Василов и двинулся дальше, присматриваясь и прислушиваясь.
В эту минуту на улицу вылетел автомобиль, украшенный красным флагом. В
нем сидели двое простых рабочих в заштопанных куртках, оживленно
беседовавших о чем-то со статным человеком в военной форме. Как только
автомобиль был замечен с улицы, пешеходы подняли шляпы, и многие крикнули
какое-то приветствие.
"Должно быть, важное лицо в городе, - подумал Василов. - Забавно, что
оно разъезжает с простыми рабочими".
В эту минуту автомобиль, летевший во всю мочь, остановился как
вкопанный.
"Что случилось? Кто может помешать проезду такого важного лица в
городе?" - продолжал раздумывать Василов, оглядев почти пустынную улицу.
Вот тебе и раз! Через нее проходило несколько пар крохотных детей,
одетых в одинаковые бедные платьица, с одинаковыми шапочками на стриженых
головах. Их вела некрасивая девица в очках, похожая на квакершу. Она
энергично размахивала руками и, проведя последнюю пару своих птенцов под
самым носом автомобиля, сделала шоферу величественный жест рукой, после
чего тот пустил машину.
Поистине необыкновенное зрелище! Бедные, бездомные дети идут, как
выводок английского пэра или американского миллиардера, загораживая путь
важному лицу в городе...
Василов пожал плечами и ускорил шаги, миновав бурную Мойку. Он очутился
на мрачной площади, застроенной старыми, темными домами с заплесневелыми и
облупившимися сырыми стенами.
"Здесь, должно быть, притоны нищеты и разврата, как и во всех больших
городах!" - подумал он про себя, нащупал в кармане бумажник и осторожно
двинулся дальше.
Как будто в подтверждение его слов, со всех сторон на мрачную площадь
стали собираться удивительные люди. Одетые в старые, полинялые платья, в
ситцевые платки, в картузы, они шли гурьбой, неся в руках какие-то
странные предметы. И что всего удивительней, эти люди были почти сплошь
пожилые. Седые и сморщенные, с темными мозолистыми руками, одни из них
горбились, другие прихрамывали, опираясь на клюку, стучали деревяшкой
вместо ног.
"Инвалиды? Преступники? Нищие?" Василов не знал, что подумать. Прохожие
между тем стали входить в один из домов. У дверей не было ни швейцара, ни
сторожа. Василов смешался с толпой, скользнул в дверь и стал подниматься
по лестнице.
"Теперь я узнаю, что это за притон", - подумал он с любопытством
туриста.
Старики вошли между тем в большую, светлую комнату, заставленную
столами и скамьями. На стене висела огромная черная доска. На маленьком
возвышении стоял человек в синей блузе. Вошедшие расползлись по скамьям,
уселись рядком и положили перед собой принесенные предметы, похожие на
молитвенники. Человек в синей блузе поднял руку.
"Ага! - подумал Василов. - Это какая-нибудь религиозная секта. Значит,
и здесь есть нечто похожее на наших несносных нью-йоркских фарисеев.
Проповедник начинает проповедь... Какая скука! Уйду!"
Не успел он это подумать, как мужчины и женщины раскрыли свои книжки,
похожие на молитвенники, а человек в синей блузе написал на доске мелом...
большую букву "А".
Василов оглянулся по сторонам. Лица людей вокруг него сияли самым
непритворным вниманием, лбы их были нахмурены, рты полуоткрылись, повторяя
написанную на доске букву, а раскрытые перед этими кандидатами в иной мир
молитвенники оказались не чем иным, как... азбукой!
Этого Василов снести не мог. Он вскочил и выбежал на улицу; он
задыхался от изумления. Обернувшись на дверь, он с великим трудом разобрал
на вывеске таинственную надпись: "Школа по ликвидации неграмотности".
- Сумасшедший народ! - воскликнул он по-английски. - Учить стариков
азбуке! И они учатся, черт побери, и даже, кажется, с удовольствием
учатся!
- Извините меня, сэр, вы - англичанин? - спросил его кто-то
по-английски, нагнувшись к самому его уху.
Василов вскинул глаза и увидел высокого, как атлет, крупного человека
военной выправки с седыми генеральскими усами и в щегольской форме
командира. Он стоял рядом с Василовым на панели, следя за тем, как через
площадь стройными рядами проезжали колонны кавалеристов.
- Да, - машинально ответил Василов, - я турист... Я впервые в этой
стране.
- Чему же вы изволили так громко удивиться?
- Я удивился сумасбродству стариков, обучаемых вот в этом доме направо
- азбуке.
- О сэр, это один из способов омолаживания, практикуемый у нас, -
ответил с улыбкой командир. - Я сам сдал недавно экзамен политической
грамоты. И смею вас уверить, я не променяю ни мою кавалерию, ни моих
красногвардейцев ни на одну армию в мире, до такой степени мне было
приятно начать жизнь сначала.
Он приложил два пальца к фуражке, любезно поклонился Василову и сел в
мотоциклет.
Изумление смешалось у Василова с завистью. Он проводил глазами
кавалерию, гарцуя проехавшую через площадь, и повернул обратно на
Мойка-стрит.
У подъезда, где помещалось общежитие, уже стояли два человека в военных
куртках, оглядывавшихся во все стороны. Один из них был Евгений Барфус.
Другой, высокий, сероглазый, с трубкой в зубах, был Василову незнаком. Оба
тотчас же подошли к нему, Барфус взял его под руку.
Высокий представился:
- Ребров, - и дал знак автомобилю подъехать.
- Товарищ Ребров повезет вас на Путиловскнй завод, мы вас ждем уже
десять минут, - торопливо сказал Барфус. - Все нужные объяснения вы
получите от него, он - ваш непосредственный начальник.
С этими словами Барфус поднес пальцы к фуражке, сел в мотоциклет и
исчез, как молния.
Мнимый Василов поднялся в автомобиль, Ребров вскочил вслед за ним,
шофер тронул рычаг, и они отъехали от общежития.
Артур искоса поглядел на своего соседа. Это был стройный мускулистый
человек с юношески моложавым лицом, суровыми тонкими губами и утонченной
линией подбородка. Уши у незнакомца были маленькие, почти без мочек.
"Аристократы еще не вымерли в этой стране рабочих и крестьян, - подумал
Василов иронически. - Держу пари, что мое начальство - отпрыск
каких-нибудь древних поколений, засекавших крепостного мужика".
- Товарищ, - обратился он к нему, - вы, должно быть, и раньше служили
на Путиловском заводе?
Ребров вынул трубку изо рта и ответил на хорошем английском языке:
- Вы угадали.
- Где же вы учились на инженера? Должно быть, в Англии?
- Вы опять угадали, - улыбнулся Ребров. - Если то, что я делал в
Англии, можно назвать "ученьем на инженера", то я учился в Англии.
Василов думал несколько минут, с какого конца возобновить свой допрос.
Но прежде чем он раскрыл рот, Ребров выколотил трубку, быстрым движением
спрятал ее в карман, обратил к Василову лицо, так поразившее его своим
изяществом и тонкостью, и дружелюбно заговорил:
- Ведь я смазчик Путиловского завода, а отец мой был слесарем на том же
заводе. Семнадцати лет меня сослали в Сибирь, я бежал в Англию и кое-чему
там научился, работая кочегаром у Паукинса, в Бирмингаме. Путиловские
ребята выбрали меня после революции в директора - ну, мои знания и
пригодились немножко.
"Черт побери! - опять подумал Василов, поминая черта чуть ли не в сотый
раз за сегодняшний день. - Я не могу понять этой страны, даже если бы
тридцать немецких Бедекеров описывали ее на тридцати языках. Я отказываюсь
ее понимать!"
Они мчались сейчас по широкому шоссе, окаймленному великолепными
липами. Быстроногие пешеходы сновали взад и вперед. Дворцы сменились
тенистыми садами с прорытыми в них прудами и каналами, и наконец вдалеке,
в синем и совершенно бездымном небе обрисовались гигантские очертания
тысячи заводских труб разной длины, ширины и формы. Это был целый лес
воздетых к небу конечностей, похожих на выпяченные губы, но дышавших
необыкновенно легко и не оставлявших в небе никакого следа от своего
дыхания.
- Наш фабричный поселок, - заговорил Ребров, указывая туда пальцем. -
Мы сконцентрировали все наше производство в одном месте. Раньше Петроград
с четырех сторон был окружен действующими заводами, а сейчас мы перенесли
их в эту гористую часть и превратили в экспериментально-исследовательский
участок. В сущности, вы поступаете на завод-музей, завод-школу,
завод-академию - вот что такое сейчас старый Путиловский. Взгляните сюда:
видите вы три круга, похожих на три этажа?
Василов взглянул, куда показывал Ребров, и увидел странное зрелище:
внизу, обрамленный каменной стеной, шел круг первого яруса; винтообразные
лестницы восходили от него в круг второго яруса, тоже обрамленного стеной;
совсем наверху, более легкой, изящной, портативной архитектуры,
напоминавшей деревянную, возносился третий круг, увенчанный крыльями
ветрянок, площадками для посадки аэропланов, воздушной сетью сигнализаций
и целым морем красных флагов, мелькавших в этой сети труб и проводов, как
алые маки в колосьях пшеницы. Зрелище это, во всей своей
головокружительной пестроте и симметрии, сильно захватило Василова.
- Неужели вы зовете это поселком? - воскликнул он. - Скорей это похоже
на всемирную выставку.
- Вы не дали мне договорить, - улыбнулся Ребров. - Здесь перед вами
торжество единого метода хозяйства, пока только в его
экспериментально-научной форме. Вам придется изучить его, чтобы работать
вместе с нами; Взгляните вниз, на первый круг: он охватывает побережье
Невы, массивы финского гранита, торфяные болота - с запада, кусок леса - с
востока. Здесь поместилась у нас промышленность добывающая. Вот эти высоты
Токсовского хребта, подходящие к нам с границы Финляндии, открывают
богатейшие земли минералов, драгоценную древесину, смолу, всевозможные
необходимые для нас ископаемые. Гигантская стена вокруг первого яруса
служит электроприемником колоссальной электрической энергии с Волховстроя,
помогающей взрывать недра и передаваемой наверх, во второй ярус. Взгляните
теперь повыше, - продолжал Ребров, встав с места и указывая Василову
вперед, а другой рукой охватив его плечи, - взгляните туда: это второй
круг, там у нас промышленность обрабатывающая. Видите вы дым и блеск от
огромных домен, слышите щелканье железных зубьев, визг пил, трескотню
колес, гул моторов? Там сырье становится материалом, дар природы
преобразуется в продукт работы. А еще выше - поднимите глаза - венцом
всего поселка у нас расположена промышленность фабричная, делающая из
материала фабрикат и выбрасывающая его на тысячи наших воздушных
грузовозов - в город, в порт, в окрестности и на станции железнодорожных
магистралей...
- Чудесно! - воскликнул Василов, опять почувствовавший в себе сына
инженера Морлендера. - Я горжусь, что приехал работать с вами. Но я не
вижу, товарищ, в чем смысл вашего единого метода, кроме территориального
сближения всех областей промышленности.
- В чем смысл нашего "единого метода"? Вы еще не видите его, хотя уже
почувствовали. Об этом вам скажет товарищ Энно, блюститель метода. Вот он,
у въезда в поселок. Он уже увидел нас и приветствует...
Шофер затормозил, Василов и Ребров выскочили на гранитные плиты дороги
и пошли навстречу белокурому, почти белому человеку с розовыми щеками и
сияющими голубыми глазами, похожему одновременно и на старца и на
младенца.
- Добро пожаловать к нам, дорогой товарищ! - сказал он приятнейшим
голосом, протягивая Василову руку. - Мы пойдем с вами на завод кружными
путями, и я прочитаю вам мое маленькое напутствие.
Тем временем товарищ Ребров, кивнув им, уже вскочил на какую-то
платформу, застегнул надетый вокруг талии металлический обруч и, прежде
чем Василов мог что-либо сказать ему, понесся на передвижной платформе в
глубину каменного коридора.
- Идемте, идемте, друг мой! - ласково проговорил румяный человечек,
беря Василова под руку. - Мы с вами сделаем долгий путь на собственных
ногах, потому что человеку всегда полезнее узнавать новое с некоторым
усилием, а не в виде легкого развлечения.
Он тоже говорил по-английски, но с небольшим акцентом. Выведя Василова
на гранитную балюстраду, он показал ему внизу, на необъятном пространстве,
поля, засеянные самыми разнообразными злаками. От мокрых квадратиков
рисовой плантации до бамбуковой рощи, от исландского мха до рощи кокосов -
здесь было все. Разные люди работали на каждом поле - тут были
представители всех стран и народов, были самоеды в теплых штанах, голые
китайцы по колено в воде, полуголые негры в соломенных шляпах.
- Не удивляйтесь на это, здесь нет никакого волшебства, - сказал Энно
пораженному Василову. - Вы видите башенку на каждом из полей? Это
знаменитый регулятор Савали, примененный к нашему изобретению
электроклимата. Мы произвольно распределяем нужные количества влаги и
тепла на определенные участки, мешая их утечке в пространство тем, что
создаем вокруг участка передаточные магнитные течения большой силы, как бы
закупоривающие его сверху. Это изобретение пока еще стоит больших средств,
и потому мы применяем его лишь как первый опыт. Наши поля служат
сельскохозяйственной показательной станцией - и только; сырье, получаемое
от них, еще очень незначительно. Теперь обернитесь назад.
Василов быстро обернулся и увидел расположенные по горному амфитеатру
каменоломни.
- Всю длину этого амфитеатра занимают рудники и небольшие добывающие
центры, тоже еще только показательные. Мы обойдем их с вами, и во время
пути я открою вам тайну нашего метода.
Они прошли по асфальтовым и гранитным дорожкам. Каждый шаг открывал
перед ними все новые и новые картины. Тысячи механизмов двигались,
доставляя уголь, соль, торф, глину. Вертелись мельничные крылья,
беспрерывно свистела лесопильня, стучали топоры. И все встречные рабочие,
дружески кивая им, поворачивали к Василову веселые, счастливые лица. Не
было ни единого, кто бы не улыбался. Счастье светилось в каждом взгляде.
- Посмотрите на них, - начал Энно, - они счастливы. Мы произвели
величайшую в мире революцию, но мы были бы глупцами, если б не пошли
дальше, мой друг. Завоевав орудия производства, мы пожелали сделать
человека счастливым.
- Утопия! - вздохнул Василов.
- Вот именно, - живо подхватил Энно, - мы поставили себе задачей
осуществление утопии. Лучшие из наших умов работают над этим. Полное
счастье дают лишь две вещи; созидание и познание. Но до сих пор тот, кто
созидает, ничего не знал, а тот, кто познавал, ничего не созидал.
Уродливые ублюдки прошлого - рассеянный профессор и автомат-рабочий -
должны раз и навсегда исчезнуть! Мы твердо решили сделать производство
познавательным, а познание - производственным. Как этого можно было
достичь? Тут-то, мой друг, и помог нам метод единого хозяйства. Да,
обедневшие, истощенные, голодные, лишенные продуктов и рынка, мы начали с
того, что сами взялись за свое хозяйство. То было жестокое время голода и
разрухи. Мы сеяли картошку в ящиках от письменного стола, сами дубили кожу
для сапог, шили сапоги, красили старое сукно, добывали, возделывали,
обрабатывали, чтобы прожить, не умереть, - и практически, в силу
необходимости, подошли к круговороту хозяйственной механики, к зависимости
производств друг от друга. Наш "единый метод хозяйства" и заключается в
том, что ни один из рабочих отныне не приступает к своей работе без
полного представления обо всех звеньях производства. Он выделывает головку
гвоздя, зная не только о добыче минерала, но и о его химическом составе,
его спектре, - это с одной стороны, с другой - он знает о роли своего
гвоздика в каждой из фабричных вещей, начиная с мебели и кончая винтиком
микроскопа. Иными словами, мой друг, мы рассадили наше производство по
системе _оркестра_. От барабанщика и до скрипки - каждый выполняет свою
партитуру в общей симфонии, но каждый слышит именно эту _общую симфонию_,
а не только свою партитуру. Поняли?
Василов с изумлением слушал восторженную речь Энно.
Пока он раздумывал, мимо них проходили группы рабочих с цифрами "Р" и
"Ш" на рукаве.
- Посмотрите, это экскурсанты со второго и третьего производственного
яруса. Каждый из них ходит на соседнюю территорию, чтобы изучить связи
хозяйства. Рабочие, инженеры, учащиеся, изобретатели у нас больше не
делятся на группы. У нас нет учащегося, не работающего практически, и нет
рабочего, который бы не учился... А теперь я должен проститься с вами.
Станьте на этот квадрат, он вас поднимет на Путиловский завод. Держитесь
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг