Однажды в сентябре, вернувшись с работы, я нашел дома записку от Валика.
Он сообщал, что дядя Филя умер. Он, Валентин, едет на похороны в
Филаретово и зовет и меня "участвовать в мероприятеи". Я смог выехать
только через день, в субботу. Дядю Филю уже погребли, я попал на поминки.
Поминки те организовал Василий Федорович, брат покойного. Дядя Филя был с
ним в давней непримиримой ссоре, но стоило дяде Филе помереть - и соседи в
первую очередь известили об этом братца. Тот явился как штык и сразу же
провозгласил себя единственным наследником умершего. Василий Федорович
немедленно разузнал, что в поселке живет некий Николаша Савельев, человек,
который умело режет свиней; и вот Николаша пришел с ножом и безменом и
прирезал Антуана, который к тому времени вырос уже в солидного борова.
Николаша получил за это три кило мяса и внутренности. А часть требухи
досталась кошке Фроське, многогрешной кошке, которая не вкусила экстракта,
но тем не менее пережила и Хлюпика, и Антуана.
На поминки приперлась уйма народу, причем не только из Филаретова, но и из
окрестных поселков. Места в доме не хватило, и столы расставили на
участке, благо погода стояла удивительно ясная и теплая. Я заметил, что
клумба имеет прежний вид, и подивился, почему это дядя Филя пощадил свой
алкогольный клад, двадцать бутылок портвейна. Запамятовать он никак не мог
- пьющие таких вещей не забывают. Значит, еще надеялся на светлое
миллионерское будущее?
Пил он последние месяцы своей жизни невылазно, продал все, что можно
продать, занимая деньжата направо и налево.
Все в Филаретове удивлялись, почему Филимон Федорович, при всей своей
пропойной нищете, не зарежет борова или не продаст его; цену ему
предлагали неплохую. Но тут дядя Филя был тверд.
Умер он смертью нелепой, но мгновенной. Решил вставить "жучка" вместо
перегоревшей пробки - и его ударило током. А сердце, надо думать, было уже
ослаблено алкоголем.
Умереть бы, не веря в прогнозы,
Второпях не расчухав беду,-
Так столкнувшиеся паровозы
Умирают на полном ходу.
Волею случая произошло это в годовщину смерти тети Лиры, день в день.
...Поминки затянулись, Василий Федорович подвыпил и начал поносить
покойных Бываевых за то, что они вырубили деревья; он утверждал, что это
"психозная выдумка", и упрекал филаретовских аборигенов в том, что они не
воспрепятствовали этому. Гости начали обиженно расходиться; в первую
очередь ушли женщины - те, что приготовили угощение. Но группка местных
выпивох сидела как приклеенная.
Валик был мрачен. Он почему-то считал, что участок и дом должны были
перейти по наследству ему, а тут подсыпался этот братец дяди Фили. И сразу
же, подлец такой, Антуана зарезал! И вот теперь мы, два миллионера, едим
своего младшего брата по вечности!
- Так ты не ешь! - сказал я.
- Почему же не есть?! Это даже интересно: бессмертный боровок, а мы его
ам-ам... И меня тоже съедят братья-киношники. Они не уважают меня. Они мой
сценарий забраковали.
В высказываниях этих я уловил цинизм неудачника. Между тем Василий
Федорович решил, что пора свертывать тризну, и пригласил выпить по
разгонной.
- Врешь, желвак! - закричал Валик.- Рано нас разгоняешь! - И он
торжественным движением руки указал на клумбу и всем поведал, что там
зарыто.
То ли говорил он очень доказательно, то ли пьянчугам очень хотелось выпить
еще, только факт, что сразу откуда-то появилась лопата и работа закипела.
Копали поочередно. И вот бутылки появились на свет. Некоторые из них не
выдержали, видно, зимних холодов, полопались, но большинство оказалось в
целости. Пир возобновился с новой силой. Гости уже и не помнили, по какому
поводу они сюда явились. Звучали пьяные песни, разухабистые анекдоты.
Организатор мероприятия, Василий Федорович, тоже приналег на портвейн и в
результате свалился со стула наземь и захрапел.
- Схожу по нужде,- сказал мне Валик и подмигнул. Что-то жутковатое
почудилось мне в его тоне, в этом подмигивании. Какая-то злобная бодрость
взыграла в Валентине.
Вернувшись, он сразу налил себе стакан портвейна и часть напитка, будто
спьяна, пролил себе на руки и затем тщательно отер их носовым платком.
- Отчего от тебя керосином пахнет? - спросил я.
- Молчи! - прошипел он.- Я на бабулином керогазе чай подогреть хотел,
голова болит, так я... Молчи, Пауль!
- Дымком потянуло,- сказал один из пьющих.- Никак нам еще по порции
свининки выделят? Под портвейн - в самый раз.
- Дым из окна идет,- молвил другой.
Из окна кухни валил дым. Окно комнаты, плотно зашторенное, светилось
неровным, колеблющимся светом. Казалось, в нем отражается дальняя заря,
казалось, занавеска колеблется от ветра.
- Пожар! - крикнул кто-то.- Дом горит!
Началась суматоха. Кто-то побежал за ведром, кто-то за багром. Крики,
гвалт. Добровольная пожарная дружина прикатила бочку с насосом, шланг. Но
старые, сухие стены пылали уже вовсю. Погребальный костер в честь дяди
Фили взметнулся аж в самое небо. Бились с огнем смело, но бестолково.
Больше всех суетился Валентин. Он даже сделал вид, будто хочет влезть в
окно, прямо в полымя, но его оттащили.
Дом Бываевых догорал. Протрезвевший брат покойного плакал и ругался.
Последние гости и пожарники-добровольцы покидали участок, толкуя о причине
пожара. Все считали - виновата плохая проводка, из-за этого, мол, погиб и
Филимон Федорович.
Если в доме ты чинишь проводку -
И про пиво забудь, и про водку!
В тот же день мы с Валентином уехали в Ленинград. Валик был пьян, но хотел
казаться совсем пьяным. Сидя в вагоне, порой он искоса, исподтишка
поглядывал на меня, будто ожидал чего-то. Но я не сказал ему ничего
существенного.
Друг не со зла порой обидит нас -
И другом быть перестает тотчас;
Но как легко прощаем мы друзьям
Обиды, причиненные не нам!
XXVII
Когда подошел мой возраст, меня признали годным для службы на флоте.
Служить я пошел с охотой и с тайной надеждой, что перемена обстановки
растормошит мой задремавший поэтический дар. И служил я неплохо. Даже две
благодарности в приказе имел! Но, увы, хоть морской романтики хватало с
избытком, со стихами дело не шло. Даже и любовь не помогала.
Должен сказать, что с Элой наши теплые отношения постепенно сошли на нет.
Но сердце не терпит пустоты: я влюбился в Клаву Антонову. По специальности
она была корректор. Я познакомился с ней на поэтическом вечере в клубе
"Раскат", в тот день наше литобъединение выступало со стихами перед
широкой публикой. В числе публики оказалась и Клава. Когда вечер кончился,
она подошла ко мне лично и сказала, что ей понравились мои стихи. Она,
между прочим, спросила, давно ли я их сотворил. Я соврал, что совсем
недавно; на самом деле они были созданы мною еще до миллионерства.
У Клавы был явно хороший вкус, да и сама она была девочка что надо.
У лисицы красота
Начинается с хвоста,-
А у девушек она
На лице отражена.
Мы стали с ней встречаться, а когда я отбыл на флот, Клава стала писать
мне. Я тоже слал ей письма. В них я намекал на серьезность своих намерений.
Жизнь струилась твоя, как касторка,-
Я со скукой тебя раздружу,
Восьмицветное знамя восторга
Над судьбою твоей водружу!
Но никогда - ни устно, ни письменно - я не посмел признаться ей, что я -
миллионер. Порой умолчание равняется лжи, а порой оно хуже лжи.
Переписывался я и с Валентином. Его на военную не призвали, у него что-то
со здоровьем было не в норме. В своих письмах он жаловался мне на
сослуживцев, на все киношное начальство - его, мол, затирают. Он грозился:
"Выведу всех на чистую воду!" По некоторым деталям можно было догадаться,
что он пристрастился к выпивке. Я в своих посланиях увещевал его помнить,
что впереди у него огромная жизнь, советовал ему жить организованнее, не
переть зря на рожон.
Шагая по шпалам, не будь бессердечным,
Будь добрым, будь мальчиком-пай,-
Дорогу экспрессам попутным и встречным
Из вежливости уступай!
Мои увещевания успеха не имели. Однажды Валентин известил меня, что ушел
из киностудии. затем вдруг написал, что его "знакомство с одной мурмулькой
зашло так далеко, что придецца топать в дворец бракасочетаний, тем более
папаня ее директор магазина, с голаду не помрем".
После этого Валик перестал мне писать. Два моих письма пришли обратно в
часть с пометкою на конвертах "адресат выбыл".
Отслужив и вернувшись в Питер, я первым делом устроился в мастерскую по
ремонту радиоприемников; радиотехнику я неплохо на флоте освоил. А вскоре
женился на Клаве. Свадьбу мы организовали скромную, но Элу я пригласил -
из вежливости, что-ли. Она, как ни странно, пришла на это празднество и
даже подарок новобрачным принесла: застекленную гравюру с видом набережной
Мойки. Пробыла она недолго, с час, и ушла, пожелав мне счастья. Я понял,
что больше она никогда не придет.
Ни в саду, ни на пляже,
Ни на порке крутой -
Мы не встретимся даже
За могильной плитой.
Прожила Эла, по тогдашним понятиям, не так уж мало - до восьмидесяти. Она
стала известным и даже знаменитым архитектором. Всю жизнь ратовала за
кирпичную кладку, была убеждена, что в век бетона и всяких новейших
стройматериалов кирпич не устарел,- и создала свой стиль. Ну, ты знаешь:
антимодерн. Поначалу стиль этот архитекторы тогдашние встретили в штыки,
однако, как известно, он пережил и этих архитекторов, и Элу, и процветает
поныне, борясь и соседствуя с прочими направлениями в зодчестве. Эти
краснокирпичные толстостенные, немногоэтажные дома с узкими окнами,
расположенными далеко одно от другого, кажутся угрюмыми, громоздкими,
замкнутыми в себе; в них есть нечто казарменное. Но в то же время они дают
ощущение прочности, незыблемости бытия, отрешенности от суеты и, как это
ни парадоксально, ощущение уюта. Стиль этот постепенно завоевывает все
больше сторонников на Земле и выше. Вадим Шефнер в каком-то своем
стихотворении об архитектуре (он почему-то любил на эту тему писать)
прямо-таки от восторга захлебывался, описывая первые Элины дома.
XXVIII
Незадолго до своей женитьбы, в один субботний день я отправился на поиски
Валентина. На старой своей квартире он уже не жил, в справочном киоске мне
дали его новый адрес, и поехал я на проспект Майорова. Когда я позвонил в
нужную квартиру, дверь открыла мне приветливая на вид, очень модно одетая
женщина. Но едва я сказал, что мне нужно видеть Валентина, приветливость с
нее схлынула. Оказывается, она ждала монтера с телефонной станции. Она
обозвала меня алкашом, заявила, что это Валька прислал меня выклянчить
денег и что ни фига я не получу.
Я спокойно объяснил этой даме, что никаких денег мне от нее не надо.
Разглядев меня попристальнее, она поняла, что на пьянчугу я не похож.
Затем, узнав мое имя, она совсем смягчилась и сказала, что, "когда Валька
был человеком", он часто вспоминал меня по-доброму. Потом сообщила, что
Валентин пьет, ни на какой работе больше месяца не удерживается, дома не
живет. Много раз обещал "завязать с этим делом", но опускается все ниже и
ниже:
Кто часто присягает,
Клянясь до хрипоты,-
При случае сигает
В ближайшие кусты.
- А где он сейчас кантуется? - спросил я.
- А пес его знает. Я давно его не видела и видеть не желаю. Говорят, его
каждое утро у "Восьмерки" застать можно.- Она пояснила, что так в
просторечии называется гастроном, расположенный недалеко от Садовой улицы.
Я вежливо попрощался и для очистки совести побрел к этой самой
"Восьмерке". Конечно, пустой номер: Валика я там не встретил, время-то
было дневное. Свадьбу мы справили без него. А потом начались всякие
хозяйственные дела и, главное, обменные, они очень много времени отняли. В
конце концов мы с Клавирой (это так я ее имя переделал) неплохо съехались
в одну коммунальную, но уютную квартиру, и тоже на Петроградской стороне,
на Гатчинской улице. На все это год ушел. Потом первенец родился, опять
волнения, хлопоты... Тут не до старых друзей-приятелей.
Но вот наконец в одно субботнее утро направился я к пресловутой
"Восьмерке". На этот раз мне повезло. Впрочем, тут это слово не вполне
подходящее. Валика я встретил. Но какого Валика... То была последняя наша
встреча.
Я пришел около одиннадцати. У двери винного отдела уже стояла группочка
желающих опохмелиться.
Пред жгучей жаждой опохмелки
Все остальные чувства - мелки!
Эти люди были меж собой запанибрата, звали друг друга по именам, по
кличкам; слышались специфические шуточки. Я спросил одного из алкашей, не
знает ли он моего дружка,- назвал ему имя и фамилию Валика, описал
внешность.
- Так это, наверно, Валька-миллионер! - ответил тот.- Его здесь каждый
знает. Он, гадючий глаз, как наберется, так орет: "Вы все подохнете, а я
еще миллион лет проживу! Я миллионер!.." Трепло изрядное. Ясное дело, он и
сегодня припрется.
Действительно, Валентин не заставил себя ждать. Но что с ним стало! Не так
уж долог был срок нашей разлуки, но как скрутил его зеленый змий!
Бледно-одутловатый, ссутулившийся, в мятом поношенном плаще, в брюках с
бахромой, он подошел к ожидающим алкогольной отрады, не заметив меня.
- Миллионер - дитя вытрезвителя!.. Миллионер к князю Опохмелидзе в гости
пожаловал! - послышались шутовские возгласы.
Валик молча стоял на осклизлом асфальте, смиренно опустив голову. Нет, не
подшучивания эти угнетали его, а что-то другое. Я шагнул к нему, но в этот
миг два красноносых мужика, торопливо шедшие мимо, подмигнули Валентину, и
он присоединился к ним. А я последовал за этой компашкой. Из их разговора
я узнал, что в "парфюмерном тройник выбросили" и что это им как раз по
деньгам. Это известие меня очень даже огорчило. Не буду врать, я тоже не
святой, в праздник не прочь приложиться. Но чтоб одеколон в глотку себе
лить - это никогда! И я тогда, на заре юных миллионерских лет, очень
испугался за Валентина. Я кинулся к нему, положил руку на его плечо и
сказал:
- Валик, пойдем со мной!
Он остановился, вылупился на меня как на чужого. Потом узнал.
- Пауль! Откуда ты свалился?! Поставишь чарку?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг