решили, что я зашел в пивную, выпил там, натворил чего-то спьяна, получил
срок и с этого начались все мои невзгоды. Ах, если б это было так! Увы,
произошло со мной нечто совсем другое...
Итак, поравнявшись с пивной, я вдруг услышал голос: "Эй, парень, трояк не
хочешь заработать?" Это обратился ко мне шофер потрепанного
грузовика-фургона, стоявшего возле пивного заведения. А далее шофер
пояснил мне в чем дело. Он с братом привез кому-то из дальнего совхоза
левые дрова, а когда за дрова были вручены деньги, брат сразу крепко
выпил, и его пришлось уложить в кузов, в фургон. Сейчас братан там спит,
но если он проснется, то есть опасность, что он на ходу выпрыгнет из
машины, тем более что дверь держится на честном слове. Если я посижу в
фургоне с пьяным, не давая ему выскочить, то буду иметь трешку.
- А далеко ехать? - спросил я.
- Часа полтора, до нашей деревни, - ответил водитель. - Да я тебя и раньше
выпущу, если он там будет смирно лежать.
Я подумал, что где-нибудь в лесу ветер сейчас потише, там не так холодно,
и там можно, несмотря на вьюгу, потренироваться в лыжном спорте. Да и
трешка - дело не лишнее. Поэтому я выразил свое принципиальное согласие на
эту сделку. Шофер открыл фанерную дверцу фургона, я туда просунул лыжи и
затем влез сам. Трезвый брат пьяного брата закрыл дверцу снаружи, потом
завел мотор, и мы тронулись в путь.
В фургоне было темновато, в нем имелось два малюсеньких, залепленных
снегом окошечка на уровне выше человеческого роста. На покрытом древесным
мусором полу спал человек в тулупе, под головой его вместо подушки лежала
березовая чурка. Некоторое время он лежал спокойно, но когда машину начало
качать на поворотах, он вдруг вскочил и стал требовать, чтобы его впустили
в кино. Я стал ему объяснять, что никакого кино здесь нет, но он рвался к
двери. Поэтому мне пришлось применить физические меры. Так как драться я
умел с детства, а незнакомец был пьян и неуклюж, то я его довольно быстро
утихомирил, и он снова уснул. Тем временем грузовик ехал полным ходом.
Вначале чувствовалось, что машина петляет по городу, потом повороты
кончились, мы выехали на какую-то загородную дорогу. Но где мы едем и куда
- этого я не знал, ведь до окошек мне было не дотянуться, да меня это и не
особенно интересовало.
Вдруг грузовик остановился. Стало слышно, как завывает вьюга. Потом шофер
открыл дверцу, и в фургон ворвался снежный вихрь.
- Ну как, жив мой братан? - спросил водитель.
- Жив, - ответил я. - Слышишь, как храпит!.. Правда, пришлось ему батух
немного надавать, а то он все в кино рвался.
- Правильно сделал, это ему полезно, - молвил шофер. - Он всегда, как
выпьет, в кино хочет, культура в нем играет... Теперь бы его в кабину
пересадить, а то дом недалеко, пусть он в деревню сидя въедет, чтоб лишних
разговоров не было. А как усадим его - ты сразу куда хошь можешь идти.
Мы натерли пьяному уши снегом, кое-как привели его в чувство, помогли ему
влезть в кабину. Затем я взял из фургона свои лыжи.
- Спасибо тебе, получай трояк, - сказал шофер. - А может, со мной до
деревни доедешь, а? Погреешься у нас... Гляди метель-то какая.
- Нет, спасибо, - ответил я. - Мне надо тренироваться.
- Ну, охота пуще неволи, - проговорил водитель.
И вскоре его машина скрылась в снежной мгле. И тут я вспомнил, что забыл
его спросить, где мы находимся и где здесь ближайшая станция. Я стоял на
проселочной дороге, слева виднелся еловый лес, справа болотистое
редколесье. Я даже не знал, в какой стороне Ленинград. Однако это не очень
меня смутило, так как я был полон сил и желанья поскорее стать чемпионом и
завоевать сердце Тоси. К тому же сквозь завывание метели мне послышалось,
что где-то далеко прогудел паровоз. И я стал на лыжи и пошел снежной
целиной через лес в сторону этого гудка.
Следующее мое воспоминание такое. Я иду на лыжах по лесу. Это лес
болотистый, в нем стоят невысокие сосны и березки, под снегом чувствуются
кочки, но так как снег глубокий, то кочки не мешают идти. И вдруг на левой
лыже обрывается крепление, и я ничего не могу сделать. Взвалив лыжи и
палки на плечо, я иду сквозь вьюгу, проваливаясь по пояс в сугробы. Я хочу
выйти на проселочную дорогу, но не знаю, где она: лыжню уже замело снегом.
А вьюга не унимается, и меня начинает прохватывать холод, ноги и руки
стынут. Я начинаю понимать, что дела мои плохи, и все ускоряю шаг. Так я
иду час или полтора - и вдруг узнаю то место, где оборвалось крепление и
где начинаются мои глубокие пешие следы, - их снегом еще не замело.
Значит, я кружил, кружил и вернулся на старое место.
Тогда я бросил лыжи - мне было не до лишнего груза - и снова стал искать
проселочную дорогу. Но ее все не было. И вдруг я почувствовал, что у меня
онемела правая нога. Я сел под сосенку и стал бить ногой о ногу, но ничего
не помогало. Вдобавок теперь у меня и руки стали неметь. Потом меня
охватила какая-то приятная лень и я задремал под гуденье вьюги.
Мне снились разные хорошие сны. Снилось, будто мне еще только двенадцать
лет, и я лежу в младшей спальне детдома, и дежурный воспитатель будит всех
ребят, а меня не будит - это потому, что я хорошо умею симулировать все
болезни. "Он болен, - говорит воспитатель, - пусть спит сколько хочет, а
завтрак принесем ему в постель". И я сладко потягиваюсь на койке и с
удовольствием думаю, что мне не нужно идти умываться, не надо идти на
занятия, а можно спать, спать...
Таинственный люк
Вдруг я сквозь сон почувствовал, что кто-то трогает меня за плечо. Я
подумал, что воспитатель все-таки догадался, что я симулянт, и решил
погнать меня в умывалку. Нехотя я открыл глаза. Но, открыв их, решил, что
я опять во сне.
Передо мной стояла девушка, и была она такая красивая, каких я еще и не
видывал. Можно пройти по Невскому в час пик десять раз туда и десять раз
обратно - и то такой не встретишь. Она стояла передо мной на светло-желтых
лыжах, на ней был дорогой лыжный костюм из серой натуральной шерсти, с
вытканными голубовато-белыми снежинками, и такая же шапочка. "Откуда эта
замечательная девушка здесь, в глухом лесу? - мелькнула у меня мысль. -
Может быть, я уже замерз, и умер, и нахожусь в раю, и это передо мной
ангел?" Правда, в бога я на верил, но, когда был беспризорным, иногда
заходил в церкви, надеясь там пошуровать насчет мелкой монеты, и что такое
ангелы - я знал.
Я еще раз оглядел девушку. Крыльев у ней не имелось, но все-таки она была
такая красивая и симпатичная, что не верилось, в ее земное
соцпроисхождение.
- Извиняюсь, вы не ангел случайно? - спросил я ее заплетающимся языком.
- Нет, я Лида, - ответила девушка. - Я вовсе не ангел... А вы замерзаете,
замерзаете! - И она стала тормошить меня и подымать с места. Но ноги у
меня не шли.
Тогда она сняла лыжи и, проваливаясь в снег, стала тащить меня куда-то. На
глазах у нее были слезы, и мне стало стыдно, что я не могу двигаться. Я
сделал усилие, кое-как встал на ноги и побрел, опираясь на плечо девушки.
Но ног своих я не чувствовал.
Вскоре мы очутились на небольшой полянке. Девушка подвела меня к осинке,
чтобы я не упал, а сама подошла к другому дереву и провела рукой по его
стволу. Мне показалось, что при этом она нажала на какой-то рычажок,
который чуть заметно торчал из коры.
- Сейчас вы согреетесь, - ласково сказала она. - Все будет хорошо. Мама
моя вам поможет, она по специальности врач.
- Какие уж тут врачи, - тяжело ворочая языком, ответил я. - Раз человек
помер, то он помер. Если он не помер, то он не помер, но если он помер, то
он именно помер. Скажите мне честно, товарищ ангел: помер я или не помер?
- Сейчас мы будем дома, - мягко ответила девушка. - Идет проверка. Сразу
вниз нельзя.
Тут я заметил, что на стволе ели, стоящей по другую сторону полянки,
зажегся небольшой белый квадратик. Квадратик мигнул два раза и погас, а на
смену ему загорелся круглый зеленый глазок.
А секунду спустя я увидал, что посреди полянки снег пришел в движение, на
нем обозначилась круглая и все расширяющаяся трещина. И вдруг с тихим
шипеньем и легким свистом откинулась круглая люковая крышка - вместе с
кочкой; кочка, по-видимому, была чем-то прикреплена к ней для маскировки.
Крышка встала "на попа", внутренняя ее сторона металлически блестела, на
ней видны были диагональные насечки. Из черного колодца тянуло подземным
ветром, снежинки таяли, попав в столб теплого воздуха. Колодец был
круглый, вроде канализационного, только пошире.
"Что же это такое?" - удивился я, но ничего не сказал.
- Сядьте сюда, отогрейтесь, а потом спустимся домой, - сказала девушка и
подтащила меня к люку. - Садитесь же, ноги свесьте туда, а руки держите
над шахтой. А я схожу за лыжами, их нельзя оставлять наверху.
Она ушла. Я согнувшись сидел на краю люка. Оттуда все тянуло и тянуло
теплом, и ногам моим вдруг стало очень больно, особенно правой, - они
начали оттаивать. И по рукам тоже забегали колючие мурашки.
Вскоре девушка вернулась. Она принесла лыжи и бросила их в люк. Мне
показалось, что падали они очень долго. Потом снизу послышался глухой удар.
- Сломались! - сказал я.
- Ну и пусть, - ответила Лида. - Главное - ничего нельзя оставлять
наверху... А вам легче? Можете спускаться?
- Могу, - ответил я. - А куда это?
- К нам домой. Потом все узнаете.
Я наклонился над люком. Ближе к свету серебристо поблескивали
металлические ступеньки и поручни, вертикально уходя вглубь. Круглая стена
колодца отсвечивала желтым. А дальше была темнота.
- Я начну спускаться первой и буду подстраховывать вас, - сказала Лида и,
легонько отстранив меня, полезла в колодец. Потом и я тяжело опустил ноги
вниз, нащупал ступеньку и, держась за теплые гладкие перила, стал
спускаться неизвестно куда.
Сверху от расплавленных теплым ветром снежинок падали капельки. Я лез и
слышал, как в темноте, несколькими ступеньками ниже, Лида негромко
напевает "Рамону" - была такая песенка. "Рамона, ты слышишь ветра нежный
зов, Рамона, ведь это песнь любви без слов. Как птиц белых стая, над нами
облака плывут, блистая и тая, они нас властно вдаль зовут..." Я слушал с
удовольствием, голос у Лиды был приятный. И потом, ведь это она специально
для меня пела, чтоб я знал, что она близко и никуда не делась.
- А вас как зовут? - спросила вдруг Лида, прервав пение.
- Василий Васильевич, - ответил я. - Но вы ради знакомства можете звать
меня Васей.
- Вася, сейчас я включу освещение.
С этими словами она нажала на маленький выступ в перилах, и в шахте
колодца зажегся свет. Стала видна стенка, выложенная желтыми
металлическими плашками. Одновременно наверху, высоко над моей головой,
автоматически захлопнулась крышка люка и вьюга исчезла, будто ее и не
было. От неожиданности я вздрогнул, руки мои соскочили с перил, однако я
удержался и не упал. Но, стараясь удержаться, я сильно ударился левой
рукой о перила и вдруг услышал, что с моими часами что-то произошло,
что-то из них посыпалось вниз.
- Черт! Сволочь! - прошипел я сквозь зубы.
- Почему вы ругаетесь?! Что случилось? - испуганно спросила снизу Лида.
- Это я не вас ругаю, это я маклака ругаю, - ответил я. - Механизм из моих
ходунцов высыпался. Семь винтов и двадцать алмазов - все выпало! Один
корпус остался. Вот и верь после этого людям!
- Не огорчайтесь, Вася, у вас будут новые часы. Я попрошу отца сделать
золотые часы и подарю их вам.
- Мне от вас часов не надо, - обиделся я. - Я хоть и на Лиговке живу, но
чтоб от девушек подарки брать - этого за мной не водится... А ваш папаша
часовщик, значит?
- Нет, не часовщик. Но часы сделать он может.
- Замнем, Лида, этот разговор, - сказал я. - А вот я интересуюсь, как
металлист, чем это здесь стенка выложена. Из чего эти плашки? Медь не
медь, латунь не латунь... не пойму.
- Эти плитки из золота, - пояснила Лида. - Отец говорит, что золото не
поддается коррозии. А лестница эта и поручни - из платины. Платина ведь
тоже хороший материал.
Тут я вторично чуть не ссыпался с лестницы.
- Как это так, - спрашиваю, - стены из золота, ступени из платины? Куда я
попал? Или я в безумном сне?!
- Нет, вы не во сне, - спокойно ответила Лида. - Но вы у нас увидите много
странного.
Тем временем лестница кончилась, и мы очутились на небольшой площадке, где
валялись разбитые Лидины лыжи. Перед нами была глухая стена из темного
вороненого металла, справа из стены торчали клавиши с буквами, на манер
как у пишущей машинки.
Тем временем я взглянул на свои часы и убедился, что от них остался только
корпус - все детали действительно вывалились вместе с циферблатом.
- Снимите с моей руки эту дрянь! - попросил я Лиду. - У меня пальцы с
морозу не действуют... Снимите эту дрянь и швырните ее на пол! Тошно мне
видеть, как меня облапошили!
Девушка сняла бывшие часы с моей руки и бросила корпус на пол, а ремешок
спрятала в карманчик своего лыжного костюма.
- Этот ремешок вам еще пригодится, - с улыбкой сказала она.
Потом Лида пять раз нажала на клавиши в стене - набрала свое полное имя -
и вдруг стена раздвинулась. Мы вошли в длинный коридор, который с
небольшим наклоном уходил куда-то еще глубже внутрь земли. Стены здесь
были облицованы полированными плитками из яшмы и малахита, пол был из
розового мрамора. Из стен торчали матовые светильники, излучавшие ровный и
сильный свет.
"Куда меня занесло?" - недоумевал я. Бомбоубежищ в ту пору еще не строили;
о метро и разговоров не было; на каменноугольную шахту тоже никак не
походило. "Может быть, я попал в тайное гнездо иностранных шпионов?" -
мелькнула у меня роковая догадка.
- Стой! - воскликнул я. - Говори, куда ты меня завлекла! Знай, ни одна
военная тайна не выпрыгнет из моих уст! - И я твердо прислонился к стене,
не желая идти дальше.
- Не смей со мной так разговаривать! - обиделась Лида. - Никаких тайн
твоих мне не нужно!
- А кто все это выстроил под землей? Отвечай, чья это подозрительная
работа?
- Все это создал мой отец... Тебе, конечно, это странно. Но мой отец -
необыкновенный человек. У него от рождения великий дар: он может создавать
все из ничего.
Ошеломленный этим признанием симпатичной Лиды, я отклеился от стены и
покорно, как ребенок, заковылял за своей провожатой. Я решил, что такая
славная девушка не может быть шпионкой. И потом, признаться, никаких
военных тайн я выдать не мог, даже если бы меня пытали или, наоборот,
обольщали. Дело в том, что я не знал военных тайн. Хоть я и работал на
номерном заводе, но это был завод "Ленхозметаллоштамп © 6" системы
Ленбытпотреба. Изготовлялись у нас оцинкованные корыта для домашней
стирки, ванночки для купанья малолетних детей, баки для питьевой воды и
сливные бачки для санузлов.
Вскоре подземный роскошный коридор кончился, и мы вступили в мраморный
круглый зал. Из его высоких окон лился яркий свет, - это был свет
искусственный, но похожий на солнечный. Из этого зала мы вошли в другой,
отделанный дубовыми панелями, а потом еще в другой и еще в зал, с хорами и
сценой, а потом я и счет потерял анфиладам роскошных комнат и залов. Я
шел, разинув рот от удивления, а Лиде было хоть бы хны, - она, видно,
привыкла ко всему такому.
Шаги наши повторяло эхо, мы были совсем одни в этом подземном дворце. Я
спросил Лиду, почему нам никто не попадается на пути и много ли народу
живет в этом помещении. Она мне спокойно ответила, что живут здесь, под
землей, трое людей, что все это принадлежит ее отцу, ну и ей с мамой.
- Весь дворец - на троих! - ахнул я.
- Да, - спокойно подтвердила Лида, - нас здесь только трое.
Вскоре мы миновали беломраморный зал, в котором был большой плавательный
бассейн, потом свернули в какой-то коридорчик - и вдруг очутились на
обыкновенной лестничной площадке, каких много в ленинградских домах. Мы
остановились перед обыкновенной деревянной дверью, обитой коричневой
клеенкой, - таких дверей тоже сколько угодно на ленинградских лестницах, и
Лида нажала кнопку обыкновенного звонка.
Нам отворила женщина средних лет, еще довольно миловидная и стройная. Мы
вошли в прихожую. Никакой особой роскоши здесь не было. Прихожая как
прихожая.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг