двигался пяток вершников. В голове - стрелецкий сотник Алексей Колзаков и
ляпуновский посланец в синем кафтане и .мурмолке с куньей опушкой. На его
по-совиному большом, плоском и скудобрудом лице хищно выставлялся
крючковатый нос. Невзрачен, узкоплеч Биркин. Но держится надменно. Не
поворачивая головы, он что-то брюзгливо вещает склонившемуся к нему ражему
сотнику. И того и другого заметно пошатывает.
- Узрел? - лихо подмигнув, спросил Кузьму Замятия.- То-то! Чай, из
Благовещенской слободки, из твоего угла следуют. Приглядели там богатую
вдовицу, кажинный день к ей жалуют на попойку, повадилися.
- А все ж повремени, - легонько, но твердо пристукнул ладонью по кожам
Кузьма.- Всяко может статься. Сами себе не пособим - кто пособит?
Замятия пристально посмотрел на него, однако промолчал. Кузьме он верил:
этот попусту слов не бросает.
У таможенной избы, где скучивался досужий люд для разговора, Кузьме не
удалось узнать ничего нового, вести были все те же: о пожаре Москвы,
разграбленье божьих храмов, незадачливых приступах Ляпунова, коварстве
Жигимонта и переметчиках-боярах.
- Смоленск-то нешто пал, милостивцы? - огорошенный, разными безотрадными
толками, возопил из-за спин беседников мужик-носильщик.
- Стоит, держится,- успокоили его.
- Ну слава богу,- размашисто перекрестился мужик. - А то я всего не
уразумею, слаб умишком-то. Помыслил, везде един урон. Но уж коли Смоленск
стоит - и нам не пропасть.
Вес кругом засмеялись: простоват мужик, а в самую точку угодил, облегчил
душу.
Кузьму тронул за рукав знакомый балахонский приказчик Василий Михайлов,
отозвал в сторону.
- Помоги, Кузьма Минич, - попросил дрожащим, срывающимся голосом,- рассуди
с хозяином. Довел попреками: обокрал я, дескать, его, утаил деньги.
Правежом грозит... А я пошлину тут платил да таможенную запись утерял - не
верит. Воротился ныне за новой, но сукин сын подьячий ее не выправляет:
хитровое, мол, давай. А у меня ни денежки. Обесчещен на весь свет...
Ладно, барахлишко продам на долги. А сам куды денуся с женой да чадом,
обесчещенный-то?
Приказчик был еще молод и, видно, не сумел нажить ничего, усердствуя перед
хозяином: такой себе в наклад семь потов проливает. Кафтанишко потертый,
сдернутая с вихрастой головы шапчонка изношенная, мятая. Сам нескладен,
костист, с чистой лазорью в глазах и кудрявым пушком на подбородке, далеко
ему до иных приказчиков-горлохватов.
- Давай-ка все чередом выкладывай, - без обиняков сказал ему Кузьма и
ободряюще усмехнулся.- То не беда, что во ржи лебеда. Кака пошлина-то была?
- Проезжал я снизу, с Лыскова, трои нас было,- стал торопливо говорить
Михайлов.- Проезжал еще по снегу, перед ледоломом. На четырех санях с
товаром - мучицей да крупами, а пятые сани порожние. И взяли у меня в
таможне проезжие пошлины с товарных саней по десяти алтын, полозового же
со всех саней по две деньги да головщины счеловека по алтыну.
- Стало быть,- без промешки высчитал в уме Кузьма,- рубль одиннадцать
алтын и две деньги50.
- Верно! ;- восхитился быстротой подсчета приказчик.- Так и в записи было.
А хозяин не верит. Дорого, байт. А моя ль вина, что цены ныне высоки?
- Беда вымучит, беда и выучит. Товар-то весь в целости довез?
- А то! Уж поручися за меня, Кузьма Минич.
- Поручную писать?
- Не надобно, довольно и твоего слова.
- Мое слово: поручаюся. Так хозяину и передай.
- Спаси тебя бог, Кузьма Минич,- возрадовался приказчик и поклонился в
пояс.- Слово твое царской грамоты верней, всяк о том ведает. Балахонцы в
тебе души не чают. Должник я твой до скончания века...
Глаза приказчика сияли таким светом, словно он до сей поры был незрячим и,
внезапно прозревши, впервые увидел божий мир. Михайлов поклонился еще раз,
и еще.
- Полно поклоны-то бить, не боярин я, - сдвинул брови Кузьма. - У меня,
чай, и к тебе просьбишка есть.
- Все исполню в точности, Кузьма Минич.
- Явишься в Балахну, моих-то проведай, Федора с Иваном. Дарью тож навести.
Вот и поклонися им от меня. Живы-здоровы ли они?
- Здравствуют. Соль токмо ныне у них не ходко идет. Строгановы перебивают.
А прочее все по-божески. У Дарьи Ерема сыскался, из-под ляхов, бают, в
невредимости вышел...
5
Еремей как сел под иконой на лавку, так и сидел допоздна: расповедывал о
своих бедствиях в Троицкой осаде.
Говорил он негромко и ровно, стараясь невзначай не распалить себя, но
порой все же румянец проступал на его острых землистых скулах сквозь
белые, паутинной тонкости волосья клочковатой бороды. Еремей замолкал,
прикладывал рукав рубахи к заслезившимся глазам и, для успокоения
промолвив любимую приговорку, что была в ходу на всей Волге: "Клади весла
- молись богу", продолжал рассказ.
В просторную горницу к Кузьме послушать приехавшего из Балахны родича
набивался люд. Так уже не впервой было, и посадским в обычай стало
приходить сюда повечерять, усладиться доброй беседой, попросить совета или
ручательства, а то и просто побыть да в раздумчивости помолчать среди
несуетного простосердечного разговора. Как Минич к людям, так и люди
тянулись к нему, почитая его здравый и сметливый ум, прямоту и честность.
На Кузьму всегда можно было опереться - он совестью не поступался и не
подводил, во всяком деле прилежен. На посадах никому так не доверяли, как
ему, даже губной и земский староста, даже таможенный голова прислушивались
к его рассудительному слову. И все больше у Кузьмы становилось верных
людей, что накрепко привязывались к нему.
На сей раз от народу было вовсе невпродых, пришлось растворить окна.
Пришли неразлучные обозные мужики старик Ерофей Подеев с бобылем Гаврюхой,
пришел Роман Мосеев, что вместе с Родионом Пахомовым тайно навещал в
Москве патриарха Гермогена, а следом - сапожный торговец Замятия Сергеев и
рыбный прасол Василий Шитой, целовальник Федор Марков, стрелец Афонька
Муромцев и еще добрый десяток посадских. Лавок не хватило, кое-кто, не
чинясь, уселся на полу. Внимали Еремею с любопытством, сострадательно.
Рассказывал Еремей, как мерли люди от глада, хлада и хворей, как
приползали умирать в монастырь покалеченные мученики с изрезанными
спинами, прожженным раскаленными каменьями чревом, содранными с головы
волосами, отсеченными руками, как завален был монастырь и все окрест его
смрадным трупием, как безумство охватывало живых, уже привыкших к скверне
и сраму. Говорил о великих деяниях нового архимандрита Дионисия, который
наладил надзор и уход за хворобными и ранеными, погребение усопших,
странноприимство утеклецов из Москвы и других мест и праведно поделил на
всю братию, ратников и пришлый люд скудные монастырские припасы, отказав
себе в хлебе и квасе и довольствуясь только крохами овсяного печива и
водой. Поминал Еремей и явившегося после осады келаря Авраамия Палицына,
что избегал страдных трудов и если не мешал Дионисию, то и не отличался
радением...
Умучился Еремей, рассказывая. Под конец пожалели его мужики, не стали
донимать расспросами, а разошлись молчаливо уже по теми.
Собиралась гроза. Кузьма, проводив всех, задержался. на крыльце,
растревоженный исповедью Еремея, и гроза застала его там.
Наотмашь рубили вязкую черноту неба блескучие клинки молний. Свет на
минуту вырывал из мрака лохмотья низких туч, верхушку старой березы у
ворот. Листва ее взъерошивалась и шипела, как перегорающее масло. Редкие
порывы ветра, будто порошей, кидали в лицо Кузьмы вишенный цвет, жестко
трепали бороду. И все же было душно до нестерпимости, и Кузьма ждал первой
капли дождя. Никак не выходили из головы Еремеевы страсти. И чем больше
думалось, тем тягостней становилось.
Кузьма потянул от горла глухой ворот рубахи, и в то же мгновенье
отдернулся непроницаемый полог тьмы, сверкнуло небывало ослепительным
светом. Ярко полыхнула береза. И в этом сиянии на ее месте привиделся
Кузьме богатырского роста яроокий старец в сверкающих ризах. Неистово
горящий взор и вытянутая рука старца были устремлены прямо на Кузьму,
словно он разгневанно призывал его к чему-то. Блеснуло видение вспышкой и
пропало во мраке.
"Что за морока, за блазнь? - не поддаваясь смятению, но все же теряя
обычную твердость, подумал Кузьма.- Не сам ли Сергий Радонежский примнился
мне? Пошто же примнился, какое знамение явил?.."
Крупная капля глухо шмякнулась о нижнюю ступеньку крыльца. Вторая упала
рядом. И, набирая силу, зачастил скороговоркой, а потом обвально хлынул
проливной дождь.
Кузьма вошел в дом. Татьяна еще не спала, сидела, низко склонившись у
светца, перебирала рубахи Нефеда.
- Новины пора справлять сыну, нашитое-то уж мало все, - словно бы про себя
прошептала она, когда Кузьма подсел к ней на лавку. Кузьме вдруг стало
жалко Татьяну, верно берегущую уют и покой его дома, которые с недавних
пор все больше тяготили его. И он повинно молчал.
- Страшно мне, - всхлипнула жена и сиротливой пташкой прижалась к нему. -
На себя ты непохож стал, людское тебе своего дороже. Чую, в самое пекло
норовишь, не зря мужики к тебе сбиваются. Одумайся, Куземушка: молонья по
высокому дереву бьет.
Вещуньями были женщины на Руси. И не диво. Редко выдавались тут спокойные
годы - часты были лихие. И трудно ли угадать неминучую беду, голод, мор,
оскудение, поруху, разлуку и утрату в недобрую пору? И велика ли хитрость
провидеть, на какие пути устремится мужество, куда поспешит отвага и где
найдет себе место достоинство, когда грянет напасть?
В словах Татьяны не было ничего необычного, всего лишь женская опаска.
Всякий раз перед дальней дорогой или трудным делом жена заклинала Кузьму
беречь себя, остерегала. И ему привычны были ее тревоги, как привычны и
женино благословение, и образок на шею, оберегающий от всех зол. Но теперь
в словах жены он нашел вещий смысл.
Так и сидели они, прижавшись друг к дружке, каждый думая о своем.
Немолчный глухой шум дождя один нарушал тишину.
И слышались Кузьме в этом шуме то перестук копыт и звон оружия, то стоны и
плач, то сполошный рев набата. Гибнущая земля отчаянно взывала к живым, и
нельзя было не откликнуться на ее зов.
Словарь
Аще - если, хотя
Банделер - перевязь для ношения холодного оружия
Батог - палка
Бердыш - серповидная секира на длинном древке
Берендейка - стрелецкий ремень через плечо с подвешенными зарядцами
Бехтерец - панцирь из металлических пластин
Бить челом - просить о чем-либо, кланяться
Блазнить - искушать, соблазнять
Бобыль - неоседлый крестьянин, наемный работник
Богопопустный - посланный богом в наказание
Бортник - собиратель меда диких пчел, промысловик
Бунчук - длинное древко с прядями из конских волос или кистями на конце
Быть в нетях - отсутствовать, находиться неизвестно где
Валгалла - загробное царство пирующих героев у скандинавов
Варница - солеварня
Велий - великий, большой
Вельми - очень
Вершник - всадник
Весь - селение, деревня
Вой - воин
Вкупе - вместе
Волоковое окно - небольшое задвигаемое доской окно
Волоковой станок - приспособление для перевозки пушек
Воротник - страж при воротах
Воровать - злодействовать, бунтовать
Вотчина - родовое имение, переходящее по наследству от отца к сыну
Вякать - болтать
Грузовое - пошлина с груза
Головщика - подать или пошлина с человека, с головы
Гости - высший слой купечества
Губной староста - судья, выборное лицо, ведавшее уголовными делами
Гуляй-город - полевое подвижное (на колесах или полозьях) укрепление из
деревянных щитов с прорезанными в них бойницами
Дети боярские - низший разряд служилого дворянства
Днесь - сегодня
Дьяк - письмоводитель, секретарь, управляющий делами
Заклеп - затвор, место заточения
Замотчать - промешкать
Запись поручная - письменная порука за кого-либо
Засека - укрепление, сделанное из поваленных деревьев
Затинная пищаль - крепостное ружье, пушка
Зело - очень, весьма, много
Зелье - порох
Зипун - легкий кафтан из домотканого сукна
Имать - брать
Ин - иной, один, другой
Исполать - слава, хвала, пожелание многолетия
Каптан - зимняя повозка
Квартное войско - наемное войско, которое содержалось на четвертую часть
доходов с королевских имений
Келарь - эконом, заведующий хозяйством монастыря
Клир - духовенство, весь церковный причт
Клирик - церковный служитель
Клирос - место для певчих в церкви по левую и правую сторону иконостаса
Ковы - злые умыслы, козни
Коло - круг, собрание, сходка, совет
Комиссар - доверенное лицо, наделенное особыми полномочиями
Корона - собственно сама Польша, исконная польская земля
Крыж - крест
Куколь - монашеский капюшон у принявших схиму
Лайдак - негодяй, плут
Латинская вера - лютеранское или католическое вероисповедание
Лепо - хорошо, красиво
Литургия - церковное богослужение
Личина - маска
Ловитва - охота
Лойола - основатель ордена иезуитов
Мисюрка - шлем с плоским верхом и кольчужной сеткой - бармицей
Младшие (молодчие) - низшая платежеспособная категория посадских людей
Мурмолка - невысокий колпак с меховой опушкой
Мыльня - баня
Набаты - барабаны, литавры
Навет - наговор, клевета
Навязень - род кистеня, палка с навязанной на веревку гирей или камнем
Налой - высокий столик для чтения книг стоя, пюпитр
Нань - на него
Наряд - артиллерия
Нестяжатели - проповедники аскетизма, обличители церковного стяжательства
Николин день (вешний) - церковный праздник, отмечающийся 9 мая по старому
стилю
Норовить - потворствовать, угождать
Ны - нас
Обаче - но, однако, напротив
Объярь - дорогая шелковая ткань
Овамо - туда
Одесную - справа
Опала - немилость
Опашень - летняя одежда без воротника, которую носили внакидку
Опричь - кроме
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг