ветер, странным своим заявлением "я вернусь в океан, лишь только до конца
разгружу свои трюмы?"
- Быть может, где-либо у укромного необитаемого острова или кораллового
атолла стоит корабль, полный золота, серебра, рубинов и алмазов,
вывезенных Хосе из Иллюзонии, - будут догадываться, теряя сон и аппетит
всевозможные Рокфеллеры, Ротшильды и Морганы.
- Вздорная болтовня! - скажу я в ответ на подобные толки.
Слово Хосе: под выражением "лишь только когда разгружу свои трюмы"
следует понимать именно это - "лишь только когда разгружу свои трюмы", и
ничего иного. А _как именно_ следует понимать, станет ясно после прочтения
последних страниц этих правдивых записок - они уже приближаются.
...Я наполняю кружки до той поры, когда начинает смеркаться, и в нашем
подвальчике загораются лампы.
- Бланка, любимая, - шепотом говорю я тогда доброй моей супруге. -
Разреши мне отчалить в спальню, потому что сейчас я заквакаю.
- Что ж делать, иди! - вздыхая, неизменно отвечает добрая донна Бланка.
Я поднимаюсь по винтовой лестнице в спальню, расположенную на втором
этаже.
Чувствуя надвигающиеся сумерки, иллюзонские лягушки, живьем
проглоченные мною, начинают истошно квакать, как поступают эти нечистые
создания во всех странах света. Особенно старательно квакают они в лунные
ночи.
Они квакают тогда так громко, что заглушают гудок лайнера,
отправляющегося в этот час за океан, грохот машин и пение пьяных матросов
на улице.
Я закрываю окна и двери, чтобы кваканье не доносилось до посетителей
"Шестерых гусят" и до прохожих; было бы трудно каждому объяснять, что в
этом естественном явлении не заключено чертовщины.
Когда двери закрыты, я сажусь у окна и раскрываю рот так, чтобы лунный
луч проникал в самое нутро.
Лягушки и жабы, привлеченные светом, выпрыгивают из меня.
Плюх-плюх-плюх - одна за другой шлепаются они на пол.
- 996... 995... 994... - считаю я про себя.
Я провел в Иллюзонии 176 дней, глотая ежедневно по десять-пятнадцать
лягушек и жаб. Значит, всего их во мне скопилось, как по моей просьбе
высчитал падре Пабло, не меньше 1760 штук и не больше 2640; всегда вернее
набраться терпения и приготовиться к худшему.
1646 лягушек и жаб уже выпрыгнули из меня. Сегодня луна светит особенно
ярко, и проклятые твари прямо-таки сталкиваются в глотке.
Плюх-плюх - сразу две! Осталось 992. Плюх-плюх-плюх - осталось 989.
Плюх - 988!
Плюх - это выскочила малиново-синяя барбарная жаба; им я веду особый
счет. Пока хоть одна из них внутри, я буду барбарбарить невесть что, даже
если бы заткнул себе пасть кляпом из просмоленной пеньки.
Плюх - еще одна барбарная жабка.
Сегодня удачный вечер.
Ночь. Лягушки затихли. Я сажусь к столу и принимаюсь за эти свои
записки. И я стараюсь писать возможно быстрее - ведь надо закончить до
того, как Бланка закроет таверну. Она не любит моих записок и запрещает
даже думать об Иллюзонии.
- Все это вздор, Хосе, дорогой, - говорит она. - Ставлю четыре бочки
рома против дохлой каракатицы, ты никуда не выезжал из нашего городка и
провел все эти сто семьдесят шесть дней в больнице после того, как
одноглазый Санчос Контрерас разбил о твою башку пивную кружку за то, что
вместо "Вива эль Каудильо!" ["Да здравствует Каудильо!" (Франко)] ты
крикнул "Абако эль Каудильо!" ["Долой каудильо!"]
Я не спорю с Бланкой: с женщиной не спорят, особенно если женщина
прекрасна.
Разумеется, я мог бы одним ударом рассеять все ее хитросплетения.
Как мог Санчос Контрерас разбить мне голову пивной кружкой, если он
столько лет проживает в Иллюзонии, где даже получил титул
наи-наичестнейшего герцога?
И если я не был в Иллюзонии, каким же образом во мне скопилось две
тысячи шестьсот сорок лягушек и жаб, в том числе малиново-синие барбарные
жабы, совсем неизвестные в наших местах?
Впрочем, зачем огорчать Бланку. Я молчу и улыбаюсь.
Только вчера один-единственный раз я решился посоветоваться с супругой
и падре. Дело в том, что вчера из меня, кроме двадцати двух взрослых
лягушек, выпрыгнуло еще девять головастиков.
Я обеспокоился: не размножаются ли подлые создания в моей утробе? И не
надо ли принять срочные меры?
- Нет, - сказал падре, - они не размножаются!
И Бланка также подтвердила:
- Нет, Хосе, будь спокоен, они не должны размножаться!
Я думаю. Бланка старается отвлечь меня от воспоминаний об Иллюзонии,
потому что, как ей кажется, мне лучше просто забыть о том седеньком кочке,
которого я, как известно читателю, забарбарил, спасая свою шкуру.
Что ж, отчасти она права; воспоминание это не веселит душу.
Но, с другой стороны, от него ведь и не отделаешься - так просто...
Я дописываю последние строки и откладываю тетрадку: пора спать.
Спокойной ночи, сеньоры, если у вас спокойная совесть!
МУЗЕЙ ВОСКОВЫХ ФИГУР
ИЛИ НЕКОТОРЫЕ СОБЫТИЯ ИЗ ЖИЗНИ КАРЛА ФРИДРИХА ПИТОНИУСА
ДО, ВО ВРЕМЯ И ПОСЛЕ ПУТЕШЕСТВИЯ В КАРЕТЕ ВРЕМЕНИ
(Вторая рукопись)
ПРОИСШЕСТВИЕ ПЕРВОЕ
Темно. Слышатся шаги и тихий голос:
- Ради бога, осторожнее, профессор!
Словно сам собой движется язычок пламени, зажигая одну за другой свечи
в старинных канделябрах.
Светлеет. Теперь можно разглядеть человека, который зажигает свечи
фитилем, горящим на конце палки, - это мастер - и маленького профессора в
очках. Лицо у профессора испуганное. Оно и понятно. В мерцающем свете
глазам представляется зрелище несколько необычное.
Вдоль узкого зала расположились фигуры в фантастических одеяниях всех
времен и народов. Наполеон скрестил руки на груди. Нерон с жестокой
усмешкой любуется пылающим Римом. Каин убивает Авеля. Мария-Антуанетта
склонила голову на гильотину. Полярный исследователь сидит на ледяном
торосе.
Рядом с Авелем старинная карета, запряженная тремя конями: синим,
желтым и зеленым. На облучке старик в напудренном парике. Он что-то пишет
в тетради и негромко бормочет:
- Синус косинуса, помноженный на тангенс гипотенузы, получается два
мышиных хвостика и птичий клюв в остатке.
Над головой возницы надпись:
"ЗНАМЕНИТЫЙ МАГИСТР И ИЗОБРЕТЕННАЯ ИМ КАРЕТА ВРЕМЕНИ".
- Не бойтесь, профессор, это обыкновенный музей восковых фигур, -
говорит мастер.
Свечи отбрасывают колеблющийся свет. Тени мечутся по сводчатому
потолку.
Синий от холода полярный исследователь, протягивая окоченевшие руки к
пылающему Риму, вежливо спрашивает:
- Я не помешаю?
- Огоньку хватит, - отвечает Нерон.
Полярный исследователь греется. Рядом с ним Наполеон.
- Они несколько распустились, любезный профессор, потому что я долго
отсутствовал, - объясняет мастер. - Обычно они стоят на своих местах и в
своих веках. Обычно они тихие и послушные, потому что это ведь только
восковые фигуры. Самые обыкновенные восковые фигуры. Так что вам
совершенно нечего опасаться. Сейчас я наведу порядок, и мы продолжим
разговор.
Повысив голос, мастер обращается к полярному исследователю:
- На место, сударь! Воск тает от огня.
- Но мне холодно. Зуб на зуб не попадает.
- Попросил бы и вас отправиться на место. Надо приучаться к дисциплине,
- обращается мастер к Наполеону.
- "На место"... Я там простудился, схватил насморк и по вашей милости
снова проиграю битву при Ватерлоо.
- Ничего, ничего. Вам уже не придется проигрывать битв. Пора привыкнуть
к тому, что теперь вы только восковая фигура.
Профессор и мастер направляются в глубину зала. Тут стоят высокий
табурет и стол. Подвешенные к потолку, качаются неоконченные куклы. На
столе керосиновая лампа, краски, кисти, лопаточки.
Мастер, перебирая одну фигурку за другой, задумчиво говорит:
- Вы хотели познакомиться с приемами нашего искусства? Восковое
мастерство вырождается, но я еще помню кое-что, и руки еще слушаются. Кого
же вам показать?
Выбрав одну из фигурок, он вместе с ней поднимается на высокий табурет.
- Ну, конечно, я познакомлю вас с Карлом Фридрихом Питониусом, самым
обыкновенным аудитором [auditor (лат.) дословно - слушающий; должностное
лицо, исполняющее прокурорские обязанности; слово это бытовало в некоторых
европейских странах, в том числе в Германии] десятого класса.
Лампа освещает краски на палитре. Мастер не спеша тронул фигурку тонкой
кистью; изменил оттенок глаз, потом легким движением исправил форму носа.
Профессор, подняв голову, наблюдает за работой.
- Смотрите, смотрите, - бормочет мастер. - Искусство вырождается, и
теперь не часто полюбуешься настоящей _Тонкой Восковой Работой_. Не так-то
часто! Кажется, просто, но все дело в том, чтобы сделать персонаж
совершенно как живой, но совершенно не живым. Видите, слышите, как они
шумят, эти мои восковые фигурки? А если перейти грань... Если прибавить
слишком много воображения, или слишком много сердечности, или слишком
много жестокости... О, тогда не оберешься неприятностей. Итак, смотрите
внимательно. Сейчас я заканчиваю аудитора десятого класса Карла Фридриха
Питониуса. Прибавляем мазок. Еще мазок. Капнем из синего флакончика одну
каплю воображения. Видите, он уже слегка шевелится. Еще мазок и...
Мастер приподнялся на табурете. Но едва кисть коснулась фигурки, эта
последняя с неожиданным проворством скользнула на пол, прыгнула в карету
и, высунувшись из окошка, резким дребезжащим голосом крикнула:
- Гони! Сто тысяч дьяволов, гони скорей!
Магистр натянул вожжи.
Кони рванули с места.
Мастер. Лови! Держи его!
Наполеон. Ко мне, старая гвардия!
Восковые фигурки окружили императора:
- Где наступать? Где обходить? - наперебой спрашивают они.
Император чихает, он не может вымолвить ни слова.
Мастер. Он убежал и угнал драгоценную "Карету времени". Он убежал
вместе с моим любимым магистром!
Карета мчится по улице. Кони выбивают искры на каменной мостовой,
развеваются гривы.
- Гони! Гони! - кричит магистру аудитор, высовываясь из окошка кареты.
- Стой. Тпру!
Дом с массивными, обитыми железом дверями. В зарешеченном окошке
показалось бледное лицо служителя. Створки дверей сами собой раскрываются.
Виден бесконечный коридор.
- Милости просим, господин Карл Фридрих Питониус. Вовремя! - говорит
служитель. - Приказано всем незамедлительно явиться в Департамент
Соразмерностей на предмет ПРО-КРУ-СТА-ЦИ-И. Поторапливайтесь, господин
аудитор!
- _Прокрустации_? - переспрашивает Питониус и направляется в глубь
коридора.
ПРОИСШЕСТВИЕ ВТОРОЕ
Сдвигаются створки дверей. Еще видна узенькая полоска неба; вот и она
исчезла. По сторонам железные двери с надписями: "ДЕПАРТАМЕНТ",
"ДЕПАРТАМЕНТ", "ДЕПАРТАМЕНТ".
- Прокрустация, прокрустация, - озабоченно бормочет аудитор в таит
шагам. Остановился и, обернувшись к магистру, спрашивает:
- Что это такое - прокрустация? Отвечай! Должен же ты хоть что-нибудь
знать. Отвечай и помни - мы уже не в проклятом восковом царстве, где
каждый думал и говорил, что хотел, а в настоящем мире, который, слава
богу, имеет и дыбу, и виселицу.
- Прокрустация? - повторяет магистр. - Не знаю... Хотя нет... Ну,
конечно же. Жил в Греции на заре человечества в достославный век Геракла
близ города Герма разбойник Дамаст Prokrustus, что в переводе с греческого
означает - "растягиватель", умерщвленный впоследствии Тесеем. И было у
Дамаста ложе, на которое укладывал он путников и растягивал их. А если
путник на беду оказывался длиннее ложа, кровожадный Дамаст укорачивал его,
отсекая голову.
- Путаников, говоришь, укорачивал?! - заинтересованно переспрашивает
Питониус. - Очень, очень дельно. Как его звали? Дамаст? Дельный работник.
На самой заре человечества, говоришь?.. И подумать только, с самой зари
занимаемся мы этим - укорачиванием путаников, а работы хватает. Ее даже
становится больше, Да, работы, слава богу, хватает... Но какое отношение,
черт возьми, все это имеет ко мне? Я же аудитор, а не путаник?
Магистр не отвечает.
- Молчишь? - в гневе кричит Питониус. - Стража!
От стен отделяются невидимые раньше серые тени.
- Взять! Заковать в железо! Заточить!
Стража и магистр исчезают. Питониус идет дальше по коридору. Перед ним
дверь с табличкой: ДЕПАРТАМЕНТ СОРАЗМЕРНОСТЕЙ
ПРОИСШЕСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Комната без окон. Против двери, которую робко приоткрыл Питониус,
выстроились фигуры, такие неподвижные, что кажутся неживыми.
У каждой на груди лента с надписью: "Аудитор первого класса", "Аудитор
второго класса", "Аудитор третьего класса"... "Аудитор седьмого класса" и
так далее.
Питониус проскользнул в щель и пристроился с левого фланга рядом с
аудитором девятого класса, длинным, костлявым, голова которого возвышается
над шеренгой. Сосед чуть скосил глаза, и Питониус сжался под грозным этим
взглядом.
Справа и слева поблескивают ржавым железом прямоугольники дверей. У
левых дверей на платформе странное сооружение, нечто вроде складного
метра. Членики этого метра выскакивают с коротким и пронзительным
металлическим звуком. Один членик, второй, третий... Последний - десятый -
почти касается потолка.
Над сооружением надпись: ПРОКРУСТАТОР
Около платформы лестница. По ней бегают - вверх и вниз, вверх и вниз -
человечки в черном.
Это служители Департамента Соразмерностей.
На бегу черные человечки щелкают ножницами.
Только щелкание ножниц и стук выскакивающих и снова исчезающих члеников
прокрустатора нарушают тишину.
Из правых дверей появляются два герольда.
Первый герольд. Слушайте! Слушайте! Слушайте!
Второй герольд. Внимайте! Внимайте! Внимайте!
Первый герольд. Внимайте новому Главному Установлению Верховного
Аудитора.
Второй герольд разворачивает длинный свиток и читает:
_Замечено, что некоторые аудиторы десятого, девятого и других низших
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг