чтобы переделал".
Без Гришиной кровати комната казалась куда просторней. Еще белее, еще
холодней отсвечивали ее изразцовые стены. А картинка, приклеенная Гришей к
стене, осталась. Медленно преодолевая пространство, шел по пустыне караван к
своему неведомому оазису. В комнате было очень тихо. Мирно, по-всегдашнему,
тикали ходики. У нас был мир. Там, на Западе, шла война, а у нас был мир.
Финская кончилась. Только вот Гришки не было среди нас. Война дотянулась до
него, доплеснулась - и ушла, унося его с собой.
- Ты бы сходил, Шкилет, к тете Ыре, занял бы у нее пятерку до
стипендии, - обратился Костя к Володьке. Деньги занимать мы всегда посылали
Володьку - наверно, потому, что он был самый вежливый из нас и нам
казалось, что ему дают охотнее.
7. НА ЧЕРДАКЕ
Прошло пять дней, как я ударил по носу Витика, а никакого возмездия
пока что не было. Но я подозревал, что такая медлительность не к добру. На
основании своего жизненного опыта я давно уже вывел один закон, который про
себя именовал законом брошенного щенка: чем длиннее срок между совершением
проступка и возмездием за него, тем сильнее возмездие. Ибо, если проступок
сразу же не погашен, он начинает жить уже независимо от тебя, как щенок,
выброшенный на улицу. Он может и сдохнуть, но чаще он выживает, шляется
где-то, чем-то питается, растет - и вырастает в большую злую собаку. И
однажды он неожиданно кидается на тебя из-за угла, норовя вцепиться в горло.
Но на этот раз щенок, к счастью, рос недолго. На шестой день после
моего столкновения с Витиком, в час, когда шла лекция по физике, раздался
вежливый стук в дверь, в аудиторию вошел Петр Петрович Жеребуд и попросил
преподавателя Лежнева отпустить меня. По лицу Витика Бормаковского поползла
довольная улыбка. Он понимающе взглянул на меня: что, ущучили тебя,
голубчик!
Жеребуд был завучем, он ведал учебными кадрами. А кроме того, он был
ответственным за состояние ПВХО на территории техникума. Но для всех было
ясно, что за мной он явился не по делам противовоздушной и противохимической
обороны. Когда я выходил вслед за ним из физического кабинета, Володька и
Костя поднялись со своих мест и хотели идти вместе со мной. Но Жеребуд
сделал им предупреждающий знак: сидите, мол.
Он молча зашагал по длинному коридору. Я шел за ним в состоянии бодрой
безнадежности, когда знаешь, что добра ждать нечего и не за что цепляться,
все уже решено. Но вот Жеребуд провел меня мимо своего кабинета, и во мне
проснулась тихая и робкая надежда. Может, еще и обойдется как-то это дело?
Жеребуда боялись из-за его должности и не любили за мрачный нрав. Но к
нам, четырем бывшим детдомовцам, он относился с тайной симпатией. Он иногда
выручал нас. Например, месяца два тому назад Володька засыпался на том, что
в тетрадке по химии писал поэму "Триппериада". Никакой особенной похабщины в
ней не было, но Володька после письменной сдал именно эту тетрадку -
конечно, по ошибке: у него были две тетради по химии. А преподаватель поднял
шум; он решил, что это издевательство над наукой, и Володьке грозили большие
неприятности. Жеребуд как-то сумел дать этому задний ход, и все обошлось.
Дело в том, что Жеребуд был вроде нас - без роду, без племени, воспитывался
еще в царское время в благотворительном приюте для подкидышей - и хлебнул
соленого не меньше, чем мы.
Сейчас дело было неясно. Жеребуд грузно шагал впереди меня, аж паркет
поскрипывал. Мы вошли в зал Голой Маши. Сквозь ее светлое стеклянное тело
пробивался тусклый свет, за ее несуществующей спиной метались снежинки. Лицо
у Маши было настороженно-озорное. Казалось, она раздумывает - не спрыгнуть
ли ей с окна сюда, в трапезную. Вот возьмет и спрыгнет, и вслед за ней в
освободившийся вырез окна в зал ворвется вьюга.
Мы свернули в неприметный боковой коридорчик, а оттуда - на черную
лестницу. По ней поднялись на чердак. У двери, в лестничном тупике, валялись
ломаные стулья, ржавые и рваные кроватные сетки - всякий лежалый хлам,
собранный на субботнике и приготовленный к выносу на двор. На самом чердаке
было довольно чисто. Кое-где стояли красные ящики с песком и воткнутыми в
него лопатами. Горело несколько лампочек, из полукруглых слуховых окошек
струился белесый, метельный свет. Пахло золой, кошками, сухой пылью и свежей
краской. Слышно было, как ходит над крышей вьюжный ветер, как где-то вдали
воет на повороте трамвай. Ив то же время стояла здесь какая-то своя,
автономная тишина:
Жеребуд привел меня в дальний конец чердака и показал на ведро с
краской и на недокрашенную балку.
- Докрась эту балку, и вот эту еще, и еще вот эти подпоры, - сказал
он. - Из семнадцатой группы шалопаи красили, да не докрасили. А завтра
районный инспектор придет проверять.
Я начал красить толстую деревянную балку, идущую понизу, поперек
чердака. Краску кто-то развел в самый раз - не густо и не жидко. Это была
силикатная противопожарная краска. Я водил кистью по балке - и балка
становилась зеленовато-серой, красивой. Мне всегда нравилось красить.
Казалось, от тонкого слоя красящего вещества вещь и внутри становится
другой, меняется и облагораживается вся целиком. Если бы людей можно было бы
красить - вот это да! Какую-нибудь сволочь, вроде Витика, если бы можно
было перекрасить в хорошего парня! Вот это бы да!
Жеребуд постоял около меня, одобрительно поглядывая на мое старание.
Затем он пошел на лестничную площадку и стал неуклюже возиться со сваленным
там хламом, чтобы потом его удобнее было выносить. Я слушал, как он тяжело
ворочается, будто медведь. Видно, осточертело ему сидеть в своем кабинете.
На душе у меня становилось все легче. Я понял, что, если б Жеребуд хотел
сыграть мне вышибательный марш из техникума, не повел бы он меня сюда.
Потом он кончил возню с чердачным барахлом и опять подошел ближе ко
мне. Я думал, что он начнет какой-нибудь серьезный разговор. Но он, как-то
нелепо согнувшись, встал у выема слухового окошка и вдруг запел очень тонким
и жалобным, совсем не своим голосом:
Эх, полна, полна коробушка,
Только слушай да молчи,
В нашем Варинском приютике
Очень славные харчи:
Каша пшенная немытая,
Масло с дегтем пополам,
А на ужин нам положено
Три капустинки гнилых...
Он тянул эту свою приютскую песню, будто нищий на барахолке. Я
продолжал работать. Я понимал, что, если брошу кисть и уставлюсь на него, я
его обижу. Ведь как бы человек плохо ни пел, ему иногда очень хочется, чтобы
его кто-нибудь послушал - послушал не ради похвалы, а ради самой песни. Он
поет будто в шутку, будто смеясь и над песней, и над собой; он делает вид,
будто дурачится, а на самом-то деле ему очень хочется, чтобы кто-то принял
его песню к сердцу.
Когда Жеребуд кончил пение и, разогнувшись, отошел от чердачного
окошка, я тоже запел. Не прерывая работы, равномерно водя кистью по балке, я
пел старую детдомовскую песенку:
Когда я был дежурным,
Носил я брюки клеш,
Соломенную шляпу,
В кармане - финский нож!
Подметки рантовые
И торба на боку...
Подайте, Христа ради,
Работать не могу!
Жеребуд тоже не пялился на меня и не перебивал, хоть голос у меня был
не лучше, чем у него. Он стоял себе в сторонке. Потом прошелся по чердаку,
снова подошел ко мне. Я понял, что сейчас он начнет разговор. И он начал,
повел его издалека, с педагогическим подходом.
- Самого хорошего из вашей четверки на войне убило, - пробурчал он.
- А вы трое - трепачи, гопники, всех вас из техникума гнать надо. То этот
поэт ваш похабень в тетрадке пишет, то этот Константин Звягин, черт
одноглазый, пробки пережег в техникуме, час без света сидели, а теперь вот
ты до драки докатился. Побил общественника! Знаешь, чем это пахнет?
- Гад он ползучий, а никакой не общественник,- ответил я.
- Гад не гад, а дело плохое заварилось. Потому - бдительность нужна,
время такое. Он на тебя заявление подал, там разные высказывания тебе
приписаны. А время такое...
- А какое время? - спросил я. - Ну, какое? Военное, что ли? Война-то
кончилась.
- Война ни при чем. О войне речи нет. Но - капиталистическое
окружение... Понял? Время такое... Надо тебе спрыгнуть с этого эскалатора.
- С какого эскалатора?
- Был в Москве? Метро видал? Вот с такого эскалатора. Ты на него
ступишь - и несет тебя вниз, и как ты вверх ни беги, как ни крутись - тебя
уже все равно вниз снесет. Так и тут: раз попал на заметку, теперь к тебе
все липнуть будет, все, в чем и не виноват. И будет тебя тащить все вниз и
вниз... Доходит до сознания?
- Доходит, - ответил я. - Здорово, видно, этот Витик на меня
накапал... Да и Люсенда, видно, подмогла... Сука бесхвостая!
- Не ругайся, не маленький! - пробурчал Жеребуд. - Думай о том, как
с эскалатора спрыгнуть.
"Дался ему этот эскалатор, - подумал я. - И как с него теперь
спрыгнешь?"
- Ну?
- Не знаю, - сказал я. - Теперь мне все бара-бир,
- Ладно, я тебе помогу. Но это в последний раз. Это уж в память
Семьянинова, хороший был парень... Так слушай. В техникум пришло письмо с
Амушевского завода, там горны с дров на мазут переводят. Им временно нужен
человек, который на мазутных горнах работал. Ты ведь до техникума на
"Трудящемся" работал? Кочегаром?
- Да. Недолго работал, потом мы все четверо в техникум пошли. Но на
мазутных горнах работал. И на дровяном работал. Дровяной там только один.
- Так вот, надо тебе заявление подать, что хочешь своей волей ехать на
Амушевский, хочешь помочь налаживать там... У тебя и теоретическая
подготовка теперь есть.
- Не насовсем туда?
- Нет. До осени там пробудешь, а потом вернешься сюда на третий курс.
А за второй - что досрочно сдашь, а что - когда вернешься. У тебя ведь
хвостов нет?
- Нет.
- Ну я же знаю, учишься ты неплохо. Умная голова, а дураку
досталась... Завтра подай заявление. Пиши от всего сердца, взволнованным
почерком, чтоб энтузиазм был виден. И на меня не ссылайся, о разговоре этом
нашем забудь. Говори: мол, узнал сам, пронюхал, хочу практически поработать,
работой исправить ряд своих ошибок. Рад, мол, буду...
- Да это и правда будет, - сказал я. - Я рад буду. Это же интересно.
Ну, и зарплата...
- А людей зря не ругай. Как ты эту Людмилу Рязанцеву обозвал, а? А
она, когда ее вызвал я по твоему делу для разговора, она за тебя упрашивала.
Сказала, что ты ее не щипал, руки ни на кого не подымал. Даже ревела у меня
в твою пользу.
- Я просто дурак, что ее ругал. Я и не думал, что она такая...
Тут Жеребуд, считая разговор оконченным, отошел в сторонку и жалобно
запел:
Не дождаться мне пышного лета,
Не дождаться весеннего дня,
Помолись за меня, дорогая,
Скоро, скоро не станет меня.
Будет хмуро осеннее утро,
Будет дождик слегка моросить,
Труп мой снимут с приютской постели
И без слез понесут хоронить...
Он кончил петь, сам себе улыбнулся, потом с довольным видом осмотрел
мою работу и сказал:
- Докрашивай эту стойку, а этих балок не крась, хватит с тебя. Завтра
я сюда всю восьмую группу пригоню.
Жеребуд ушел.
Я подошел к полукруглому чердачному окошечку. Ветер уже утих. Серое
небо, стены невысоких окрестных строений - все было в белых точках,
плывущих вниз. По дальней железнодорожной насыпи медленно шел поезд, и он
был весь в белых точках. Потом мне стало казаться, что снежинки стоят на
месте, а все остальное тянется ввысь, растет вместе со мной. Мне даже
почудилось: это я сплю, и лечу во сне, и легко несу с собой в высоту весь
мир. Паровоз вдалеке закричал тоскливо и тревожно, но в сердце у меня
полыхнула смутная радость. Услыхав этот паровозный гудок, несколько пухлых
снежинок испугались, кинулись ко мне - и прилипли к стеклу. И вдруг они
начали таять.
Весна была на подходе.
8. ДЕЛА ТЕКУЩИЕ
Когда я спустился вниз, шла перемена. Вся наша группа гуляла в Машином
зале. Я немедленно рассказал Косте и Володьке о своем секретном разговоре с
Жеребудом, - чтобы они не беспокоились за меня и знали, что дело
налаживается. Потом я подошел к Люсенде. Она стояла рядом с Верандой, но
Веранда сразу отошла в сторонку.
- Люсенда, я и не знал, что ты такая, - сказал я ей. - Спасибо тебе,
что ты в мою пользу говорила.
- Это я не ради тебя, а ради справедливости, - холодно ответила она.
- Но хоть ты не называй меня этим дурацким именем!
- Ладно, ты не Люсенда. Ты - Люся, Люся, Люсенька...
- Пожалуйста, не притворяйся. Никакая я тебе не Люсенька. - Она
строго посмотрела на меня, отвернулась и тихо пошла в середину зала. Сразу
же ко мне подкатилась Веранда и подмигнула: все в порядке?
- Больно уж серьезная твоя Люся, - сказал я. - С такой без пряников
не заигрывай.
- Что ты в Люсе понимаешь! - фыркнула Веранда. - Ты вообще в
девушках ничего не смыслишь. Ты в нас не больше, чем вот в ней, смыслишь, -
и она мотнула головой в сторону Голой Маши.
Я на минутку задумался. Действительно ли я ничего не понимаю в
девушках? Я давно уже знаю все, что надо знать. Но мне везет только с теми
девушками, с которыми не может не везти. Нет, не встретилась мне еще такая
девушка, которая сказала бы: "Бросься в Неву с Троицкого моста!" - и я бы
бросился. Или сказала бы: "Отдай свою стипендию первому встречному!" - и я
бы отдал.
О такой любви я только в книгах читал, но знал, что она не только в
книгах. Просто мне не везет. Может быть, я так и доживу до старости, а такой
любви не встречу. А если и встречу необыкновенную девушку, то она меня может
отшить в два счета - и будет права. Что во мне такого замечательного, чтобы
в меня влюбиться?
На следующий день я подал заявление о том, что хочу поехать на
временную работу на Амушевский завод. Оно было благосклонно принято. Через
восемь дней я последний раз в текущем учебном году пошел в техникум -
оформлять отъезд. В этот же день была вывешена свежая стенгазета. Чем хуже
шли учебные дела у Витика, тем активнее он работал в стенной печати. И я
сразу нашел под одной заметкой подпись "Общественник". Но на этот раз речь
шла не обо мне. Заметка называлась "Зараза с гнилого Запада":
"В то время как все студенты борются за всемерное расширение своих
знаний, находятся среди нас отдельные модники, которые заботятся лишь о
расширении своих брюк, с целью "догнать и перегнать" гнилую моду Запада, где
широкие брюки "Оксфорд" завоевали сердца разлагающейся буржуазной молодежи.
Увы, и некоторые девушки нашего техникума не избегли гнилостного влияния
моды. Они шьют юбки все шире и шире, не жалея на это материала. Некоторые из
них докатились до того, что, готовясь к весеннему сезону, покупают в аптеках
дефицитную белую клеенку, предназначенную для детских кроваток, куда клеенка
должна подстилаться против промокания матрасов. И из этого "материала" нагло
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг