Марина с головы до ног была осыпана золотом. Да и не только она. Ее отец
получил тоже немало: чернолисью шубу, золотую булаву, часы в хрустале с
золотой цепью, вышитые золотом ковры, унизанную дорогими каменьями чарку,
шесть сороков отборных соболей...
Что ни день, прибавлялись подношения, которым, казалось, не будет конца, -
королю, придворной знати, сенаторам, родственникам Марины и ей самой,
словно новый русский государь решил засыпать драгоценностями всю Польшу.
Веселыми радужными взблесками ослепляла изумленную до необоримой дрожи
шляхту самоцветная россыпь адамантов, сапфиров, рубинов. Были среди
подношений и удивительной красы перстни, и браслеты, и жемчужные ожерелья,
и большие золотые чаши, и гиацинтовые бокалы, и серебряный павлин с
золотыми искрами, и вся в каменьях литая Диана на золотом олене, и целые
штуки парчи и бархата, и даже золотые рукомойник и таз искуснейшей работы.
Только нанизанного на длинные нити жемчуга оказалось более трех пудов. А
еще богато украшенное оружие, породистые скакуны под персидскими попонами,
живые куницы, ловчие кречеты. А еще двести тысяч злотых Марининому отцу и
пятьдесят тысяч ее брату, старосте Саноцкому...
Сам король, обычно суровый и мрачный, оказал великую милость сандомирскому
воеводе Мнишеку, приняв приглашение на бал в честь новоявленной русской
царицы, как уже все вокруг называли Марину, и был там необычайно весел.
Но больше всех радовался на балу Ежи Август Мнишек, опрокидывая чарку за
чаркой. Разгоряченное лицо его лоснилось от самодовольства, усы спесиво
топорщились, брюхо колыхалось от смеха, короткие ножки подрагивали при
звуках мазурки, и он походил на объевшуюся и нагло загулявшую на виду у
всех крысу. И уже смолкли злоязычники, которые не раз поминали втихомолку,
что сандомирский воевода вовсе не мнишек23, а дьявол, что он нечист на
руку и после смерти Сигизмунда II Августа ловко выкрал из королевского
дворца все драгоценности покойного. Ныне только завистливые восхищенные
голоса слышались-по сторонам. А дочь воеводы была на седьмом небе от
похвал.
Для Марины весь мир заискрился и засиял смарагдами. И сразу низкорослый,
рыжий да еще с бородавками на лице чужак стал для нее желанен и прекрасен,
затмив всех неотразимо статных польских ротмистров-усачей. А приехавший из
Московии главный секретарь царя Ян Бучинский незамедлительно подлил масла
в огонь рассказами о храбрости и удальстве своего повелителя. С
нескрываемым восторгом он поведал, как, пируя с боярами в селе Тайнинском,
бесподобный Дмитрий повелел спустить с цепи огромного дикого медведя,
смело подбежал к нему, изловчился сесть верхом и в один миг порешил зверя.
- Не страшное чудище оседлал ваш рыцарь, ясновельможная панна,- саму
варварскую Русию, - смеясь, заключил красноречивый Бучинский.
В самом начале весны, в ясный мартовский день Марина с отцом выехали в
Москву. Им сопутствовала двухтысячная свита. И каждый из этого пестрого,
гомонливого и норовистого скопища ехал в надежде поживиться на чужом
коште, набить прихваченные пустые сумы и укладки дорогим добром. Бойко и
суетливо перекликаясь, не скрывая насмешек над встречными черными
мужиками, вступали в щедрую Московию брат Мнишека пан староста
Красноставский, его зять князь Константин Вишневецкий, его сын староста
Саноцкий Ян, вельможный пан Тарло с супругой, пан Георгий Стадницкий, пан
Самуил Бал, подстолий коронный пан Станислав Немоевский, паны Вольский,
Броневский, Корыто, Любомирский, Ясеновский, Домарацкий, королевский
секретарь ксендз Франциск Помаский, паньи Казановская и Гербутова, пять
монахов и прочая, прочая, прочая, включая хватов-купцов, многочисленную
челядь, стражу и сорок музыкантов.
Это было целое войско, которое шло не зорить и грабить, а взять положенную
ему по праву верных сопроводителей и сберегателей русской царицы нескудную
плату.
Заливистым малиновым звоном всех сорока сороков встретила Марину Москва.
Шестерка серых в яблоках лошадей с крашенными в алый цвет гривами и
хвостами подвезла карету шляхтянки к переправе через Москву-реку, где
Марина пересела в более богатую, украшенную царскими гербами повозку,
которую медленно потянула уже целая дюжина покрытых барсовыми и рысьими
шкурами коней. Сотни нарядно одетых всадников ехали впереди и позади
повозки вдоль двух бесконечных рядов стрельцов в красных кафтанах с белой
перевязью. Среди вершников особо выделялся молодой распорядитель, одетый в
польский гусарский наряд, любимец царя Петр Басманов. Не могла не заметить
Марина и молодцеватой иноземной гвардии царя, пышных зеленых и фиолетовых
кафтанов бравых драбантов, их сверкающих алебард, древки которых с
золотыми и серебряными кистями были обтянуты красным бархатом.
Оглушительно застучали литавры и барабаны, когда Марина въехала наконец в
Кремль. Гром приветствий долго раздавался даже после того, как она
вступила во дворец. Это был триумф, какого за целую жизнь не видывали
многие славные государи света.
В честь еще не венчанной царицы пиры следовали за пирами. Мнишек на
дармовщину упивался до дурноты, из-за стола его на руках выносили в
спальню. Новый царь презрел боярскую чинность, со всеми обходился
запросто, по-приятельски и, скинув тяжелые русские одежды, являлся на пиры
в гусарском парчовом полукафтане, красном бархатном доломане и узких
сафьяновых сапожках. Но за свой стол, по заповедному обычаю, не сажал
никого, даже тестя, даже обиженных на него за это королевских послов
Николая Олесницкого и Александра Гонсевского. Однако это была, пожалуй,
единственная его уступка ревнителям доброй старины - растерявшимся среди
иноземной разгулявшейся своры чинным боярам.
- Мои ами, ты лучший из русских императоров! - по-свойски хлопнув царя по
плечу, с пьяным умилением воздал ему хвалу капитан гвардейской стражи Жак
Маржерет. - Ты смело открыл двери перед Европой!.. Ты мыслишь заложить
университас!.. Ты избавишь своих подданных от вечного варварства!..
В ликовании пиршественных загулов, когда вино отвлекало от всего, кроме
самого вина, Марина ни на малость не позволила пренебречь ею и немедля
выказала свой норов. Она наотрез отказалась от москальских "варварских"
яств, которые были не по ее тонкому вкусу. Или голодовка, или только
польская кухня: хлодник, граматка из пива, флячки из говяжьих рубцов,
бигос, краковская каша с изюмом, бараний цомбер в сметане и привычные
соусы, подливы, приправы. Не могла она перенести и того, что москали не
знали тарелок и ели прямо из общих блюд. Какая дикость!..
Готовый исполнить любую прихоть своей избранницы, угодливый Дмитрий не
стал противиться ее желаниям. И потому Марина своенравно трапезничала в
гордом одиночестве за наглухо закрытыми дверьми.
Даже на венчание она пожелала явиться напоказ в польских одеждах, но тут
уже открыто и уязвленно воспротивились старшие из думных бояр. И как ни
упрямилась Марина, не расслышав первого грозового раската над своей
головой, ей через силу пришлось покориться.
Хмурая, с высокомерно поджатыми губами она сошла с крыльца Грановитой
палаты. Но майский день был так солнечен и свеж, так усердствовали
польские музыканты, такими буйными криками разнаряженная знать
приветствовала ее, что она сменила гнев на милость и попыталась
улыбнуться. Голову кружило, как от крепкого хмеля. Не то страх, не то
восторг, отчего немели уста и отнимались ноги, сковывал и трепетом
охватывал Марину. Дорожка из расстеленного перед нею алого сукна вела ее к
высшему величию и блаженству. Чего еще было желать?
Уже почти бесчувственно ступала она в своем раскошном вишневом бархатном
платье. И столько было на ней жемчуга, драгоценных каменьев и золота, что
цвет его едва можно было различить. Искусный убор в виде короны из
сверкающих адамантов, жемчуга и золотых нитей, вплетенных в волосы,
украшал ее голову. И все вокруг нее вплоть до Успенского собора блистало
драгоценностями, переливистой парчой и ярким багрецом.
Но праздники не длятся вечно. И не зря любезный, пренебрегающий всем
русским повадник и виршеплетец Иван Хворостинин унреждающе вещал:
"Московские люди сеют землю рожью, а живут единой ложью". Всего полмесяца
довелось быть Марине русской царицей. Страшный людской потоп захлестнул
царские покои, сокрушил ее Дмитрия, ее саму занес в глухую ярославскую
ссылку, а потом в Тушино.
3
Было все, и вот не стало ничего. Однако Марина не из тех, кто может
смириться с неправедным ударом судьбы. Она, только она, и никакая другая -
законная русская царица. Нехай жалкий обманщик выдает себя за ее
сгинувшего мужа, но самой-то Марине нечего лукавить - вся Московия
воистину присягала ей. И она не даст на поругание свою честь и вернет себе
былые права...
Уже совсем придя в себя и воспрянув духом, Марина через завесь неколебимо
сказала Плещееву:
- Тшеба беч!24
- Погодим чуток. Слышь, что творится! - ответствовал предусмотрительный
Плещеев.
Снаружи доносилась пальба. То ли поляки опять повздорили между собой, то
ли схватились с москалями, которые ставили им в вину пропажу царика.
Возле самого дворца роились крикливые оружные мужики, сбегались и
расходились озабоченные дворяне и дети боярские, суматошно сновали
приказные подъячие. Мимо с диким ором проносились на косматых бахматах
татарские лучники. Визжал и скрипел под копытами, полозьями, сапогами и
лаптями забрызганный рыжей конской мочой снег. Целый день не понять было,
кто чего хотел и кто с кем затевал новые свары.
Марину сжигало нетерпение. Однако Плещеев, сумев сговориться с донскими
казаками, дожидался глухой ночи. Чтобы убить время, Марина придвинула к
себе низкий шандал с зажженными свечами и принялась за письмо тушинцам.
"Я принуждена удалиться, избывая последней беды и поругания. Не пощажены
были и добрая моя слава и достоинство, от бога мне данное. В пересудах
равняли меня с падшими женками, глумились надо мною за чарками. Не дай
бог, чтобы кто-то вздумал мною торговать и выдать тому, кто на меня и
Московское государство не имеет никакого права. Оставшись без родных, без
друзей, без подданных и без заступы, в скорби моей поручивши себя богу,
принуждена я ехать поневоле к своему мужу. Ручаюсь богом, что не
отступлюсь от прав своих как ради защиты собственной славы и достоинства,
потому что, будучи владычицей народов, царицею Московскою, не могу стать
снова польскою шляхтянкою, снова быть подданною, так и ради блага того
рыцарства, которое, любя доблесть и славу, помнит присягу..."
- Пора, государыня! - распахнув дверь, нетерпеливо позвал ее Плещеев.
Они вышли во двор, где уже молчаливо поджидал их десяток всадников. Марина
было в походном жолнерском одеянии. Два казака расторопно подсадили ее на
коня.
Ехали тихо, нераздельным тесным скопом и только за внешним крепостным
валом пришпорили коней. Острый морозный ветер хлестнул в лицо, сбил
дыхание.
Они мчались наугад, лишь бы оказаться подальше от оставленных таборов, и
не заметили, как свернули на север. К рассвету начался снегопад. Вовсе
заплутавшись, беглецы неожиданно выехали к городку Дмитрову и столкнулись
с дозором Яна Сапеги.
4
Грозный воитель, наводивший ужас на русские грады и веси, был вовсе не
грозен обличьем. Легкий, жилистый, с юношески жиденькими усиками и щуплой
испанской бородкой на худом лице, он казался слишком невзрачным, чтобы
можно было сразу углядеть в нем достоинства отчаянного храбреца и вместе с
тем бывалого и ловкого вожака. Однако ни перед кем разгульная и неуемная,
но все же почитающая некоторые рыцарские заповеди служилая шляхта не
преклонялась так, как перед Яном Сапегой. Если сбродные отряды пана
Лисовского и пана Ружинского позволяли себе любые бесчинства, то сапежинцы
отличались большей пристойностью, хотя и они не упускали случая
полиходейничать.
Беглянка и ее провожатые еще только поднимались по взгорью к терему, где
остановился бесподобный Ян Петр Сапега, а он уже заметил их, стоя под
тесовым навесом крыльца. Перед ним во дворе гарцевало по кругу на вороных
и рыжих скакунах десятка три молодых гусар.
С непокрытой белобрысой головой, в накинутой на кожаный колет шубейке
востроглазый Сапега учинял досмотр какой-то неполной хоругви. Он
подергивал острыми плечами, притопывал сапогами с гремучими шпорами,
язвительно покрикивал:
- Марек, патч, у коня твоего от копыта отпада подкова!.. Завше спехом ты
робишь, хлопак. Завше у чебе25: "Седлай портки, давай коня!.." А ты,
Анджей, з якей радощи скачешь на седле?..
Краем глаза Сапега углядел среди подъехавших дозорных Марину. На миг
окаменел, стал сурово жестким его продубленный на стуже лик. Но уже в
следующее мгновение усмешка согнала суровость с его лица. С любезной
улыбкой воитель поспешил навстречу Марине, которая не без труда сползала с
седла.
- Цо за пшиемне споткание!26 Прошу, прошу до нас, ясно-вельможна пани
Мнишек!..
Поддерживая Марину за локоток, он провел ее в жарко натопленные хоромы.
Оставшись одна, опальная царица бесчувственно упала на постель и тут же
забылась в тяжком сне. Никто не нарушал ее покоя, и она пробудилась уже
затемно.
Сапега ждал ее за накрытым столом в уютной моленной. Ведали бы изгнанные
хозяева о таком кощунстве!
Похлебывая теплый сбитень из серебряного кубка, воитель был погружен в
свои заботы. Фортуна не благоволила ему. Он устал от бессчетных схваток,
вынужден был увертываться от встреч со Скопиным-Шуйским и снять осаду
Троицы. Передышка в Дмитрове ненадолго, и как только воротятся отряды,
отправленные за припасами и кормами за Волгу, войско сдвинется с места. Но
куда идти: к самозванцу в Калугу или к королю под Смоленск?
Мноих тушинских поляков воитель уговорил встать под королевское знамя,
однако сам мешкал. И не по своей охоте. Через великого литовского
канцлера, родича Льва Сапегу он держал тайную связь с Сигизмундом и ведал,
что у короля есть корысть иметь своего сильного поборника в самой глуби
Московии. Нет, под Смоленск идти не время: тут он изводит и отвлекает
нарастающие силы Скопина-Шуйского, не давая ему бросить их на короля.
Нечего поспешать и к самозванцу, от пособничества которому он отговаривал
в Тушине польское рыцарство. Все тщетные потуги беспутного вора завладеть
Москвой давно вызывали одну только досаду в Сапеге, и в калужском сидении
самозванца он угадывал полную обреченность. Ныне лишь бестолковые не
разумеют, что затея с новым лжецарем не удалась. Остается одно: пуститься
в набеги, рассеивая погибельную смуту во вред Москве и на благо Речи
Посполитой.
Как только Марина, явившаяся к столу, открыла свои намерения, Сапега стал
усердно уговаривать ее остаться при войске в Дмитрове или же вернуться под
королевскую опеку.
Уязвленное честолюбие зорко. В суховатом, с легкой хрипотцой непререкаемом
голосе воителя, в его тяжелом, властном взгляде исподлобья, в том, как он,
не чинясь, хищно раздирал цепкими пальцами курицу, Марина углядела
оскорбительную вольность обхождения с ней. Видно, вовсе не признавал за
опальницей высокого титула русской царицы пан Сапега, а потому и ставил ее
ниже по знатности. Все Сапеги кичились тем, что их род идет от исконно
государева корня Гедиминовичей. Правда, ходили толки, что это не так, но
никто не осмеливался перечить заносчивым и скорым на расправу Сапегам.
Не проронила укорного слова и Марина, чутко догадавшись, что она у Сапеги
скорее пленница, чем почетная гостья. Ее уже не могло обмануть "рыцарское"
привечание, дешевое, как цыганское монисто. Да и сам Сапега, хватив
горилки, хоть и пытался соблюсти видимость почтения к достославной пани,
все же не скрывал грубых своих привычек. Заматеревший в схватках и
жестоких воинских утехах, он повел себя с незадачливой царицей так, словно
оказался в приятельском кругу. Повадки его были сродни той жолнерской
разнузданности, которую Марине довелось видеть во время своего безумного
загула в тушинских шатрах.
Еще не закончив трапезы, опальница уже отчаянно возненавидела воителя -
его когутные27 вскидывания головой, резкий смех, грубые руки насильника,
худое лицо с реденькой порослью. Сапега распалился и рубил сплеча,
хвастливо повествуя о своих воинских доблестях и захваченных богатствах.
Отчужденно потупясь и старательно ковыряя вилкой жаркое, Марина сдерживала
подступающий гнев. Горячечная краснота полыхала на ее щеках.
Сапега наконец это приметил и осадил себя. Белесые глаза его стали
колючими, холодными.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг