридоры в большой и довольно шумный зал, у входа
в который висело объявление:
ПАЛКИ, ЗОНТЫ И ИНЫЕ ОПАСНЫЕ ПРЕДМЕТЫ ПРОСЬБА ОСТАВЛЯТЬ В ПРИХОЖЕЙ
- Какое зловещее предуведомление! - сказал я Редактору. - Неужели в наш
век возможно рукоприкладство, палкоприкладство и зонтоприкладство?
- Увы, от Поэтов всего можно ожидать, - ответил Редактор. - Правда, на
Людей они не покушаются, но агрегаты от них иногда страдают. Так, в
минувшем году один молодой Поэт ударил палкой БАРСа, когда тот сказал ему,
что рифмы "любовь - кровь - вновь - бровь" существуют уже четыреста лет и
не являются открытием этого Автора. А в позапрошлом году одна начинающая
Поэтесса побила зонтиком МОПСа, когда тот отверг ее стихи.
- Никогда не думал, что в наше время могут процветать столь жестокие
нравы, - сказал я. - Какое счастье, что, составляя свою "Антологию", я
имел дело не с живыми, а с давно почившими Поэтами!
Тем временем перед нами растворились стеклянные двери, и мы вошли в зал.
Тотчас же к нам подошла СЛАВА29 и ласковым голосом спросила, чем мы
намерены порадовать Отдел поэзии: стихами или поэмой. Узнав, что мы еще не
написали стихов, она скромно отошла в сторону.
Я стал разглядывать зал. Посреди этого зала стояли диваны и кресла, на
которых сидели Поэты. Они мирно беседовали меж собой, и жестокости в
выражении их лиц я не заметил. По краям зала стояли столы, за которыми
сидели БАРСы, ВОЛКи и МОПСы; все эти агрегаты вовсе не походили на зверей,
имена которых присвоила им Наименовательная Комиссия. Эго были
обыкновенные специализированные механизмы, довольно хрупкие и безобидные
на вид. ТАНКи тоже отнюдь не напоминали собой эти древние орудия убийства.
Тем грустнее было мне увидеть над столами некоторых из этих агрегатов
воззвания, свидетельствующие о том, что эти беззащитные механизмы порой
подвергаются грубому обращению и даже побоям. Так, над МОПСом висел
стишок, сочиненный, возможно, им самим:
Я - всего лишь агрегат,
Не причина бед.
Бедный МОПС не виноват,
Если плох поэт.
Над БАРСои висело четверостишие, написанное классическим ямбом:
Поэт! Ты юноша, иль дева,
Иль старый деятель стиха, -
Не бей меня в порыве гнева,
Да будет скорбь твоя тиха!
- А что означает эта надпись на стене: "Просьба подавать агрегатам на
чтение рукописи без металлических скрепок?" - спросил я своего провожатого.
- Эта надпись появилась после одного прискорбного недоразумения, - поведал
мне Редактор. - Однажды некий Поэт дал на чтение ВОЛКу лирическую поэму,
листы которой были соединены скрепками из намагниченного железа. ВОЛК,
прочтя произведение, нашел его гениальным и немедленно побежал с ним к
Редактору-Человеку. Тот же не обнаружил в поэме никаких достоинств.
Оказалось, что намагниченное железо внесло путаницу в электронную схему
ВОЛКа. После этого ВОЛК-27 стал считать всех Поэтов гениями, и его
пришлось демонтировать.
- Надеюсь, что Поэт не намеренно совершил свой ужасный проступок? -
спросил я.
- Поэт тут не виноват, - успокоил меня мой провожатый. - Он работает в
лаборатории, где имеют дело с магнитами.
Не решаясь злоупотреблять далее любезностью моего спутника, я сказал ему,
что дальнейший осмотр зала я продолжу один, - и он ушел. Я же вмешался в
толпу Поэтов, и, когда один из них подошел с рукописью к МОПСу, я
последовал за ним.
МОПС очень быстро прочел рукопись и начал ее комментировать. Очевидно, от
многократного общения с Поэтами и плохими стихами он давно разучился
говорить прозой. Произносил он свою речь-рецензию нараспев, мягким
баритоном, стараясь не обидеть Автора:
Стихи - сплошная вата, рифмовка слабовата,
Читать их трудновато, жалею вас, как брата.
Стихи рациональны, не эмоциональны,
Отнюдь не гениальны, а выводы печальны.
Шепну вам осторожно: печатать их не можно,
Читатель нынче строгий, а стих у вас убогий.
Творить вы не бросайте, но классиков читайте...
Я не стал слушать продолжения и подошел к БАРСу, возле которого сидел
другой Поэт. БАРС тоже вел литконсультацию стихами:
...Поэма "Водопой" суха, и нет в ней музыки стиха;
Она уныла и длинна, отсутствует в ней глубина;
Я очень уважаю вас, но мал в поэме слов запас,
В ней образов удачных нет, хоть вы талантливый Поэт.
С печалью МАВРА30 вам вернет раздумий ваших мудрый плод,
В печать поэма не пойдет, но вас в грядущем слава ждет...
Я отошел от БАРСа и направился к агрегату по прозвищу ПУМА31. Одновременно
со мной к этому механизму подошел Человек средних лет и подал довольно
толстую рукопись.
- Не просмотрите ли мою книгу "Вздохи и выдохи"? Сто сорок стихотворений.
ПУМА взяла рукопись и моментально прочла ее.
- У ВОЛКа. были?
- У всех был. И у Людей, и у агрегатов. Недопонимают, - уныло ответил Поэт.
- "Вздохи и выдохи" можно издать тиражом в один экземпляр, - ласково
сказала ПУМА. - Вас это устроит?
- А нельзя ли хотя бы в два экземпляра? - робко молвил малоталантливый
Поэт. - И чтобы тираж на последней странице был указан в миллион
экземпляров. Или даже больше.
"Какое безобразие! - подумал я. - В старину это называлось
"очковтирательством" и "липой". Конечно, ПУМА откажет ему в этой дикой
просьбе и сделает соответствующее внушение".
Но каково же было мое удивление, когда ПУМА ответила согласием на просьбу
Поэта!
- Ладно, - сказала она. - Издадим "Вздохи и выдохи" условным тиражом в два
миллиона и фактически в два экземпляра. Укажите, какую обложку вы
предпочитаете, какой формат, какой шрифт и какой сорт бумаги, - с этими
словами она подала малоталантливому Поэту папку с образцами. - Выбирайте.
Возмущенный действиями Поэта и агрегата, я поспешил к Редактору-Человеку
Отдела поэзии. Не желая делать неприятность данному Поэту, я задал вопрос
в общей форме: бывают ли случаи, когда ПУМА ошибается и выполняет заведомо
аморальные требования Авторов? Так, например, может ли она, запланировав
тираж в два экземпляра, указать в тексте книги, точнее - в издательских
данных, что книга вышла тиражом в два миллиона экземпляров?
К моему удивлению, Редактор ответил, что ПУМА так и программирована.
- Агрегат программирован на ложь! - воскликнул я. - Первый раз слышу такое!
- "Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман", - процитировал
Редактор слова классика. И затем добавил: - Этот обман никому не причинит
зла. Поэт обманывает только себя, утешаясь этим обманом. И не надо его
огорчать.
- Мне вообще непонятно, зачем издавать книгу, которую никто не будет
читать, - сказал я.
- Надо быть терпимым, - проговорил Редактор. - Общество настолько богато,
что может издать Поэту книгу, хоть Обществу эта книга и не нужна. Почему
бы не доставить радость Человеку!
Признаться, такая логика показалась мне странной, и я ушел от Редактора,
нисколько не убежденный им. "Хорошо все-таки, что я не Поэт, - подумал я.
- И книга моя выйдет не условным миллионным тиражом, а самым реальным
пятитысячным".
Остров моего имени
Зима в том достопамятном году была суровая. Нева стала рано, залив уже в
ноябре покрылся прочным льдом, и из моего окна видны были лыжники и
аэробуеры, скользящие по его поверхности. Мы с Надей жили теперь в том же
доме, где и мои и Андрея родители, только в другой квартире. Моя
"Антология" была сдана в набор, и я ждал корректуру, а тем временем
принялся за новый труд - "Писатели-фантасты XX века в свете этических
воззрений XXII века". Надя помогала мне в этой работе - разумеется, чисто
технически. Ее идеальная память нашла наконец себе должное применение.
Андрея я давно не видел - я знал, что он очень занят, и мне не хотелось
ему мешать. Все кругом только и трубили об открытии, совершенном его
научной группой и им лично. Поэты сочиняли скороспелые вирши об Андрее и
его единомышленниках. Некоторые из них, наиболее безудержные, сравнивали
его то с Прометеем, то еще бог весть с кем, - видно у них был, как
говорилось в старину, язык без костей. Газеты посвящали новому
техническому открытию целые подвалы с громкими шапками вроде: "Аквалидная
цивилизация", "Техническая революция" и т. д. В толстых журналах
печатались длинные статьи под заголовками: "Аквалид и Дальние Звезды",
"Эра моносырья", "Пересмотр земной экономики". Меня удивляла эта шумиха,
она казалась мне несерьезной и преждевременной, поскольку самого-то
аквалида еще не было. Но, как говорилось в Двадцатом веке, "на чужой роток
не накинешь платок".
Надя уже не раз говорила мне, чтобы я съездил навестить Андрея на
Матвеевский остров - остров моего имени. Однако, поглощенный своей новой
работой, я все время откладывал эту поездку. Но, как в старину говорилось,
если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе. Однажды вечером
Андрей навестил меня.
- Я к тебе с просьбой, - начал он с места в карьер. - Не поможешь ли ты
мне пригладить одну статью? Я написал ее для детского научно-популярного
журнала, очень просили. Но я не умею излагать свои мысли в общепонятной
форме, это у меня коряво получается. Ты прочти, почиркай. Ничего, что я от
руки написал? У меня почерк разборчивый.
- Почерк-то у тебя разборчивый, - ответил я, - но ведь вся эта техническая
премудрость мне непонятна.
- Да нет, я тут все без формул изложил, ведь это для детей. Тебе надо
только причесать статью стилистически. Ведь у тебя хороший слог.
- Хорошо, я сделаю, что могу, - ответил я. - Но, кстати, почему Нина не
взялась за это дело?
- Нина во многом мне помогает, но тут она побоялась быть необъективной. Ей
почему-то нравится все, что я делаю. Она сама посоветовала мне обратиться
к тебе.
Когда Андрей ушел, я прочел статью - и ничего, признаться, не понял. В ней
действительно не было формул, но она изобиловала техническими терминами,
таблицами и ссылками на труды всевозможных исследователей. Когда Надя
пришла с работы, я дал ей прочесть произведение Андрея, и она сказала, что
все понятно, но кое-что надо упростить. С помощью Нади и словарей я
заменил наиболее непонятные выражения, пригладил статью стилистически, но
смысл ее остался для меня темен.
- Ничего, - улыбнулась Надя. - Дети поймут. Ты просто закоренелый
Гуманитарий. Тут все просто до гениальности.
Оригинал этой статьи, написанный рукой Андрея, и поныне находится у меня,
а после моей смерти будет храниться в мемориальном музее Светочева.
Когда статья получила мою литературную обработку и я продиктовал ее
исправленный вариант МУЗе, Надя сказала мне:
- Почему бы тебе самому не отвезти ее Андрею на остров твоего имени? Твой
друг в твою честь назвал остров, а ты на нем не бывал.
- Нет, я завтра отошлю статью почтой, - ответил я. - На острове я хоть и
не бывал, но отлично знаю его по телепередачам и фотографиям в газетах.
Надя как будто согласилась с моими доводами. На следующий день - это был
Надин выходной - мы с утра вышли на залив побегать на лыжах. Перед этим мы
едва не поссорились, выбирая лыжи.
- Возьми самодвижки, - сказала Надя. - На обыкновенных мне надоело
кататься.
- Зачем же брать самодвижки, ведь на заливе нет гор, - резонно возразил я.
- А мне вот хочется на самодвижках!
- Бог с тобой, как в старину говорилось, - согласился я.
Лыжи-самодвижки тогда только входили в моду. Внешне они напоминали
обыкновенные пластмассовые лыжи, но в них были вмонтированы
микродвигатели. Стоило сильнее надавить каблуком на упор, и они
включались. На них удобно было въезжать в гору.
Мы вышли на залив и вскоре очутились у ледяной дороги, ведущей на остров
моего имени. По ней двигались элмобили, элциклы - и все в сторону
Ленинграда. Мы остановили один из элмобилей и спросили, почему это все
едут с острова и никто не едет на остров.
- Разве вы не слышали спецсообщения? - удивился один из пассажиров. - Оно
передавалось полчаса тому назад.
- Изгнанье из аквалидного рая, - пошутил второй пассажир. - Рай становится
опасным.
- Вот как! - засмеялась Надя. - А мы как раз туда.
Она включила лыжи на самоход и помчалась по лыжне, шедшей параллельно
ледяной дороге. Пришлось и мне включить самодвижки и догонять ее.
- Надя, ведь это далеко! - воскликнул я, догнав ее. - И ведь все покидают
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг