перед кошкой, сел на скамейку посреди двора, задумался.
Как раз весна была. Солнце пригревает, листья на деревьях только
выглянули: зелено, светло.
Задумался встрёпанный человек о том, что растёт сын без матери. Да
и он - какой он отец... Придёт с завода усталый, завалится спать или к
соседу - пару пива сгонять, постучать в "козла". Думает, а ладони
лежат на ремне. Взглянул он на них случайно и удивился: "До чего эта
Изабелла Людоедовна меня заговорила, и отчество странное у неё... А
глаза - страшно взглянуть".
Спрятал он руки в карманы, чтобы не видеть их; даже как будто
испугался.
Подумал он: "Совсем не для того мне этот ремень выдали, когда в
войну я пошёл в солдаты. И как же я мечтал о моём мальчике, который
тогда родился, пока столько лет топал в пехоте - от окопа к окопу, от
города к городу. Сколько раз, когда накрывало нас миномётным и
орудийным огнём или над головой летели вражеские самолёты, забьёшься в
снарядную воронку, ждёшь судьбы, а в голове нет-нет да и блеснёт: "А
мальчик останется, что бы со мной ни случилось. И вырастет. Будет
счастливым".
Поднялся встрёпанный человек, побрёл домой. А кошка вернулась к
Нине и ничего не промяукала, даже молока не стала пить. Может быть,
тоже задумалась о своих котятах, которые неизвестно где мыкают горе.
Задумалась так, что даже не заметила, как Нина сказала
"Гуррарум-тумм-пумм!" и она из чёрной снова превратилась в серую
кошку, но только с обоими ушами.
Через несколько минут Нина заглянула через стену в комнату
встрёпанного человека и видит: они с сыном читают стихи - на
соревнование, кто лучше. Мальчик на стул вскочил, руку поднял, как
артист, а отец улыбается. Мальчик прочёл: "Люблю грозу в начале
мая..." А отец: "Чем осенью бурливее река, тем холодней бушующие
волны". Мальчик: "Что такое хорошо и что такое плохо", а отец, словно
отвечая ему: "Есть, есть божий суд..."
Потом мальчик сказал:
- Знаешь, папа, а я ведь незаметно четыре стихотворения выучил.
И прочитал четыре стихотворения; ни разу не сбился. С той поры они
с сыном жили дружно, - лучше не надо.
...Кошка посмотрелась в Нинино зеркало, промяукала:
- А узнают ли меня котята, если я их отыщу? Они привыкли, что у
матери ухо отгрызенное и что мать тощая, грязная, а ты меня вон в
какую гладкую превратила.
- Узнают! - рассеянно отозвалась Нина. - Готолоко-роко! Это я ещё
могу сделать, чтобы узнали.
Кошка выскочила из окна и убежала.
6
Прошло ещё некоторое время - наступила зима. Раз под вечер сидела
Нина у себя в дворницкой и играла с кошкой - белой одноглазой;
наработалась она за день - легко ли все дорожки подмести, снег
соскрести с тротуара.
Поиграла с кошкой, подняла глаза и видит: Студент идёт мимо окошка
дворницкой. Сердце обмерло у Ниночки: ведь она первый раз видела
Студента наяву, а не во сне, на земле, а не на небе, так близко.
Идёт Студент медленно, с трудом, будто ноги его увязают в глубоком
снегу, - но ведь дорожку эту Ниночка сама только что расчистила и
подмела... Идёт он сгорбившись, не глядит по сторонам. Лицо у него
такое, будто он месяц ничего не ел, глаза запали.
Вгляделась Ниночка в его глаза и всё поняла. Идёт Студент не
куда-нибудь, а в Звёздную палату.
Идёт, чтобы рассказать Учёным Звездочётам всю правду о Нининой
сестрице Марципане Людоедовне, которая работает в палате Старшей
Хранительницей.
Что это за правда, Нина не знает, но знает, что, услышав её,
Марципана так рассердится, что превратит Студента в жабу или в паука.
- Гуррарум-тумм-пумм! - задыхаясь от волнения, три раза шепчет
она, превращая белую одноглазую кошку в чёрную кошку с обоими глазами,
с белой звездой на лбу, и прижимает её к груди, где часто и сильно
колотится сердце, вот-вот разорвётся. Кошка стремглав выскакивает из
форточки дворницкой под ноги Студенту.
Студент смотрит на неё и осторожно обходит, чтобы не наступить
нечаянно.
Идёт он своей дорогой к автобусной остановке.
А кошка проходным двором - и снова под ноги.
А потом мчится напрямик по крышам и в третий раз бросается под
ноги Студенту, когда тот сходит с автобуса.
- Опять ты, киска? - говорит Студент, наклоняясь и заглядывая в
зелёные кошкины глаза. - Ты думаешь, я не знаю, кто тебя послал и
зачем? Подожди немного, мы погуляем и поговорим; до собрания ещё
полчаса.
Он заходит в магазин и покупает двести граммов нарезанной
любительской колбасы.
- Кис! Кис! - подзывает он кошку, и они сворачивают в тёмный
переулок, где только и свету - два светящихся кошкиных глаза. -
Думаешь, я не догадался, кто и зачем тебя послал? - говорит Студент,
бросая кошке ломтики колбасы. - Нина послала тебя, чтобы я поберёгся
беды и не выступал на собрании. Но разве это беда - сказать правду,
даже если придётся пострадать за неё?! Беда - знать правду, а говорить
ложь; вот настоящая беда. Это люди всегда помнили: смотри своими
глазами, думай своим умом, пиши своей рукой и говори своими словами.
Кошке жалко Студента. На глазах у неё слезы, так что глаза почти
не светятся. Она мяучит то, что слышала от Нины:
- А если тебя в паука превратят или в жабу? Как тогда?!
Но он не слышит кошки или слышит, да не понимает; а может быть,
понимает, но только думает своим умом.
- Мне пора, киска! - говорит он ласково.
И идёт прямиком к Звёздной палате.
Царские гвардейцы скрестили алебарды - Старшая Хранительница
приказала не пускать Студента, - но он поднял руку, и хотя он не был
волшебником, простой студент, ну ещё звёздный пастух, и не знал он
никаких заклятий, гвардейцы почему-то отвели алебарды, и он прошёл в
зал.
Под хрустальным куполом, справа и слева от устланного пурпурным
ковром прохода, который вел к золотому помосту, в креслах, обитых
голубым бархатом, сидели Учёные Звездочёты в длинных синих хламидах,
расшитых серебряными звёздами, в синих колпаках и с телескопами в
руках Сквозь прозрачный купол они смотрели в свои телескопы на тёмное
ночное небо и печально покачивали седыми головами.
Старшая Хранительница стояла на золотом помосте рядом с кованым
сундуком и говорила пронзительным голосом:
- Да, вы правы, почтеннейшие и учёнейшие Звездочёты, звёзд
осталось совсем мало. Во всём виновен глупый юноша, которого против
моей воли вы назначили звёздным пастухом. Он забросил тяжёлую дубинку
в колодец, звёзды перестали бояться и разбрелись по небу кто куда, так
что их и не сыщешь. Давно надо было Студента зажарить и съесть. То
есть я хотела сказать - уволить по собственному желанию.
Пока она говорила, Студент по проходу, устланному пурпурным
ковром, шёл к золотому помосту.
Учёные Звездочёты укоризненно глядели на него и, перебивая друг
друга, говорили:
- Нехорошо, молодой человек, молодой человек! Я прожил сто лет и
открыл десять прекрасных звёзд. Где они, о ленивый юноша?
- Стыдно, ужасно стыдно! Я прожил тысячу лет и открыл сто звёзд.
Только что я внимательно оглядел всё небо и отыскал всего лишь
семнадцать моих дорогих, моих любимых звёздочек.
Студент остановился и, глядя на Учёных Звездочётов, сказал:
- Неужели вы, такие учёные и мудрые люди, до сих пор не
догадались, что Старшая Хранительница - ведьма. По ночам она летает на
метле, собирает звёзды в мешок, чтобы продать на царский монетный
двор. Звёзды - т_а_м, - сказал Студент и протянул руку в сторону
кованого сундука, стоявшего на золотом помосте. - Прислушайтесь!
Учёные Звездочёты затихли и затаили дыхание.
И Марципана Людоедовна стояла молча - страх сковал ей язык.
В этой тишине все услышали, как за толстыми стенками сундука
ворочаются, взлетают и бессильно падают уже почти задохнувшиеся в
своей тюрьме звёзды.
- Да, они там, - сказал самый старый Учёный Звездочёт, поднялся и
спотыкающейся, старческой походкой побрёл вслед за Студентом к
золотому помосту, к кованой тюрьме, где гибли те, кому он посвятил
жизнь. - Я слышу, я знаю, что они там. Надо освободить их, даже если
придётся... Да, даже если придётся умереть за это... Ведь без звёзд
жить нельзя...
И остальные Учёные Звездочёты поднялись вслед за своим старейшиной
и, угрожающе размахивая телескопами, повторяли:
- Без звёзд жить нельзя...
Только теперь Марципана Людоедовна опомнилась. Она вскочила на
кованый сундук и, выставив вперёд руки, на которых вдруг выросли
длинные железные когти, заверещала:
- Назад, мерзкие старикашки! Ещё шаг, и я превращу вас в комаров!
Учёные Звездочёты остановились, потом они переглянулись и стали
пятиться к своим креслам, обитым голубым бархатом.
- Ничего не поделаешь, приходится подчиняться грубой силе, -
переговаривались они. - Ведь если мы превратимся в комаров, кто же
будет носить наши прекрасные синие хламиды, расшитые серебряными
звёздами? И кто тогда будет смотреть в наши телескопы? И составлять
гороскоп для его величества, чтобы он начинал войны и казнил
непослушных при благоприятном сочетании светил?
Так переговаривались Учёные Звездочёты; только один из них, самый
смелый, украдкой взглянул на Марципану Людоедовну и укоризненно сказал
- правда, так тихо, что не слышал самого себя:
- Нехорошо, просто невоспитанно красть звёзды, достопочтенная
сударыня Ведьма...
А Студент по-прежнему упрямо шёл к золотому помосту.
И за ним, задыхаясь, спотыкаясь, шаркая ногами, брёл самый старый
Учёный Звездочёт.
Но сколько они ни шли, помост не становился ближе, потому что
проход, устланный пурпурным ковром, удлинялся и удлинялся. Так
наколдовала Марципана Людоедовна. Недаром она окончила ведьминскую
гимназию медалисткой.
Марципана Людоедовна приплясывала на крышке сундука и прямо
покатывалась со смеху:
- Поторопитесь, я соскучилась, эй вы, старикашка, выживший из ума,
и нахальный студентик! Сейчас я вас обоих превращу в миленьких
маленьких блошек, может быть, тогда вы наконец припрыгнете в мои
объятья, ха-ха-ха, хи-хи-хи!
А Студент и Старый Звездочёт шли и шли по проходу, ставшему
бесконечным.
С каждым шагом Студент повторял "гули-гули-гуленьки", звал звёзды,
задыхающиеся в сундуке, уже почти мёртвые, милыми прозвищами, которых
нет в звёздных атласах.
Услышав его голос, звёзды собрали последние силы и стали летать
там, внутри сундука, быстрее и смелее.
- Прожигай е крышку! Пробивайте себе выход на волю. Прожигайте
железо последним теплом, которое в вас осталось! - повторял Студент,
шагая по бесконечному проходу, устланному пурпурным ковром.
Как прекрасно, чудесно и замечательно, что Марципана Людоедовна
хохотала и визжала и совсем не услышала слов Студента.
Но звёзды хорошо расслышали голос своего пастуха.
Они уже не метались в тёмном сундуке как попало, а из последних
сил летели все вверх, к крышке сундука, ужасно толстой и выкованной из
самого прочного железа самыми умелыми царскими кузнецами.
Они летели вверх - одна за другой, одна за другой - и жгли,
прожигали крышу своей тюрьмы.
И хотя железо было очень крепким - это ведь было то самое железо,
из которого изготовляются топоры для царских палачей и решётки царских
тюрем, - оно поддалось наконец: крышка вместе с Марципаной Людоедовной
провалилась внутрь сундука.
А звёзды вылетели на свободу - все разом, огромной, шумной и
весёлой стаей.
Они отфыркивались, отряхивались, жадно вдыхали ночной воздух и
устремлялись к вершине хрустального купола.
Звездочёты узнавали своих любимиц и, хлопая от радости в ладоши,
кричали им вслед:
- Арктур, сыночек мой!
- Кассиопея, милая!
Студент тем временем легко оттолкнулся ногами от пола, взлетел и
открыл люк в куполе. К огда в хрустальном зале звёзд больше не
осталось, Старый Звездочёт сказал:
- Надо вознаградить по достоинству бесстрашного юношу! Предлагаю
избрать его Учёным Звездочётом.
- Не преждевременно ли это? - возразил Осторожный Учёный Звездочёт.
- И кто тогда будет работать пастухом? - сказал Увёртливый Учёный
Звездочёт. - Не самим же нам - в наши лета и при наших заслугах -
гоняться по небу за звёздами.
- К тому же госпожа Ведьма когда-нибудь выберется из сундука и,
несомненно, превратит симпатичного, но дерзкого юношу в жабу или
блоху, - понизив голос, сказал Предусмотрительный Учёный Звездочёт. -
А будучи блохой, точно так же, как и будучи жабой, Студент, к
сожалению, не сможет смотреть в телескоп и носить голубую хламиду,
расшитую серебряными звёздами.
- Звёзды так любят юношу, - снова заговорил Старый Звездочёт. - И
им важнее всего, чтобы на них глядели любящие глаза: они от этого ярче
сверкают.
- Позволим себе не согласиться с вами, коллега, - в один голос
возразили Осторожный, Увёртливый и Предусмотрительный Учёные
Звездочёты. - Звёзды не имеют права любить или не любить. Они -
небесные тела, а небесные тела, в отличие от земных тел, должны быть
холодными и спокойными!
Пока шёл этот спор, Ниночка влетела сквозь раскрытый люк в
хрустальный зал. Она увидела Студента и ужасно обрадовалась; она уже
почти не надеялась увидеть его живым и здоровым.
И ещё она увидела сестрицу свою Марципану, которая, цепляясь
длинными железными когтями за стенки, выбиралась из сундука.
Ниночка скорее посадила Студента на метлу позади себя и взлетела в
ночное небо.
- Стань жабой, Студент! Гурарум-пум! - диким, ведьминским голосом
завизжала вслед Марципана.
Ниночка припала к метле и летела что было сил.
Никогда ещё никто на свете не летал так быстро на метле. Она
летела быстро, как только могла, потому что надо, чтобы когда ведьма в
третий раз выкрикнет заклятье, голос её не был бы слышен. Тогда
страшное заклятье не подействует.
Ветер свистел в ушах. Звёзды услужливо сторонились, открывая
дорогу.
- Гурарум-пум-пум! Будь жабой, Студент! - второй раз донеслось
издали, но всё-таки достаточно внятно и громко заклятье Марципаны.
От скорости захватывало дыхание. Руки устали сжимать метлу. Далеко
и высоко улетели Ниночка и Студент. Так далеко, что уже и Звёздной
палаты не стало видно, и всего Царского города, и дремучего леса,
окружающего город. Только звёзды и облака, облака и звёзды. И всё-таки
из дальней дали в третий раз прозвучал ведьминский крик:
- Гурарум!..
Ниночка в ужасе оглянулась, чтобы посмотреть, не превратился ли
уже Студент в жабу. "Всё равно я буду тебя любить до самой смерти..."
- про себя прошептала она.
Но Студент не стал ещё жабой.
- Тум-пум!- провизжала ведьма и вдруг... уснула, не закончив
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг