Но улицы шли и шли, повороты множились и множились, а той, чье название
стояло на бумаге, все не было и не было. Спросить она боялась. Люди по
улицам спешили, им было некогда. Девушку мучила жажда. Она стала искать
глазами колонку, кран, киоск с водами, заглянула в один, в другой пролет
улицы и вдруг с ужасом поняла, что заблудилась. Часть города, куда она
попала, была мрачна и убога. Темные, ободранные домишки, казарменного типа
постройки с грязными подворотнями, откуда несло мертвенным холодом и
кошачьим запахом, трубы, трубы на крышах, трубы из форточек, несшие прямо
на улицу черную копоть и дым, разбитые стекла окон, заклеенные бумагой...
С чем-то похожим на отчаянье Вивиан зашла, в черную нору одной из
подворотен и остановилась, не зная, как быть дальше. И вдруг она услышала
английскую речь. Кто-то с кем-то здоровался на ее родном языке! Охваченная
радостью, не раздумывая долго, Вивиан кинулась к говорившему.
- Умоляю вас, помогите мне: я заблудилась! - торопливо проговорила она,
обращаясь к темным фигурам в подворотне. - Мне нужна Гавань, пятая
Краснофлотская...
И тут только разглядела, к кому обратилась. Двое нищих в невероятных
отрепьях стояли перед ней, прижавшись к стене: старуха с клюкой и старик с
двумя бельмами на глазах.
- Гавань, пятая Краснофлотская? - скрипучим голосом повторил старик,
уставив на нее свои страшные бельма. - Да это совсем близко, душечка!
Идемте, идемте, мы вам покажем...
С этими словами он цепко ухватил ее за правую руку, а старуха,
перебросив клюку подмышку, быстро взяла за левую.
Вивиан сделала невольное движение, чтобы освободиться от этих цепких,
нечистых рук, но ее прижали с обеих сторон. Она попыталась закричать.
Костлявая рука зажала ей рот.
Медленно, шаг за шагом, нищие втаскивали ее все глубже в подворотню,
пока не очутились в грязном каменном дворике, скудно освещенном
квадратиком неба, между высокими, мрачными корпусами домов.
- Упомяни о черте... - игриво заговорил старик, на этот раз
по-французски.
- ...а он уж тут как тут, - закончила пословицу старуха.
Она покосилась на Вивиан, но девушка, охваченная страхом, ничего как
будто не понимала.
Они спускались теперь по мокрым ступенькам куда-то вниз, в грязное
подвальное помещение. Подняв клюку, старуха постучала в дверь. Тотчас же
заскрипел засов, зазвенела дверная цепочка, медленно повернулся ключ в
замке...
Худое подрисованное лицо выглянуло из полумрака:
- Это вы, княгиня?
- Скорей, скорей, впустите нас! Хорошенько заприте дверь за нами, -
глухо проговорил старик, подталкивая вперед Вивиан. - Нам повезло - птичка
сама влетела в окошко!
Он разжал свои пальцы, как клешни державшие руку девушки. Она метнулась
было назад, к двери, но страшный удар отбросил ее в комнату. Странная это
была комната: маленькая, тесная, увешанная блеклыми серо-голубыми коврами,
уставленная какой-то позолоченной и вылинялой мебелью, вазами, часами,
заваленная мешками и мешочками с мукой и крупой, пропахшая прелым луком,
пылью, мышиным пометом.
"Где я? Куда я попала?" - с ужасом думала Вивиан, незаметно озираясь по
сторонам.
А старик злорадно продолжал по-французски, обращаясь на этот раз к
впустившему их существу неопределенного пола, облаченному в какой-то
халат:
- Оболонкин будет доволен. В последней инструкции он советовал
изолировать эту красотку. Видимо, ставка на Морлендера проваливается - он
что-то уж очень быстро сошелся с красными.
- Неосторожно было тащить ее сюда, камергер! На явку, где собираются
наши кадры! - ворчливо пробормотал хозяин комнаты.
"Кадры, явка, княгиня, камергер..." В мозгу Вивиан шла лихорадочная
работа. Имя "Оболонкин", произнесенное стариком-нищим, было ей знакомо: в
Нью-Йорке, в салоне у Вестингауза, она встречала хитрого, пронырливого
старикашку - князя Феофана Оболонкина. Банкир говорил ей, что это
знаменитый эмигрант из России, состоящий на высокой службе у ближайшего
претендента на русский престол. Значит, здесь, в Петрограде, осиное гнездо
этих людей: "кадры", "явка"... А Морлендер - "Тони" ее страшной комедии -
отказался служить капиталистам, перешел на сторону большевиков...
Между тем старик достал из шкафчика моток толстых веревок и кучу
тряпок. Не успела Вивиан опомниться, как ее снова схватили, железные
пальцы впились в обе щеки, разжимая челюсти, и грязный, пахнущий мышами
кляп был втиснут ей глубоко в рот. Пока старик связывал бившуюся девушку
веревками, старуха злорадно приговаривала:
- Скоро, скоро конец этой эпохе затмения! Конец варварству! Вернется
возлюбленный монарх!
- И наш патриотизм, княгиня, забыт не будет! - ответил ей в тон старик
с бельмами.
39. КОШКА МИССИС ДРУК
Что-нибудь одно: или горюй, или исполняй свои обязанности. Но когда ты
горюешь, исполняя свои обязанности, или исполняешь свои обязанности горюя,
ты уподобляешься в лучшем случае соляному промыслу, потребляющему
собственную продукцию без всякой экономии.
Этот вывод сделала кошка миссис Друк в ту минуту, когда шерстка ее
стала походить на кристаллы квасцов, а молоко, которое она лакала, - на
огуречный рассол.
Миссис Друк днем и ночью орошала слезами предметы своего обихода.
- Молли, - твердила она, прижимая к себе кошку, - право же, это был
замечательный мальчик, мой Боб, когда он еще не родился! Бывало сижу себе
у окна, а он стучит кулачком, как дятел. "Септимий, - говорю я, - наш
мальчик опять зашевелился". - "Почем ты знаешь, что это мальчик?" -
отвечает он. А я... ох, ох, Молли, ох, не-несчастная моя жизнь!.. Я
отвечаю: "Вот увидишь, - говорю, - Септимий, что это будет самый что ни на
есть мааль... ма-аль-чик!.."
На этом месте волнение миссис Друк достигало такой точки, что слезы ее
величиной с горошину начинали прямо-таки барабанить по спине Молли,
причиняя ей мучительное хвостокружение.
- Молли, поди сюда! - звала кошку миссис Друк через несколько минут,
наливая ей молоко. - Кушай, кушай, и за себя и за нашего голубчика... Как
он бывало любил молочко! "Выпей", - говорю я ему, а он... ох, мочи моей
нет, ох, уж хоть бы померла я!.. он отвеча-ает бывало: "Нне... нне...
приставайте, мамаша!"
Рыдания миссис Друк длились до тех пор, покуда блюдце в дрожащих ее
руках не переполнялось свыше всякой меры. Молли тряслась всем телом,
опуская в него язык, свернутый трубочкой. Но после двух-трех глотков она
неистово фыркала, ощетинивалась и стрелой летела на кухню, прямо к
лоханке, в надежде освежиться пресной водой. Увы! В мире, окружавшем
миссис Друк, пресной воды не было. Влага, подвластная ее наблюдениям,
оседала в желудке сталагмитами и сталактитами. Если б Молли знала библию,
она могла бы сравнить свою хозяйку с женой Лота, превратившейся в соляной
столб, заглядевшись на свое прошлое.
Но Молли не знала библии и в одно прекрасное утро прыгнула в окно,
оттуда на водосточную трубу, с трубы - в чей-то цветочный горшок, с
цветочного горшка - кубарем по каменным выступам вниз, вниз, еще вниз,
пока не вцепилась со всего размаху в пышную дамскую прическу из белокурых
локонов, утыканных гребешками, шпильками и незабудками.
- Ай! - крикнула обладательница прически. - Погибаю! Спасите! Летучая
мышь!
- Совсем наоборот: летучая кошка, - флегматично ответил ее спутник,
заложив руки в карманы.
- Натаниэль, спаси, умираю! - вопила урожденная мисс Смоулль, ибо это
была она. - Мышь ли, кошка ли, она вгрызлась в мои внутренности! Она меня
высосет!
По-видимому, между супругами Эпидерм уже не существовало гармонии душ.
Во всяком случае, угроза высосать внутренности миссис Эпидерм была
встречена ее мужем с полной покорностью судьбе.
- Изверг! - взвизгнула урожденная мисс Смоулль, швыряя зонтиком в мужа.
- Умру, не сделав нового завещания, умру, умру, умру! Все перейдет,
по-старому, тетушке жены моего покойного братца!
На этот раз Натаниэль Эпидерм вздрогнул. Очам его представилась тетушка
жены братца мисс Смоулль в качестве претендентки на наследство его
собственной жены. Он схватил оцепенелую кошку за шиворот, рванул ее;
что-то хряснуло, как автомобильная шина, и колесом полетело на дорогу.
Оглушительный хохот вырвался у прохожих, лавочника, газетчика и
чистильщика сапог. Мистер Эпидерм взглянул и обмер. Перед ним стояла его
жена, лысая больше, чем Бисмарк, лысая, как площадка для скетинг-ринка,
как биллиардный шар.
- Вы надули меня! - заревел он. - Плешивая интриганка, вы за это
поплатитесь! Адвоката! Иск!
Между тем внимание прохожих было отвлечено от них другим необычайным
явлением: несчастная Молли, запутавшаяся в локонах и незабудках мисс
Смоулль, обезумела окончательно и покатилась вперед колесом, нацепляя на
себя по пути бумажки, тряпки, солому, лошадиный помет и папиросные окурки.
- Га-га-га! - заревели уличные мальчишки, летя вслед за ней.
- Что это такое? - спросил булочник, выглянув из окна и с ужасом
уставившись на пролетающее колесо.
Но в ту же секунду оно подпрыгнуло, укусило его в нос и,
перекувыркнувшись в воздухе, полетело дальше.
- Держи! Лови! Саламандра! - И булочник со скалкой в руке, выпрыгнув из
окна, понесся вслед за колесом, неистово осыпая мукой мостовую и воздух.
Напрасно полисмен, воздев оба флага, останавливал безумную процессию.
Она неслась и неслась из переулка в переулок, пока он не вызвал свистком
целый наряд полиции и не понесся вслед за нею.
Толпы народа запрудили все тротуары. Староста церкви Сорока мучеников
разрешил желающим за небольшое вспомоществование приходу усесться на
балюстрадах церкви. Окна и крыши были усеяны любопытными. Учреждения
принуждены были объявить перерыв.
- Я вам объясню, что это, - говорил клерк трем барышням. - Это биржевой
ажиотаж, честное слово.
- Откуда вы взяли? - возмутился сосед. - Ничего подобного! Спросите
булочника. Он говорит, что это реклама страхового общества "Саламандра".
- Неправда! Неправда! - кричали мальчишки. - Это игрушечный дирижабль!
А колесо катилось и катилось. С морды Молли капала пена, желтые глаза
сверкали в полном безумии, спина стояла хребтом. Метнувшись туда и сюда и
всюду натыкаясь на заставы из улюлюкающих мальчишек, Молли понеслась в
единственный свободный переулок, ведущий к скверу, и волчком взлетела на
дерево - как раз туда, где между ветвями чернело воронье гнездо.
Карр! - каркнула ворона, растопырившись на яйцах.
Но Молли некуда было отступать. Фыркая и дрожа, в локонах, незабудках,
бумажках и навозе, она двинулась на ворону, испуская пронзительный боевой
клич. Та взъерошилась в свою очередь, подняла крылья, раскрыла клюв и
кинулась прямо на Молли.
Пока этот кровавый поединок происходил высоко на дереве, внизу, в
сквере, разыгрались другие события.
В погоне за саламандрой наметились две партии: одна мчалась на сквер со
стороны церкви, возглавляемая булочником, церковным сторожем и депутатом
Пируэтом, затесавшимся сюда случайно, вместе со своим секретарем,
портфелем и бульдогом. Другая, летевшая с противоположной стороны и
состоявшая из газетчиков, чистильщиков сапог и мальчишек, вынесла на
первое место толстого, красного человека в гимнастерке, с соломенной
шляпой на голове.
Стремительные партии наскочили друг на друга, смешались в кучу, и
церковный сторож вместе с депутатом Пируэтом получили от красного человека
по огромной шишке на лбы.
- Сэр! - в негодовании воскликнул депутат. - Я неприкосновенен! Как вы
смеете!
- Плевать! Не суйтесь! - заорал красный человек.
- Так его! Жарь, бей! - поддерживали со всех сторон разгорячившиеся
янки. - Лупи его чем попало!
- Полисмен! - кричал депутат. - Буйство! Пропаганда! Тут оскорбляют
парламент и церковь!
- Так и есть, - мрачно вступился булочник. - Это большевики, ребята! До
чего они хитры, собаки! Выпустили саламандру, чтобы агитировать за
торговое соглашение! А нашему зерну пробьет смертный час, провалиться мне
на этом месте!
- Истинно, истинно! - поддержал его церковный сторож, прикладывая к
шишке медную монету. - Голосуйте против, пока эта самая саламандра не
сгинет!
- Эка беда! - орал красный человек. - Торговое соглашение! Что тут
плохого - поторговать с Советской Россией? Я сам торговый человек. Выходи,
кто против соглашения! Раз, два!..
Депутат Пируэт оглянулся по сторонам. Его партия следила за ним
горящими глазами. Он понял, что может потерять популярность, оттолкнул
бульдога и секретаря, бросил портфель, скинул пиджак, засучил рукава и с
криком "Долой соглашение!" ринулся врукопашную.
Спустя полчаса наряд полиции уводил в разные стороны борцов "за" и
"против" соглашения, а карета скорой помощи нагружалась джентльменами,
получившими принципиальные увечья. Толстяк вышел победителем, а депутат
потерял бульдога, портфель и популярность.
Не менее трагически закончился поединок несчастной Молли с вороной.
Прокаркав над разоренным гнездом и раздавленными яйцами, практическая
ворона ухватила конверт с письмом Друка и, подобно жителю Востока,
уносящему на своих плечах крышу дома, отправилась с этим ценным предметом
в далекую эмиграцию.
Что касается Молли, то она лежит на земле с проклеванными глазами и
сломанным хребтом. Мир ее праху! Она пожертвовала своей жизнью для
развития нашего романа.
40. ЛЕПСИУС ВСТРЕЧАЕТСЯ С ФРУКТОВЩИКОМ БЭРОМ
Тоби только что вычистил первый сапог и собирался малость вздремнуть,
прежде чем приступить ко второму, как вдруг в дверь кухни кто-то тихо
постучал. Он вооружился метлой для изгнания попрошайки и приотворил дверь
как раз настолько, чтобы просунуть туда свое оружие, но в ту же секунду
метла вывалилась у него из рук, а рот открылся на манер птичьего клюва.
Дело в том, что за дверями стоял не попрошайка, а некто.
Спереди этот некто ужасно походил на мисс Смоулль. Это были глаза мисс
Смоулль, нос мисс Смоулль, рот мисс Смоулль и кружевная мантилья мисс
Смоулль. Но сверху некто напоминал круглый аптекарский шар, налитый
малиновыми кислотами. И держал себя некто совсем не как мисс Смоулль: он
не ругался, не плевался, не подбоченивался, не напирал ни коленом, ни
животом, а сказал нежным голосом:
- Впусти-ка меня, голубчик Тоби!
Мулат попятился, испугавшись до смерти. Некто вошел, снял мантильку,
повесил ее на крючок и проговорил еще более трогательным голосом:
- Достань из печки золы, Тоби, дружочек мой!
Тоби достал полный совок золы, трясясь от ужаса.
- А теперь подними-ка его, миленький, и сыпь золу мне на голову!
Но тут совок выпал из дрожащих рук Тоби, и он, судорожно всхлипывая,
помчался наверх по лестнице, залез в чулан и спрятал голову между колен.
Дух мисс Смоулль между тем не обнаружил ни раздражения, ни досады. Он
терпеливо нагнулся над печкой, собрал пригоршню пепла и вымазал им себе
голову - не так чтоб уж очень, а в самую пору, чтоб указать на
символический характер этой операции.
Потом мисс Смоулль смиренно двинулась в кабинет доктора, смиренно
остановилась на его пороге и сложила руки на животе.
Лепсиус поднял глаза от медицинской книги о позвоночниках и грозно
нахмурился:
- Мисс Смоулль, что это значит? Если не ошибаюсь, я вижу вас без парика
и с перепачканным сажей черепом. Какого черта означает подобная
демонстрация?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг