- И не надо, - она мгновенно повеселела. Пальцы ее
скользнули выше, и ноготками скребнули по затылку. - Значит,
это судьба, понимаешь? Ты пришел - значит, так было нужно. И
не надо ничего объяснять. Возможно, именно тебя здесь и не
хватало.
Глаза ее вновь переменились, приобретя красиво-задумчивое
выражение, и, если бы они не были так красивы, он бы им
поверил. Насколько успел заметить Марк, университетские
вскормыши чуточку страдали позерством. Дамы говорили
по-цветаевски - замысловато, трагично, немного нараспев,
мужчины напоминали Марку эстрадных конферансье и одновременно
- геологов-романтиков шестидесятых. Закрыв глаза, последних он
отчего-то видел размахивающими дирижерскими палочками, с
кокетливо отставленными в сторону ножками.
- Скажи... - он замялся. - Меня, правда, звали?
- Может быть, - она тонко улыбнулась.
- Значит... - Марк задохнулся. - Значит, это была ты?!
Она не ответила, но ноготки на его затылке снова чуть
шевельнулись, и горячий поток мурашек промчался по спине
Марка. Он вгляделся в близкие глаза именинницы, втянул в себя
запах ее лица и волос. Да, он был уже пьян, но не настолько,
чтобы не слышать знакомого ЗОВА. Стало быть, он танцевал с
той, что ворожила вечерами, телепатически выискивая Марка
среди миллионов посторонних. Она нашла его, а он отыскал ее.
Мост, протянувшийся с противоположных берегов, сомкнулся!
Марк неуверенно потянулся губами к щеке девушки, но
неожиданно встретил ее губы. Даже в этом микроскопическом
слиянии Рита предугадала его порыв.
Марк больше не сомневался.
***
Кажется, он ничего более не пил. И все-таки захмелел
окончательно. В ушах наигрывала музыка, на плечах и на шее
наигрывали ее руки. Он стал покорным добродушным роялем.
Аккорды, излучаемые его сердцем, могли заворожить кого угодно.
Расплевавшись с приличиями, Рита завладела им полностью.
Никому более уже не позволялось с ним танцевать, да и свое
время она уделяла теперь только ему. О друзьях и подружках
смуглая гречанка позабыла с удивительной легкостью.
Впрочем, вечер благополучно продолжался. Обиженных
насчитывалось немного. Ритины ухажеры воседали на тахте и с
деревянным высокомерием на умных лицах потчевали друг дружку
именами вроде Киркегора и Феофраста. Они старались казаться
беспечными, фальшивые улыбки ничуть не замораживали их мимику.
Дамочки, положившие поначалу на Марка глаз, успокоились
значительно быстрее. Во всяком случае внешне женское
недовольство совершенно не проявлялось. Несомненно артистизм
давался им с большей легкостью. Словом, скандала не произошло,
не произошло даже самого пустячного скандальчика. Кто-то курил
на балконе, кто-то деловито управлялся с тортами и чаем, но в
основном болтали и танцевали, тихонько целовались по углам а,
произнося загадочные тосты, чокались бемольными рюмочками.
Теорию относительности открыли еще до Эйнштейна. Некто
стал ее безымянным автором, предположив, что не время течет
мимо нас, а мы - то бишь, человечество, - продираемся сквозь
дни, часы и минуты, как медведь сквозь бамбуковую чащобу. И
тогда же стали рождаться идеи остановок, различных скоростей,
и, обрастая надеждой, как шерстью, люди принялись
экспериментировать... Говорят, что-то и кому-то удавалось, но
разве проверишь? Да и пусть все остается на уровне слухов, на
уровне тех же согревающих мифическим светом надежд.
Так или иначе, но время праздника истекло, последняя
песчинка просочилась в крошечную лунку. Праздники всегда
проходят быстрее положенного. Удержать их подле себя
невозможно. Засуетившись, гости потянулись на выход. Встав у
порога, Марк провожал их, понимая, что близится час его
очередного отчаяния. То есть, это если придется уйти и ему. Но
об этом он старался не думать и, подражая университетским
аристократам, скрывал свое растущее смятение, как мог.
Веснушчатой синеглазке он пожал маленькую ладонь, а
тоненькой гимнасточке позволил себя поцеловать. В конце концов
один из хозяйкиных ухажеров (а уходили они, разумеется,
последними) все-таки не выдержал. Приблизившись вплотную, он
криво ухмыльнулся:
- Откуда такие берутся, а? И с именами им везет, и с
бабами... Ладно, Маркуша, держи пять и не поминай лихом...
Когда захлопнулась дверь, Марк запоздало вспомнил о
Веронике. Вспомнил и забыл. Рита надвинулась вплотную. За
спиной у нее дрожало пламя свечей. В воздухе пахло все тем же
непостижимым ощущением тайны. Думая, что раскрывает ее, Марк
стиснул Риту в объятиях, поднял на руки. Ворс ковра
непроходимой порослью опутал ноги. Они упали. Он тянул ее к
себе, но Рита помнила очередность. Сначала - одежда, потом -
все остальное. Пальцы ее умело скользили по пуговицам.
Легонький вязаный пуловер взметнулся вверх, родив трескучую
молнию. Следуя ее примеру, он с той же стремительностью
избавился от своей рубахи. Черт его знает почему, но они
спешили. Вернее, спешила она, а он старался не отставать.
Шуршала ткань, одежда немилосердно разлеталась по всем углам.
Марк все еще чего-то ждал. Он не верил, что придет только
плотское. Так юноша отсчитывает годы, подмечая, что главное
еще впереди. Черту зрелости чаще всего переступают неожиданно,
и также неожиданно является страшное осмысление того факта,
что главное успело перекочевать с востока на запад, оказавшись
далеко за кормой. До самого последнего момента Марк все еще
верил в чудо. Но чуда не произошло. Грудки ее мерно
подрагивали, она раскачивалась на нем, с хрипом дыша, порой
кусая его в губы. Все было до банального просто. Рыболовный
крючок пронзил червя, червь извивался в судорогах. И финиш
тоже ничем не удивил. Простреленная сладким огнем, она рухнула
на него. Какое-то время было душно и жарко. Чуть шевелясь в
такт словам, она шутливо продекламировала.
- Когда мы едины, мы - непобедимы!.. - язык девушки
лизнул его в ухо. - Правда, милый?
Марк осторожно высвободился из-под гладкого, лоснящегося
молодым потом тела и поднялся.
- Все было чудесно. Ты сказочная девушка...
Слова произносил не он, - кто-то другой. Этот другой
всегда приходил на выручку в трудный момент. Пытался помочь он
и сейчас. Но более всего на свете Марку хотелось одеться и, не
теряя времени, выскочить за порог. Однако вместо этого,
подчиняясь многомудрому совету своего двойника, он прошелся по
ворсу ковра, с наигранным любопытством коснулся китайских, а
может быть, японских штор.
- Я открою форточку, хорошо? - иероглифы съежились под
рукой, Марк откинул материю в сторону. И тотчас черная улица
вытянула навстречу заскорузлую кисть, вооруженную гигантским
"Маузером", полыхнула в лицо громом. Оглушенный, он слегка
откачнулся.
- Надо было потянуть за шнур, - подала за спиной голос
Рита. - Знаешь, как работают жалюзи? Так примерно и здесь...
Марк не слышал слов. Он глядел прямо перед собой, на
узенькую полоску подоконника, приютившую глиняный горшочек.
Желтый, невзрачного ростика цветок смотрел на него
вполуприщур, осуждающе. Надвигающаяся ночь практически смежила
слабые лепестки, и все-таки на короткие секунды растение нашло
в себе силы переиграть природу. Выстрел отгремел и стих.
Контуженный, Марк туповато наблюдал, как трепетные солнечные
лоскутки медленно смыкаются. ЗОВ дошел до адресата. Адресат
наконец-то прозрел.
***
Всю последующую жизнь Марка можно было бы окрестить одним
словом: обман. До сих пор к подобным фокусам он прибегал
достаточно редко - не оттого, что слыл честным и стремился
всячески поддержать славу такового, а потому, что не
располагал тем, чем чаще всего дорожат, ради чего, собственно,
и прибегают к лжи. Абсолютная честность и абсолютная
черствость - по сути одно и то же. Опекают и врут - любящие и
жалеющие. Правду-матку - всегда режут. Ножами и скальпелями.
Первую порцию лжи получила смуглоликая Рита. Вторую -
Вероника. Что-то ей надо было объяснить насчет подзатянувшейся
прогулки, но объяснение напрашивалось столь чудовищно
недостоверное, что Марк обошелся импровизацией на тему давних
однокашников, таким образом добившись правдоподобия там, где
им и не пахло. Впрочем, за особенной правдоподобностью он и не
гнался. Он изложил версию, она ее приняла. И оба легли,
обнявшись, делая вид, что засыпают. Но не спал однако ни тот,
ни другой. Марк стыдился собственной лжи и упивался
мгновениями прозрения. Вероника переживала "первую" измену и
пыталась постичь, какой же вывод обязана сделать опытная и
неглупая женщина. В путанное объяснение Марка она однозначно
не поверила. Женская интуиция исподволь била тревогу, Вероника
лихорадочно отыскивала выход. Марк же продолжал думать о
цветке, еще об одном одиночестве, внезапно слившимся с его
собственной тоской.. Он заново воспроизводил в памяти дрожащие
от напряжения полуразведенные лепестки, вспоминал силу,
плеснувшую в сознание и показавшуюся ему грохочущим выстрелом.
Очень часто мысли людей текут не в параллель. От этого
все беды, но от этого и вся красота людских умопостроений.
Каждый несет и волочет свой особый кирпичик, - формы дворцов и
воздушных замков рознятся. И нет, не было и не будет единой
упрощенной истины. В золоченых туфельках, обнаженной и
недоступной, богиня Истина вынуждена шагать по канату,
натертому мылом, соскальзывая иногда вправо, иногда влево, но
всегда вниз.
Любить женщину - это понятно. Любить детей - тем более.
Многие любят собак, хомячков, кошек. Но что можно сказать о
чувстве к безгласному камню, кусочку дерева или земли? То
есть, в определенной мере фетишизм всегда был присущ людям, но
лишь в тех случаях, когда подразумевалась какая-либо отдача.
Деньги, золото, меха, амулеты... Собственно, в неравнодушии к
цветам заложена та же знакомая всем формула: "люблю за то, что
они..." Да, разумеется, цветы красивы, они приятно пахнут, -
за это их можно любить. А не за это?..
Исключите корысть из пламенных чувств - и что останется?
Склонитесь ниже, вглядитесь повнимательнее, - ведь что-то
должно остаться!
Кстати, медики причисляют к фетишизму даже половое
извращение. Интересно, что они подразумевают под любовью к
живому?
***
Странная это была жизнь.
Живя с Вероникой, Марк надеялся, что рано или поздно
произойдет излечение. В дружбе с Вероникой чувствовалось нечто
незыблемое и прочное, стоящее двумя ногами на реальной почве.
К Рите же он ходил исключительно ради цветка.
Ложь, разумеется, тяготила. Где-то вне своего сознания он
понимал, что поступает дурно по отношению к женщинам, но
поделать с собой ничего не мог. В те редкие минуты, когда Рита
оставляла ИХ наедине, он тотчас спешил к окну и тянул за
шелковый шнур. Шторы разъезжались, желтая головка цветка с
дрожью приподымалась. Марк опускался на колени, и они глядели
друг на друга, улетая из этого мира в страну запределья,
общаясь на языке, аналога которому Марк не сумел бы подобрать
даже в отдаленном приближении. Это походило на проникновение в
лес, но только откуда-то сверху, со стороны крон, - и,
превращенный в ветерок, Марк перелетал от листка к листку,
вслушиваясь в пульс зеленых прожилок, взглядом хироманта
пытаясь постичь их неповторимый узор. Может быть, на крохотные
мгновения он и сам становился листом. Менялось не кое-что,
менялось все разом. И Марк не ощущал головокружения лишь
потому, что поблизости всегда находился его верный гид.
Возможно, по этим лесам они путешествовали, взявшись за руки.
Каждый знал о другом абсолютно все и абсолютно все мог
простить. Это было аристотелевское слияние половин, а может, и
что побольше. Цветок был существом. Разумным или неразумным -
этого Марк не знал. Но если существо способно любить, оно
имеет шанс на ответное чувство. Именно это и случилось с
Марком...
"Возвращаясь" в комнату, он не сразу приходил в себя. И
Рита это, конечно, замечала. С первого дня их знакомства он
держал ее в стадии глубочайшего непонимания. Загадочность его
привлекала и одновременно пугала. Начать хотя бы с того, что
уже во второе свидание он набросился на нее с упреками. Ему не
нравилось как она ухаживает за цветком. Почти сердито Марк
выдал ей подробнейшие рекомендации, касающиеся полива,
освещения в комнате, зимнего периода, когда растение вблизи
узорчатого стекла начинало подмерзать. Рита была почти
шокирована. И было от чего. Он говорил о вещах, о которых не
должен был знать - о том, во сколько она просыпается, сколько
полощется в ванной и что именно готовит на завтрак и ужин.
Марк запретил ей некоторые из блюд. Не объяснил, что это
вредно или невредно, а именно запретил. В данном случае -
информация, поступившая к нему от цветка, походила на
информацию соглядатая, но Марк в такие нюансы не вникал.
Цветок временами задыхался, временами сгибался от боли, и это
превратилось теперь в его собственную боль. Кое-кто из
ухажеров продолжал наведываться к Рите. Об этом он тоже узнал
и не попытался скрыть.
- Милый, забудь о них! - Рита приняла его слова за
вспышку ревности, но он немедленно удивил ее странной фразой:
- Понимаешь, если бы они не курили...
Впрочем, у истории с ухажерами нашлось свое продолжение.
В один из вечеров некто с университетским образованием и
сердцем, переполненным желчью, схоронившись в Ритином
подъезде, попытался огреть его шлангом по голове. Марк как раз
спускался по ступеням, когда на него нахлынуло чувство
тревоги. Это был голос цветка - и он стремился о чем-то
предупредить Марка. Тревога, передаваемая на расстоянии...
Чувство близкой опасности... Марк вовремя остановился. Выдавая
себя с головой, несчастный ухажер выглянул из укрытия. Марк
стоял перед ним, сунув руки в карманы плаща, насмешливо
улыбаясь. Выражение глаз его было более, чем странное. Ухажер
дрогнул, резиновая дубинка упала на пол.
- Попутного ветра! - пожелал ему Марк.
Окончательно сникнув, неудачливый мститель побрел к
выходу. Что-то случилось и с ним. Возможно, дело было все в
том же цветке.
И тогда же Марк решил, что ложь чересчур затянулась. Пора
было как-то решать все эти вопросы, и, вернувшись к Рите, он
без обиняков предложил девушке совершить вполне цивилизованный
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг