Безымянным паломником, нищим слепцом покидаю храм, в честь меня
возведенный слепцами. Ухожу в Глубину, дабы забыть дела свои. Молю живых,
чтобы забвенье стало памятником моим, и да сгинут чудища, порожденные
гордыней моей".
Войдя в "Тюрьму болезней" и поздоровавшись с сидевшим в кабине дежурным
ассистентом, Благопуп вступил в коридор и вскоре остановился перед
камерой, на двери которой белела дощечка; "Здесь живет Туберкулез".
Повествуя об этом, уцелевшие ялмезиане добавляют, что жребий стать
Туберкулезом выпал любимому ученику Благопупа, талантливому доценту
медико-биологических наук; профессор якобы долго уговаривал его отказаться
от научного жертвоприношения, но доцент, из любви к учителю своему,
настоял на своем.
Дежурный ассистент из своей кабины наблюдал за престарелым ученым без
особого внимания, ибо все в НИИ знали, что их шеф очень часто
предпринимает эти странные ночные прогулки. Знал дежурный и то, что в
камеры воттактаков никто еще не входил; корытца с едой им просовывали в
специальные отверстия под дверьми, убирать же камеры не требовалось, ибо
метаморфанты не испражняются, а выделяют отходы переработанной пищи в виде
зловонного пара. И вдруг до слуха дежурного донесся скрежет дверного
засова, а вслед за этим - звук захлопнувшейся двери. Профессор же куда-то
исчез!
Дежурный бегом бросился к тому месту, где только что стоял Благопуп, и
прильнул к дверному стеклу. На полу камеры неподвижно лежал ученый, а в
стороне, плотно прижавшись к стене, стояли два Туберкулеза, два
метаморфанта-близнеца. Ассистент был не из трусливой десятки, он вошел в
камеру, вынес тело профессора в коридор, рывком захлопнул за собой дверь,
запер ее на засов, а затем поднял общеинститутскую тревогу. В живых он
остался лишь потому, что, как позже выяснилось, в течение первых
четырнадцати минут (в земном времяисчислении) после раздвоения воттактаки
не агрессивны и даже склонны к бегству от всех живых существ.
В миг своей кончины профессор исхудал и изменился почти неузнаваемо.
Вскрытие подтвердило, что он умер от туберкулеза. Молодая вдова решила
доказать ялмезианской общественности, что любила не только славу
профессора, но и его лично: она немедленно "ушла к подводным сестрам",
избрав для этого глубокую бухту возле Здоровецка, то есть совершила
самоутопление. Благопупа же погребли в ялмезианской земле с большими
почестями. И в тот же день ученые постановили, что необходимо выполнить
его предсмертную волю и ликвидировать метаморфантов.
Однако осуществить это решение оказалось не так-то просто. Как я уже
сказал, ялмезиане не знали орудий убийства, а оружия дистанционного
действия у них тем более не имелось. Чтобы ликвидировать монстров,
сотрудникам НИИ пришлось бы войти в камеры, а это грозило в первую очередь
гибелью самим участникам мероприятия. И вот после долгих дебатов научный
совет НИИ пришел к выводу, что лучший способ отделаться от воттактаков -
это утопить их. Но поскольку доставить их к морю нет никакой возможности,
то надо море доставить им, так сказать, на дом. Для этого нужно путем
методичного, осторожного изъятия земли из-под здания, не нарушая
целостности строения, опустить "Тюрьму болезней" ниже уровня почвы и затем
произвести затопление, доставляя воду из бухты в бочках. Поэтам,
заблаговременно выразившим желание напутствовать Уходящих в Глубины, было
отказано в их просьбе на том основании, что ни прозаической, ни
поэтической речи воттактаки не понимают, а если бы понимали, то тем более
не следовало бы усугублять их мучений, поскольку лично монстры ни в чем не
повинны, ибо сами являются жертвами эксперимента.
К подкопу приступили немедленно. Но недаром наши земные предки утверждали:
"Пришло несчастье - ворота настежь", и не напрасно у ялмезиан бытует
пословица: "Сеть порвалась в одном месте - жди новых дыр". На одиннадцатый
день после смерти Благопупа Ялмез постигла новая беда. Ночью жители
Здоровецка проснулись от сильного подземного толчка. Многие успели
выбежать из домов на улицы, но это не принесло им спасенья: второй толчок
был сильнее, третий же разрушил городок полностью. Мало того, где-то
далеко в океане произошло несколько подводных сейсмических сдвигов - и
колоссальные волны цунами обрушились на уже обращенный в руины Здоровецк.
Когда прибыли спасательные бригады из близлежащих городов, они мало кого
нашли в живых, сотрудники же НИИ погибли все до единого. Что касается
"Тюрьмы болезней", то, несмотря на то что построена она была с большим
запасом прочности, одна из стен ее рухнула, чему, надо думать,
способствовал начатый подкоп. Метаморфантов спасатели не обнаружили и
пришли к выводу, что монстры захлебнулись в нахлынувших волнах, а затем
волны, отхлынув, унесли их тела в океан. "Бог Глубин сам пришел за
чудовищами, чтобы избавить от них ялмезиан!" - объявили жрецы. Эта формула
была принята за аксиому, ибо она устраивала всех. Ведь и земляне, и
иномиряне всегда склонны верить в лучшее. Лишь очень немногие
сомневающиеся утверждали, что, поскольку между падением стены и первой
волной цунами пролег некий отрезок времени, воттактаки могли попросту
убежать в неизвестном направлении. Но время шло - и даже сомневающиеся
усомнились в своих сомнениях. Жизнь на Ялмезе вошла в рутинное русло.
Подрастало новое, не ведающее болезней поколение. О метаморфантах стали
постепенно забывать.
Увы, правы были сомневающиеся. В час землетрясения воттактаки успели
живыми покинуть свою тюрьму - и, гонимые таинственными инстинктами,
устремились в глубь материка, где на необозримых просторах паслись стада
диких рогатых коней и иных крупных животных, где простирались Великие
Джунгли, густо населенные большими обезьянами. Там метаморфанты стали
убивать этих животных - и множиться. Напомню Уважаемому Читателю, что
ялмезианские города лепились по краям материка; прибрежная полоса и море
давали иномирянам все нужное для существования. Стоя лицом к океану,
прагматичные ялмезиане не интересовались тем, что творится у них за
спиной, в глубине континента; правда, его пересекали кое-где аэропланные
трассы, но научные экспедиции в глубь его не снаряжались, ибо не сулили
прямой практической выгоды.
Шли ялмезианские утщерды (годы). Метаморфанты продолжали множиться. Они
начали захватывать периферийные зоны, неотвратимо приближаясь к побережью.
Всех крупных животных истребить они не могли - тех было слишком много на
Ялмезе, но настал год, когда воттактаки нашли себе более лакомую добычу.
Однажды, преследуя стадо зеброобразных коров, они ворвались в небольшой
поселок ялмезиан, находившийся в семидесяти бурдах (пятидесяти пяти
километрах) от океана. Произошло моментальное переключение на новую цель,
зеброобразные коровы были забыты; улицы поселка покрылись трупами
ялмезиан, мгновенно погибших от тифа, туберкулеза, чумы, холеры... Чудища,
увеличившись в числе, двинулись в сторону моря. Хоть морская вода и
ненавистна монстрам, но инстинкт подсказал им, что чем ближе к морю, тем
гуще сеть городов и поселков, тем больше возможностей для убийства и
саморазмножения.
Наступление метаморфантов продолжалось не один год. Иномиряне
сопротивлялись упорно, но оборона их имела пассивный характер. Да и борьба
была неравной: смерть каждого ялмезианина способствовала появлению еще
одного воттактака.
Постепенно нарушились коммуникации, пришла в упадок промышленность,
перестали выходить газеты, в городах квартал за кварталом переходил во
владение смертоносных чудищ. Так погибло почти все многомиллионное
население планеты.
Остались в живых лишь обитатели Гусиного полуострова. Он расположен в
самой холодной части континента; перешеек его упирается в приморские
болота и зыбучие пески материка. Бедные полуостровитяне, в силу причин
географических, жили жизнью обособленной. Жители материка относились к ним
пренебрежительно, у них в ходу были стишки и анекдоты, высмеивающие
скудость быта "гусятников". Одна из поговорок в переводе на русский язык
звучала примерно так: "Если тонешь возле Гусиного (полуострова) - не ищи
спасенья, ибо на дне тебе будет уютнее, чем в пещере" (намек на то, что
обитатели полуострова живут не в домах, а в пещерах).
Выручило "гусятников" опять-таки географическое положение. Перешеек,
соединяющий полуостров с материком, довольно узок; в одном месте ширина
его составляет всего триста метров. Когда метаморфанты, опустошив
побережье, приближались к Гусиному, полуостровитяне, зная, что чудища
панически боятся соленой воды, мобилизовали все свои силы, за кратчайший
срок прорыли канал - и стали островитянами.
31. ПУТЬ НА ГУСИНЫЙ ОСТРОВ
Итак, мы вчетвером - Чекрыгин, Белобрысов, Барсик и я, сопровождаемые
чЕЛОВЕКОМ "Колей", держали путь к Гусиному острову. Под вечер мы
остановились на ночлег в небольшом строении, из окон которого видны были
четыре винтовых пассажирских аэроплана; они, накренившись, стояли среди
зарослей, с фюзеляжей их свисали наросты мха.
Перед сном Белобрысов приготовил ужин. Иномирянину очень понравился
молочно-вишневый концентрат, и он опять повел речь о южанцах, которые
"один только бог Глубин знает до чего успели додуматься!". Барсик не мог
себе представить, что Ялмез могут посетить существа с иных планет, да и
вообще его космогонические представления были крайне примитивны. Во время
этой же вечерней беседы выяснилось, что на Гусином острове все поголовно
неграмотны: последний старичок, умевший читать, умер лет восемь тому назад.
Тем же вечером Барсик рассказал нам кое-что о себе и о своих близких. Он -
сборщик гусиных яиц. Кроме того, он помогает своему отцу заготовлять
топливо для маячного костра. Жителям поселка маяк не нужен, ведь все они
живут за счет диких гусей, собирая их яйца. Эта часть океана малорыбна, и
очень опасны неожиданные штормы, регулярного рыболовства нет; в море
островитяне выходят на своих лодках редко и всегда только днем, причем на
недальние расстояния. Маяк воздвигнут в стародавние времена, когда его
свет необходим был пароходам, державшим курс мимо полуострова; без
ориентировки они могли погибнуть - разбиться о прибрежные рифы. Давно уже
во всем океане нет ни единого корабля, но отец Барсика еженощно дежурит на
вершине башни, подбрасывая в "световую чашу" сухие смолистые поленья. Ведь
в молодости, при вступлении на должность смотрителя маяка, он принес
клятву, что, пока он жив, маяк будет давать свет. Должность эта -
наследственна. Недавно он, Барсик, в присутствии отца и всех жителей
поселка, торжественно поклялся, что после смерти своего престарелого
родителя продолжит его дело.
...Приняв все меры предосторожности, мы расположились на четырех широких
скамьях и вскоре уснули. Проснулся я на рассвете. Мне предстало странное
зрелище. Возле скамьи Павла Белобрысова, который спал, оглашая своим
храпом все помещение, стоял Барсик. Сцепив пальцы рук на голове и ритмично
покачиваясь, он что-то шептал; на лице иномирянина запечатлелось
благоговейное восхищение. Позже выяснилось - он молился.
Заметив, что я и Чекрыгин, который тоже успел пробудиться, смотрим на
него, Барсик прервал молитву и произнес с укоризной:
- Южанцы, почему вы скрыли от меня, что среди вас есть святой?! Ведь
только святые поют во сне!
- Ничего себе "пение"! Да он просто...- Чекрыгин хотел сказать "храпит" и
осекся: оказалось, в ялмезианском языке такого понятия нет.- Он просто...
шумит,- закончил он, подобрав мало-мальски подходящее слово.
- Не кощунствуй! - строго возразил ему Барсик.- Ты просто завидуешь чужой
святости!
В дальнейшем мы узнали, что среди ялмезиан не было храпунов. Вернее, были,
но рождались они столь редко, что храп их воспринимался всеми как чудо,
как священный дар бога Глубин. Зачастую их канонизировали при жизни.
Перед тем как покинуть место нашей ночевки, мы дали очередную сводку на
"Тетю Лиру". Поскольку Карамышев еще не владел ялмезианским, мы
разговаривали с ним по-русски. Барсик не был удивлен ни тем, что мы
беседуем с невидимым собеседником, ни тем, что беседа шла на непонятном
ему, Барсику, языке. Выяснилось, что он слышал от стариков, что когда-то,
до нашествия воттактаков, ялмезиане умели "говорить далеко". Далее, хитро
подмигнув, он объявил, что теперь-то ему ясно, что мы за чагобы (гуси): мы
- познавшие тайну долголетия жрецы бога Глубин, причем высшего ранга,-
ведь только у них есть свой условный язык, на котором они беседуют с богом
и между собой.
Затем мы снова двинулись в путь.
Теперь он пролегал по извилистой проселочной дороге, густо поросшей
кустарником и травой. Идти с фургоном здесь было нелегко, и мы поручили
чЕЛОВЕКУ толкать его. Прошел час, другой. Внезапно "Коля" остановился,
бросил на дорогу контейнер с пищеприпасами и, открыв дверь, вошел в фургон.
- Вот паразит! - возмутился Павел.- Эй, брысь отсюда!
- Не гоните меня, тихо-тихо стоять буду я. Опасаюсь, сомневаюсь, озираюсь
я.
- У него верный нюх! - прошептал Барсик.- Это они!.. Прячьтесь все в
повозку! Места всем хватит! - Он буквально затолкал нас в фургон и, войдя
последним, захлопнул за собой дверь.
Мы пока что ничего не видели и не ощущали. Сквозь решетку виден был
поворот дороги. Кусты справа от нас слегка покачивались, но они могли
покачиваться и от ветра.
- Вот они, проклятые! Чтоб им утонуть на сухом месте! - послышался хриплый
шепот иномирянина. Лицо его исказилось - страх, отвращение читались на
нем. Он даже побледнел.
- И я вижу их! - пробормотал Белобрысов по-русски.- Мы, кажется, влипли.
Легковерная корова
Сквозь забор шепнула льву:
"Завтра в пять минут второго
Я приду на рандеву".
Как ни странно, Барсик, услышав стишок на неведомом ему языке, заметно
приободрился и благодарно улыбнулся Павлу. Наивный иномирянин воспринял
эту белиберду как молитву святого к богу Глубин.
Меж тем из зарослей одно за другим выходили отвратительные двуногие
чудовища. Повеяло смрадом. Мы включили симпатизаторы, но, как известно
Уважаемому Читателю, симпатизации метаморфанты не поддаются. Они ринулись
к нашему фургону, окружили его. Зловоние стало гуще. Оно было таким
мерзким, что даже дядя Дух не нашел бы ни формул, ни слов для его
определения. Что касается внешнего вида монстров, то, поскольку в числе
моих Уважаемых Читателей будут женщины и дети, я, щадя их нервные системы,
воздержусь от описания. Да если бы даже я и возымел намерение дать
словесные портреты этих страшилищ - я не смог бы сделать этого. Здесь
нужен талант писателя, здесь нужен гений, здесь нужен Гоголь, я же только
воист.
- Миловидные создания, отворотясь не насмотришься,- снова послышался голос
моего друга.-
Дальних родственников бойся
Пуще тигров и волков,-
Взвейся в небо, в землю вройся,
Чтоб не слышать их звонков!
...Пора было ввести в действие плазменный меч. Но я колебался. Я уже
понимал, что метаморфанты - это не разумные иномиряне и не животные, это -
болезни. Но все-таки - живые существа... Наконец я просунул острие
плазмомеча сквозь решетку и нажал кнопку. Чудища начали вспучиваться,
лопаться, растекаться потоками гноя и сукровицы.
Вскоре все было кончено. Мы двинулись дальше, причем я заметил, что Барсик
старается идти подальше от меня; иномирянин, кажется, опасался, что я,
если он меня чем-нибудь рассердит, применю оружие против него. Ведь он
считал меня не вполне здоровым психически.
Через час мы дошли до канала, отделяющего остров от материка. Встав на
берегу, Барсик закричал:
- Вартоу умрагш могд, тидроурмп! (Скорее перевезите нас, ребята!)
С противоположного берега послышался ответный крик. Через несколько минут
оттуда отвалили две гребные лодки, соединенные деревянной платформой; на
веслах сидели четыре гребца. Когда этот паром причалил к бревенчатой
пристаньке, первым делом на него вкатили фургон. Затем мы взошли на зыбкий
помост, и Барсик представил обоих моих товарищей гребцам, причем с
наибольшим почтением отозвался о Белобрысове. Обо мне же вслух ничего не
сказал, но что-то прошептал каждому из иномирян на ухо, опасливо косясь в
мою сторону.
32. ВО ВЛАСТИ ЛЕКАРЯ
Оставив фургон на берегу, мы, сопровождаемые гостеприимными островитянами,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг