умерла. Доктор Лепсиус выслушал предсмертный монолог Полли, не моргнув
глазом. Он позвал слуг, трясущихся от страха, велел им молчать обо всем,
что они слышали от Полли, и быстро уехал к себе домой.
Здесь он ходил некоторое время взад и вперед, против своего обыкновения
не вызывая Тоби и не обнаруживая никаких признаков гнева. Потом сел за
стол, придвинул к себе бумагу и написал:
ГЛАВНОМУ ПРОКУРОРУ ШТАТА ИЛЛИНОЙС
От доктора Лепсиуса,
кавалера ордена Белого знамени,
почетного члена Бостонского университета
Высокочтимый господин прокурор!
Не так давно в газетах было напечатано, что вы являетесь национальной
американской гордостью по части раскрытия таинственных преступлений. В
заметке было сказано, что Нат Пинкертон, Ник Картер и Шерлок Холмс
являются перед вами не чем иным, как простыми трубочистами. Я взываю к вам
о помощи в одном чрезвычайно странном деле. Вы слышали, что в России был
убит большевиками Иеремия Морлендер. Есть основание думать, что он был
убит отнюдь не теми лицами, коих обвиняют официально. В настоящее время
исчез Артур Морлендер, его сын, хотя домашние скрывают его исчезновение.
Во имя справедливости и для спасения жизни молодого человека займитесь
этим загадочным делом.
Честь имею, высокочтимый и т.д., и т.д., и т.д.
Написав это письмо, доктор Лепсиус запечатал его, наклеил марку и
позвал Тоби.
- Тоби, - сказал он внушительно, - дай это письмо мисс Смоулль и
прикажи ей немедленно бросить его в почтовый ящик.
Тоби схватил письмо и опрометью помчался в верхний этаж, где урожденная
мисс Смоулль, засучив рукава, гладила белье своего мужа, Натаниэля,
пришедшего к ней на полчасика. Когда утюг ставился на печь, молодожены
занимались поцелуями.
- Мисс Смоулль, - заорал Тоби, - берите письмо и бросьте его в почтовый
ящик!
- Я тебе не мисс Смоулль, желтый болван! Двадцать раз в день говорю
тебе: миссис Эпидерм, миссис Натаниэль Эпидерм!
- Да чем же я виноват, если сам масса Лепсиус... - прохныкал Тоби.
Миссис Эпидерм величественно взяла письмо и взмахнула им в воздухе:
- Вот что я тебе скажу, Тоби, мулат. Если твой хозяин на старости лет
приревновал меня, или хочет подыграться ко мне, или затеял другую какую
насмешку, - знай, обезьяна, я не из таковских! Я слышу все, что говорится
мне в лицо и за глаза, благодарение берлинскому наушнику. Вот тебе! Вот
твоему барину!
Раз, два - и письмо полетело в открытое окно, прямо на улицу. Натаниэль
радостно захихикал. Тоби вскрикнул и бросился вниз подобрать злополучное
письмо, но, увы, сколько он ни искал на тротуаре и на мостовой, его нигде
не оказалось. Можно смело положиться на Тоби - он не расскажет об этом
своему барину ни наяву, ни во сне.
Что же касается читателя, то он вправе узнать, что письмо упало прямо
на воз с премированными кроликами, торжественно отправлявшимися домой с
нью-йоркской выставки по животноводству.
28. ЦЕЛИКОМ НА СУШЕ
Солнце зажаривает над Миддльтоуном, птицы поют, деревья распустились -
словом, природа подогнала себя под календарь почти в самую точку, хотя,
надо сознаться, старухе это с каждым годом становится все труднее.
Мастерская деревообделочного завода залита полным светом. Веселый
гигант Микаэль Тингсмастер, в переднике и с трубкой в зубах, знай себе
работает да работает рубанком, стряхивая с лица капли пота. Белокурые
волосы слиплись на лбу, фартук раздувается, как парус, стружки
разлетаются, свистя, во все стороны. Хорошая, гладкая штучка выходит из
рук Микаэля Тингсмастера; весело подмигивает она двумя глазками: "ММ".
Мик поднял ее на свет, полюбовался, вынул трубку и запел вполголоса,
глядя на свою штучку:
Клеим, строгаем, точим,
Вам женихов пророчим,
Дочери рук рабочих,
Вещи-красотки!
Сядьте в кварталы вражьи,
Станьте в дома на страже,
Банки и бельэтажи -
Ваши высоты!
Кто не знает песенки Тингсмастера? Один за другим к Мику сошлись
рабочие, улыбаясь и подтягивая.
- Ну, как дела, Мик? Как подвигается Кресслингова затея?
Тингсмастер поднял вверх великолепный квадратный ящик, сделанный из
драгоценного бразильского красного дерева.
- Вот оно как, ребята, - сказал он с улыбкой. - Осталось только
украсить его резьбой да передать на оптический завод, где уже все
смастерил техник Сорроу. Вставят, вправят - и готова штука!
- Ловко! - захохотали рабочие. - А химики знают?
- И химики сделают свое дело. Дочь не пойдет против отца - никогда не
пойдет, так и знайте, ребята.
- А секрет-то тебе известен, Мик?
- Не приставайте, не скажу. Да и не нашего это ума дело, братцы. Техник
Сорроу намудрил чего-то по-латыни.
Рабочие схватились за животы, надрываясь от хохота. А Мик как ни в чем
не бывало смахнул с фартука стружки, надел картуз и пошел к себе домой
скоротать полчаса, ассигнованных Джеком Кресслингом на обеденную
передышку.
Скучно стало в маленьком домике Тингсмастера без верной Бьюти. Стряпуха
поставила на стол миску с любимой Тингсмастером "похлебкой долголетия",
нацедила ему в кружку жидкого пива и села с ним есть. Молча и торопливо
окунали они ложки в миску, как вдруг задребезжало чердачное окно.
- Голубь! - воскликнул Мик и, бросив ложку, поспешил на чердак.
В самом деле, в окно бился почтовый голубь Мика.
Распахнув окно, он поймал голубя, погладил и опустил пальцы в мешочек
на его шее.
- Странно! - пробормотал он, спуская голубя с пальца. - Никакой
записочки ни от Биска, ни от мисс Тоттер.
Не успел он сказать это, как в чердачное окно влетели один за другим
еще восемь почтовых голубей и опустились с ласковым воркованьем к нему на
плечи и на голову. Голуби были живы и здоровы, мешочки у них на шее - в
полном порядке, но ни один из них не принес Мику письма.
- Несчастье! - воскликнул Мик.
Он посадил голубей на их жердочки, насыпал им корму, налил воды и
бросился бегом на ближайшую радиостанцию:
- Менд-месс!
- Месс-менд! В чем дело, Мик? - отрывисто спросил дежурный, возившийся
над приемом депеши.
- Пошлите радио на "Амелию", дружище.
- Можно. Кому?
- Технику Сорроу. Передайте так: "Вернулись девять голубей без писем,
предполагаю несчастье, берегитесь Кронштадте подмены".
- Будет исполнено, Мик. Крупная игра, а?
- На человеческую жизнь, - ответил Мик, приложил к картузу два пальца и
опрометью помчался на завод.
Стряпуха аккуратно доела свою порцию похлебки и выглянула в окошко, не
идет ли Мик. Потом вздохнула, почесала в ухе и, честно разделив оставшуюся
похлебку на две части, съела свою часть и облизала ложку.
- Мы люди бедные, но справедливые, - шептала она себе под нос, выйдя за
дверь и поджидая Мика. - Сейчас он, голубчик, вернется и съест свою долю,
ровнешенько половину.
Однакоже Мик не шел и теперь. Вздохнув еще громче, стряпуха опять
поделила остаток на две равные части и съела свою долю, не забрав ни
капельки у соседа. Так она делила и ела вплоть до сумерек, пока, наконец,
на долю Мика не осталась одна деревянная ложка. Вздохнув, стряпуха убрала
посуду и залегла малость вздремнуть.
А Тингсмастер вынул из-за пазухи горячую хлебную краюху и, разжевывая
ее на ходу, нес изготовленный им ларец к себе домой, чтоб здесь выполнить
для Кресслинга диковинную сверхурочную работу: покрыть драгоценное дерево
тончайшей резьбой, вызвать к жизни сотню-другую лапчатых птиц, охотничьих
собак, лисиц, зайчат, добрых коней и охотников на конях, в длинных шляпах
с перьями, в развевающихся плащах, в соколиных перчатках. А вокруг зверья
и людей выточить тропку, обсадить ее листьями папоротника, ивой, тополем,
дубом, поставить в сторонке избушку - словом, навести таких чудес, таких
тонких штук, чтобы каждый любовался и похваливал. В уголке же проставить
невидимо для смертного глаза две крохотные буквы, чтобы свой брат,
рабочий, поглядев сквозь лупу, сказал: "Как же не угадать хитреца
Тингсмастера! Кто, кроме него, еще может выдумать подобную штучку?"
Придя домой, Мик, чтобы заглушить сильное чувство внутренней тревоги,
засветил лампу, заработал тончайшей иглой и замурлыкал свою песенку:
На кулачьих кадушках,
Генераловых пушках,
Драгоценных игрушках -
Всюду наше клеймо.
За мозоли отцовы,
За нужду да оковы
Мстит без лишнего слова
Созданье само!
29. "АМЕЛИЯ" ИДЕТ ПОЛНЫМ ХОДОМ
Красивая молодая дама под вуалью, записанная в книге под именем Кати
Ивановны Василовой, произвела сильное впечатление на мужскую половину
"Амелии".
Капитан Мак-Кинлей, ирландец, набил трубку лучшим сортом табака.
Штурман, ходивший с обвислыми штанами, подтянул штрипки. А мистер Пэль,
тот самый мистер Пэль, который возил индокитайцам порох и спирт, кафрам -
спирт и библию, новозеландцам - спирт, библию и бусы, зулусам - библию,
бусы и нашатырь, русским - маис в сухом виде, маис в перемолотом виде,
маис в тертом виде, маис в виде риса и маис в виде сахара, отчего один из
его сотрудников сострил не без грации: "Вот вам Ara-Massacre!" [игра слов,
основанная на звуковой схожести слов maize (маис) и sugar (сахар) с
massacre (смертоубийство)], - этот самый рыжеватый мистер Пэль, тонкий,
изящный, внезапно стал разговорчивым, как русский эмигрант.
Одетый в парусиновый костюм песочного цвета, чисто выбритый, за
исключением шеи, где было отпущено ровно столько рыжих волос, сколько
нужно для соблюдения стиля "янки", мистер Пэль большую часть времени
проводил на палубе, грызя золотой набалдашник своей трости. Стоило
показаться где-нибудь миссис Василовой, как мистер Пэль тотчас вынимал изо
рта набалдашник и, дотрагиваясь кончиком трости до стоявших вокруг него
бочек, ящиков и мешков, называл их содержимое, число кило, себестоимость
кило, процент обвешивания, процент обмеривания, процент увлажнения по пути
следования и, наконец, процент своей собственной выручки, считая по общей
сумме голов, или, вернее, ртов, потребителей. Мистер Пэль называл свою
речь публичной лекцией. С чисто американской выдержкой он повторил ее
несколько раз, пока не заметил, что миссис Василова, остановившись
поблизости, прислушивается к его словам. Мистер Пэль тотчас же снял шляпу
и поклонился.
Молодая женщина подняла на него большие глаза цвета фиалки.
- Простите, сэр, но вы, кажется, знаток русского народа? - спросила она
с очаровательным смущением.
- О! - ответил мистер Пэль обещающим голосом.
- Так не можете ли вы (робкий взгляд и улыбка)... не можете ли вы
(фиалковые глаза устремляются вниз, на кончик крохотного башмачка)...
ознакомить меня с общеупотребительными русскими выражениями?
- С величайшей готовностью! - воскликнул мистер Пэль, облокотившись на
ящик маиса и вынув записную книжку. - Вот, для первой ориентации в русском
городе... Вы входите в ресторан, вы спрашиваете национальные блюда...
Позвольте, я прочту... - И мистер Пэль прочел по складам: - "Вщи, касса,
плин, яичники..."
- Нет, нет, - прервала его миссис Василова с легким вздохом, - я хотела
бы знать совсем другие слова и, если можно, попросить вас записать мне их
английскими буквами. Например, слово "муж", потом слова "будьте
осторожны"...
- О-о! - кисло улыбнулся американец. - Очень опасный подбор слов. Муж
по-русски - это "муш" или, ласкательно, "мушка", а ваше предостережение
надо произнести так: "Будь ты острожник".
- Спасибо, - мило произнесла молодая женщина, записывая себе в книжечку
эти слова. - Сэр, я - русская по происхождению, ко совершенно забыла
родной язык. Особенно после морской болезни... Такая странная болезнь!
Отняла память событий, лиц, хронологии...
- Разве вы страдаете морской болезнью?
- По ночам у себя в каюте, - смутившись, произнесла миссис Василова и
удалилась, обласкав мистера Пэля очаровательным поклоном.
Она не прошла и десяти шагов, как из маисовой кадки слева раздалось
какое-то странное кряхтенье. Вздрогнув, она отшатнулась направо, но из
стоявшего там ящика с маисом послышалось совершенно явственное сопенье.
Испуганная красавица побежала прямо на груду мешков, как вдруг до ушей ее
долетел тяжелый, сдавленный вздох, и один из мешков несомненно
зашевелился. Это было уж слишком для ее чувствительных нервов. Она закрыла
лицо руками и помчалась по трапу вниз, к себе в каюту.
У миссис Василовой очень элегантная каюта первого класса. Для такой
старой и маленькой развалины, как пароход "Амелия", рассчитывающей больше
на груз, нежели на пассажиров, это очень миленькая каюта. Мягкая мебель
ввинчена в пол, зеркало и вешалка привинчены к стенам, всюду ковры,
коврики и занавески. Мнимая Катя Ивановна бросилась на кушетку, вытянула
ножки и закинула обе руки за голову. Каштановые локоны, выбившись из
прически, мягкими прядями свесились вдоль ее свежих бледных щек, фиалковые
глаза потемнели, губы страдальчески сжались.
Катя Ивановна, Вивиан Ортон то ж, думала о том, что ее ждет в
Кронштадте. Она ехала в сумасшедшую страну, которую Тингсмастер называл
великой. Она ехала к народу, который Тингсмастер называл гениальным. Она
думала об этой стране и страстно хотела ее видеть. Она также думала о
человеке, с которым должна будет встретиться в Кронштадте. Если это
Василов, она подойдет к нему и скажет "будь ты острожник", а если это
Артур Морлендер, ей придется сказать ему нежным голосом "мушка" и начать
страшную комедию - бог даст, последнюю комедию в ее жизни...
Вивиан устало опустила ресницы. Она больна ненавистью, убивающей ее
лучше всякого яда. Но у нее есть и яд, настоящий яд, действующий как
молния, спрятанный в механизме ее маленьких золотых часиков. Вивиан не
собирается убить им Морлендера, этот яд она бережет для себя. Вивиан
проследит за всеми тайнами своего врага, прочтет его мысли, узнает его
планы и выдаст его народу, чтобы сам советский народ расправился с ним,
как он того заслуживает...
Ресницы ее вздрогнули, и у прелестного рта легла жесткая складка.
Стук в дверь. Вивиан вскочила, и лицо ее приняло прежнее наивное
выражение:
- Кто там?
В каюту просунулась голова небольшого человечка. Это был техник Сорроу.
Он тотчас же вошел, заложив руки за спину, и тревожно шепнул:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг