глотая воздух, сполз на пол.
- Вы рассказываете с таким сладострастием, Ольсен, будто получали
удовольствие, расправляясь с этими несчастными, - сказал Малинин.
- Это в нем заговорила кровь его воинственных предков, - встал на
защиту друга Лефер.
- Заверяю вас, что действовал строго в пределах необходимой
самообороны, - сказал Ольсен, кинув опасливый взгляд на Гринвуда. -
Продолжу, однако. В тот самый момент, когда за мной осталось поле боя,
дверь распахнулась и в комнату ворвалась куча народа. Если это была не вся
французская армия, то по крайней мере добрая ее половина. Вежливо
пропустив отряд, я выскочил из-за дверей, выбежал наружу и запер своих
преследователей. До сих пор ума не приложу, как мне удалось провести их
таким примитивным образом.
- Д'Артаньян на вас еще не родился! - сострил Лефер.
- Конечно, им не стоило большого труда выломать дверь, и по тому, с
каким остервенением они взялись за это дело, я мог не сомневаться, что
имею в запасе не более двух-трех минут. Кинувшись бежать вдоль галереи,
едва освещаемой тусклым светом масляных фонарей, я нечаянно сбил с ног
какого-то монаха, а затем ухитрился сорвать кринолин с шедшей навстречу
дамы. Наконец я достиг круглой башенки, откуда витая мраморная лестница
выводила в наружный двор. Мне почему-то казалось, что в этом месте не
должно быть сильного караула. Но, глянув вниз, я понял, что ошибся: весь
двор был заполнен швейцарцами.
Что делать? Две-три секунды промедления едва не стоили мне головы.
Услышав нараставший позади шум, я оглянулся и в неясном свете факелов
увидел искаженные яростью лица набегавших на меня гвардейцев. В их глазах
горела непреклонная решимость отомстить за поруганную честь! Еще бы,
какой-то ничтожный чужеземец раскидал целую роту отборной королевской рати
- топить его, палить огнем, тут ведь речь о престиже!
У меня оставалось несколько мгновений, и этого оказалось достаточно,
чтобы выхватить шашку с веселящим газом и швырнуть ее им под ноги.
Действие этого оружия мгновенно. Под сводами древнего замка разразился
громовой хохот, достойный Гаргантюа и Пантагрюэля. Славные воины короля
Генриха закатывались в истерике и один за другим в изнеможении опускались
на каменный пол.
Я еще раз посмотрел вниз. Там царила полная кутерьма. По двору в разных
направлениях бегали солдаты, не знавшие, что им делать: то ли хватать
заговорщиков внутри Лувра, то ли оборонять его от внезапного
нападения-извне. Раздавались панические выкрики: "Это опять Гиз!",
"Спасайте короля!", "Испанцы в Париже!" Кто-то пытался навести порядок,
хриплым натужным голосом отдавая команды, их перекрывал гул перебранки,
треск горящих факелов. Несмотря на всю опасность своего положения, я не
мог оторвать глаз от этой картины, напоминавшей по колориту полотна
Рембрандта, а по буйному движению - батальные зарисовки Гро.
Внезапно все голоса перекрыл истошный вопль: "Вот он, дьявол, хватайте
его!" Рослый швейцарец, сидевший на лошади, приподнялся в седле, чтобы
наглядней показать своим товарищам, где противник. Залюбовавшись этим
закованным в латы живописным воякой, я не сразу сообразил, что он
указывает на меня. А ведь и в самом деле вид у меня был устрашающий. Стоя
в клубах веселящего газа, частицы которого, пропитанные лунным светом,
создавали подобие переливающегося белого шлейфа, и, главное, с диковинной
маской на лице, я должен был показаться чудовищем из другого мира. И надо
отдать должное мужеству швейцарца: он, не колеблясь, пришпорил коня,
намереваясь въехать по лестнице на галерею, чтобы атаковать дьявола.
Для спасения у меня оставалась одна стихия - воздух. Молниеносно я
скинул с себя кафтан, достал из висевшей у пояса сумки аэропакет и начал
приводить его в рабочее состояние. Вы знаете, что в обычных условиях для
этого нужно две минуты. Во время тренировок я научился собираться за
полторы. На сей раз я был готов через сорок секунд - реальная опасность
включает такие ресурсы организма, о каких мы знать не знаем. И все же
проклятый швейцарец едва не успел помешать мне. Сопровождаемый разъяренной
орущей толпой своих коллег, он буквально взлетел на своем коне на галерею
и успел ухватить меня за ноги в момент, когда я, взобравшись на
балюстраду, готов был воспарить над Лувром.
Конечно, я попытался освободиться, дернувшись всем телом, но он
вцепился в меня мертвой хваткой, да и человек это был недюжинной силы.
Самое скверное состояло в том, что я не мог пустить в ход руки, поскольку
к ним уже были пристегнуты прозрачные механические крылья. А что, если
взлететь с этим живым грузом, на высоте он сам поневоле отвалится?
Рассудок тотчас дал знать, что мысль безумна: мощность аэропакета слишком
ничтожна, чтобы поднять двоих, она рассчитана максимум на сто килограммов,
а во мне одном восемьдесят.
К счастью, инстинкт следует впереди рассудка. Я распахнул руки-крылья
еще до того, как поддался панике, и это меня спасло.
- Вы поднялись вдвоем? - удивился Лефер.
- Нет, конечно, но я упустил из виду психологический эффект. Вы не
представляете, друзья, какой невообразимый ужас появился на лице моего
швейцарца, когда он увидел над собой распахнутые серебристые, словно у
архангела, крылья. Он весь обмяк, хватка его ослабла, руки бессильно
опустились и повисли, как плети, а голова склонилась к луке седла. То ли
обморок, то ли благоговейная молитва, подумал я, взмывая в небо.
Со смешанным чувством облегчения и торжества смотрел я, как мои
преследователи рухнули на колени, воздымая руки и громкими кликами
благодаря господа за явленное им знамение. Впрочем, это было уже
мимолетное впечатление, потому что аппарат быстро набрал заданную высоту.
Лувр уменьшился до размеров игрушечного домика, а фигурки людей - до едва
различимых букашек. Потом на темном фоне небосклона мелькнула раздвоенная,
словно катамаран, берущий старт к звездам, громада Нотр-Дама.
Сориентировавшись по собору, я скорректировал курс и через несколько минут
с идеальной точностью приземлился в кустах терновника у монастырской
стены, где меня ждал хронолет.
Ольсен с облегчением вздохнул, как человек, отчитавшийся за
командировку.
- А теперь, друзья, - сказал он, - я удовлетворю ваше любопытство и
потешу слух.
Ольсен раскрыл лежавший на столе таинственный ящик и извлек из него
старинный инструмент.
- Лютня, подаренная его величеством Генрихом IV, королем Франции,
путешественнику во Времени Ивару Ольсену, профессору истории Вселенского
Университета. - Он ударил по струнам и запел. Все подхватили:
Когда же смерть-старуха
За ним пришла с клюкой,
Ее ударил в ухо
Он рыцарской рукой.
Но смерть, полна коварства,
Его подстерегла
И нанесла удар свой
Ему из-за угла...
- Эффектная концовка, - сказал Гринвуд. - Вы большой мастер
рассказывать. Притом какое совпадение! Можно подумать, Беранже
догадывался, что люди из будущего своевременно предупредят веселого Анри,
чтобы он дал Равальяку в ухо. Все-таки имеем мы право узнать, когда и
каким образом старуха подстерегла его величество?
- Не понимаю вашего сарказма, - сказал Ольсен, бледнея.
- Не обижайтесь, Ивар, - мягко вставил Кирога, - но в самом деле
неясно, чем все это кончилось.
- Вы же слышали мой ответ Генриху. Я действительно не знаю, потому что
только что прибыл из XVII века и не успел заглянуть в энциклопедию.
- Вы это всерьез? - спросил Лефер.
Малинин дернул его за рукав.
- Конечно, всерьез, - ответил он за Ольсена. - Ивар прав, это мы должны
сообщить ему, чем все дело кончилось. Можете не тратить время на
энциклопедию, Ивар, Король Генрих IV был убит Равальяком 14 мая 1610 года.
Ольсен кивнул и стал вдруг усиленно растирать пальцами лоб. Малинин,
встревоженный, подошел к нему.
- Что с вами?
- Пустяки, заболела голова.
- Ну-ка, дайте свою руку. - Он достал миниатюрный карманный анализатор
и приложил его к ладони Ольсена. - Видите, пульс вялый, давление намного
ниже вашей нормы. Вам надо прилечь.
- Пожалуй, - согласился Ольсен.
- Ступайте, голубчик. После таких подвигов и самому Геркулесу
понадобился бы отдых.
- Скорее меня утомил рассказ. Когда все переживаешь заново... - Он не
договорил и, сделав прощальный жест, вышел из холла.
4
- Что-нибудь серьезное, доктор? - спросил Лефер.
- Не думаю. Обычное нервное истощение. Было бы мудрено, если б обошлось
без этого. Помните, Кирога, как вы себя чувствовали, вернувшись из такого
же путешествия?
- Еще бы. Теперь, когда этот задира ушел, признаюсь, что ему досталось
куда больше. - Кирога улыбнулся. - Лично я предпочитаю иметь дело с
игуанодонами.
Гринвуд щелкнул пальцами, требуя внимания.
- Завтра утром от нас ждут отчета, - сказал он официально. - Будем
прерываться или обменяемся впечатлениями по свежим следам?
- Я бы не прочь пообедать, - заявил Лефер.
- Потерпите, ничего с вами не случится, - грубовато возразил Гринвуд.
- Велите хоть принести бутерброды и пива.
Они молча ждали, пока расторопные роботы подкатили к каждому поднос на
колесиках, уставленный едой.
- Если говорить о технике... - начал Гринвуд.
- А тут и говорить нечего, - перебил его Лефер. - Все сработало
безупречно, как и на Земле.
- Можно подумать, что Ольсен побывал на другой планете.
- Тьфу, к этому нелегко привыкнуть. Конечно, надо было сказать "как и
здесь, в настоящем".
- Ну, это само собой разумеется, - заметил Малинин.
- Что разумеется? - спросил Лефер.
- Что техника должна работать, и притом безупречно. В конце концов, мы
живем в XXV столетии.
- Так чего же вы еще хотите?
- Нам следует подумать, достаточно ли у хрононавта средств защиты. По
рассказу Ольсена можно судить, что из некоторых опасных ситуаций он
выбрался чудом.
- Он не мог не выбраться.
- Верно. Но если чудо субъективного происхождения, то это вовсе еще не
свидетельствует, что оно лишено некоего объективного значения. Возьмите
аэропакет. Можно привести его в стартовое состояние за сорок секунд?
- Это исключено, - ответил Лефер. - Сам Ольсен, кстати, несмотря на
отличную реакцию, никогда не мог на тренировках скинуть хоть пару секунд с
полутора минут.
- Вот видите, а понадобилось взлететь вдвое быстрее.
- Ну, знаете, не могу же я доводить конструкцию до такого совершенства,
чтобы она соперничала со скрытыми ресурсами организма. Это говоря словами
Ольсена.
- Зря спорите, Лефер, - вмешался Гринвуд. - Малинин прав. Никто не
требует, чтобы вы довели взлет точно до сорока секунд, но подумайте,
нельзя ли его ускорить.
- Ладно, - проворчал Лефер и, не удержавшись, добавил: - Самообман.
Гринвуд пропустил эту реплику мимо ушей, но тут рассердился Кирога:
- До чего ж вы упрямы, Лефер! Кому помешает, если ваш замечательный
аэропакет можно будет разобрать на полминуты быстрее? Ведь экстремальные
условия возникают у кого угодно, хотя бы у тех же космонавтов. Вообразите,
что работаете на них.
- Давайте не пререкаться, - призвал Малинин.
- Мне кажется, надо иметь в виду следующее, - назидательно заметил
Гринвуд. - Мы обязаны одинаково позаботиться как о сохранении жизни
путешественников во Времени, так и о неприкосновенности исторической
среды. Это аксиома. И обе задачи имеют одно решение. Чем лучше обеспечена
безопасность хрононавта, тем меньше у него необходимости пускать в дело
всевозможные защитные средства, если и не разрушающие среду, то
оставляющие на ней чувствительные отметины. Последствия подобной
беспечности могут сказаться не сразу, но, накапливаясь мало-помалу, они
способны в конце концов вызвать обвал, своего рода историоспазм, по типу
экоспазма, угрожавшего человечеству в конце XX века. Такая угроза тем
более реальна, что искажения, вызванные прямым вторжением в исторический
процесс, будут наслаиваться на искажения, причиненные косвенным
воздействием. Я имею в виду в первую очередь своекорыстное толкование
исторических фактов на потребу дня. Но не только это. Далеко не безобидны
и попытки заполнить белые пятна на карте прошлого посредством логической
дедукции. Поневоле основанные на абсолютизации неких общих принципов, они
игнорируют случайное, непредсказуемое начало, играющее столь важную роль в
развитии любых обществ. Теперь это доказано и материалами экспедиции на
обитаемые планеты Беты Центавра. В результате мы получаем суррогат истины
и, что еще хуже, привыкаем им пользоваться, забывая о его неполноценности.
"Эка его занесло", - подумал Малинин.
- Что из этого следует? - спросил он.
- Да, - поддержал Лефер, - я тоже не соображу, куда вы клоните.
- Мне казалось, что я говорю достаточно популярно. Во всяком случае,
моим студентам разъяснять это не приходится. - Гринвуд встал и начал
расхаживать по холлу, продолжая ораторствовать: - Из сказанного вытекает,
что надо прежде всего очистить историю от домыслов...
- Боюсь, в ней мало что останется, - пробормотал Кирога.
- И притом самое скучное, - отозвался Лефер.
- Очистить историю от домыслов, а не добавлять к ним новые сказочки. Мы
с вами обязаны принять все сообщения Ольсена за рабочую гипотезу и
критически оценить каждый бит добытой им информации...
- Так бы сразу и сказали, - вставил Малинин.
- Критически оценить каждый бит добытой им информации, - повторил
Гринвуд, не позволяя отобрать у себя трибуну. - При таком подходе мы
сталкиваемся с множеством очевидных несуразностей и просто темных мест. К
первым следует отнести, например, упоминание Генрихом "книжонки некоего
голландца". Нет сомнений, что имеется в виду знаменитый трактат Гуго
Гроция "О праве войны и мира", увидевший свет в 1625 году, то есть через
пятнадцать лет после убийства Генриха. Не стану говорить о других, менее
бросающихся в глаза неточностях - лучше оставить их до подробного
историографического анализа.
- Прошу вас, Гринвуд, перестаньте ходить, я больше не в состоянии
ворочать за вами шеей! - взмолился Лефер.
- Я не умею сидя с такой точностью формулировать свою мысль, -
хладнокровно отпарировал Гринвуд, продолжая мерно вышагивать перед своей
аудиторией. - Теперь о темных местах. Их неперечет. Почему Ольсен вспомнил
о камере только тогда, когда появилась королевская процессия, разве
средневековый Париж сам по себе не заслуживает запечатления на пленке? Еще
более странно другое: почему он показал нам только свою беседу с королем?
Кстати, во время короткой паузы, пока вы занимались чаепитием, я спросил
Ивара, куда подевалась кинохроника кортежа на улице де да Ферронри. Он
ответил невразумительно: пленка-де оказалась некачественной. Где это
слыхано!
- Да, - подхватил Кирога, - для меня тоже многое осталось неясным. Ну,
скажите на милость, откуда взялась старинная лютня? Какая-то мистика,
право.
- Действительно непостижимо! - присоединился к нему Лефер.
Малинин тоже было собрался поддакнуть, но, заметив хитрую улыбку на
губах Гринвуда, решил подождать. И не ошибся.
- Эх, - сказал Гринвуд, - если б все загадки так просто отгадывались!
Эта прекрасная лютня XV века взята из Луврского музея при поручительстве
Глобального Совета и под личную ответственность известного профессора
Гринвуда.
- Так это ваша проделка?! - воскликнул Лефер.
- Что значит проделка, - обиделся Гринвуд, - разве неясно, что такая
неповторимая деталь может сыграть решающую роль в воссоздании реальной
исторический атмосферы!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг