ручальное кольцо и потревожили прах мой.
С этими словами старушка быстро пошла в отворенные двери террасы и
скрылась в саду. Г. Киндяков, сроду ничего не боявшийся, счел все это явле-
ние за продукт расстроенного картежною игрою воображения, велел подать себе
умыться холодной воды и как ни в чем не бывало возвратился к гостям метать
банк. Но каково же было его удивление, когда на другой день, в десять часов
утра, явились к нему караульщики сада и доложили, что пол в беседке выломан
и какой-то скелет выброшен из полусгнившого гроба на землю. Тут поневоле
пришлось уже верить, и г. Киндяков, предварительно удостоверясь, что и лакей
в прошлую ночь видел то же видение и слышал ясно (от слова до слова) все
произнесенное привидением, немедленно обратился к бывшему в то время в Сим-
бирске полицмейстеру, полковнику Орловскому. Тот энергически принялся за ро-
зыски, и действительно обнаружено было, что два симбирских мещанина ограбили
труп и заложили золотые крест и кольцо в одном из кабаков: главною же целью
их было отыскание клада. Этот же рассказ слышали лично от г. Киндякова сим-
бирский помещик Сергей Николаевич Нейков, доктор Евланов и многие другие.
Из числа подобных фактов факт этот замечателен тем, что привидение не
только явилось, но и отчетливо говорило, что редко встречается, и что, нако-
нец, посмертный призрак явился отнюдь не ранее, как лет через сто после
смерти. К этому мы можем присовокупить, что г. Киндяков был старик в высшей
степени правдивый и не верящий ни во что сверхъестественное и пользовался до
самой смерти прекрасным здоровьем".
* * *
Вот вторая история, опубликованная в "Вестнике Европы" (имени своего
рассказчик не сообщил).
"Осенью 1796 года тяжкая болезнь родителя вызвала отца моего в Туринск,
он поспешил к нему вместе со своею супругою, нежно им любимою, и почти со
всеми детьми, и имел горестное утешение лично отдать отцу последний долг, но
через несколько дней (26 октября) на возвратном пути из Сибири скончался от
желчной горячки в Ирбите, где и погребен у соборной церкви.
Супружеский союз моих родителей был примерный: они жили, как говорится,
душа в душу. Мать моя, и без того огорченная недавнею потерею, лишившись те-
перь неожиданно нежно любимого супруга, оставшись теперь с восемью малолет-
ними детьми, из которых старшему было 13 лет, а младшему только один год,
впала в совершенное отчаянье, слегла в постель, не принимая никакой пищи, и
только изредка просила пить. Жены ирбитских чиновников, видя ее в таком по-
ложении, учредили между собою дежурство и не оставляли ее ни днем, ни ночью.
Так проходило тринадцать уже дней, как в последний из них, около полуночи,
одна из дежурных барынь, сидевшая на постланной для нее на полу перине и вя-
завшая чулок (другая спала подле нее), приказала горничной запереть все две-
ри, начиная с передней, и ложиться спать в комнате перед спальнею, прямо
против незатворенных дверей, для того, чтобы в случае надобности можно было
ее позвать скорее. Горничная исполнила приказание: затворила и защелкнула
все двери: но только что, постлав на полу постель свою, хотела прикрыться
одеялом, как звук отворившейся двери в третьей комнате остановил ее; опер-
шись на локоть, она стала прислушиваться. Через несколько минут такой же
звук раздался во второй комнате и при ночной тишине достиг до слуха барыни,
сидевшей на полу в спальне: она оставила чулок и тоже стала внимательно
прислушиваться. Наконец щелкнула и последняя дверь, ведущая в комнату, где
находилась горничная... И что же? Входит недавно умерший отец мой, медленно
шаркая ногами, с поникшею головою и стонами, в том же халате и туфлях, в ко-
торых скончался. Дежурная барыня, услышав знакомые ей шаги и стоны, потому
что находилась при отце моем в последние два дня его болезни, поспешила, не
подымаясь с пола, достать и задернуть откинутый для воздуха полог кровати
моей матери, которая не спала и лежала лицом к двери, - но, объятая ужасом,
не могла успеть в том. Между тем он вошел с теми же болезненными стонами, с
тою же поникшею головою, бледный как полотно, и, не обращая ни на кого вни-
мания, сел на стул, стоявший подле двери, в ногах кровати. Мать моя, не зас-
лоненная пологом, в ту же минуту его увидала, но от радости забыв совершен-
но, что он скончался, воображая его только больным, с живостью спросила:
"Что тебе надобно, друг мой?" - и спустила уже ноги, чтобы идти к нему, как
неожиданный ответ его: "Подай мне лучше нож!" - ответ, совершенно противный
известному образу его мыслей, его высокому религиозному чувству, остановил
ее и привел в смущение. Видение встало и, по-прежнему не взглянув ни на ко-
го, медленными шагами удалилось тем же путем. Пришед в себя от охватившего
всех оцепенения, дежурившая барыня разбудила свою подругу, и вместе с нею и
горничною пошли осматривать двери: все они оказались отворенными!
Событие непостижимое, необъяснимое, а для людей, сомневающихся во всем
сверхъестественном, и невероятное: но ведь оно подтверждается свидетельством
трех лиц! Если б видение представилось только одной матери моей, пожалуй,
можно бы назвать его следствием расстроенного воображения женщины больной и
огорченной, которой все помышления сосредоточены были на понесенной ею поте-
ре. Здесь, напротив, являются еще две сторонние женщины, не имеющие подобно-
го настроения, находившиеся в двух разных комнатах, но видевшие и слышавшие
одно и то же. Смиримся перед явлениями духовного мира, пока недоступными
исследованиям ума человеческого и, по-видимому, совершенно противными зако-
нам природы, нам известным".
* * *
А вот и третья история-снова из "Ребуса"...
"Нижеследующий рассказ относится ко времени первого замужества моей по-
койной жены (сообщает А.Аксаков) и был написан ею по моей просьбе в 1872 го-
ду: воспроизвожу его здесь дословно по рукописи...
Это было в мае 1855 года. Мне было девятнадцать лет. Я не имела тогда
никакого понятия о спиритизме, даже этого слова никогда не слыхала. Воспи-
танная в правилах греческой православной церкви, я не знала никаких предрас-
судков и никогда не была склонна к мистицизму или мечтательности. Мы жили
тогда в городе Романово-Борисоглебске Ярославской губернии. Золовка моя, те-
перь вдова по второму браку, полковница Варвара Тихоновна, а в то время быв-
шая замужем за доктором А.Ф.Зенгиреевым, жила с мужем своим в городе Ранен-
бурге Рязанской губернии, где он служил. По случаю весеннего половодья вся-
кая корреспонденция была сильно затруднена, и мы долгое время не получали
писем от золовки моей, что, однако ж, нимало не тревожило нас, так как было
отнесено к вышеозначенной причине.
Вечером с 12-го на 13-е число мая я помолилась Богу, простилась с де-
вочкой своей (ей было тогда около полугода от роду, и кроватка ее стояла в
моей комнате, в четырехаршинном расстоянии от моей кровати, так что я ночью
могла видеть ее), легла в постель и стала читать какую-то книгу. Читая, я
слышала, как стенные часы в зале пробили двенадцать часов. Я положила книгу
на стоявший около меня ночной шкафчик и, опершись на левый локоть, приподня-
лась несколько, чтобы потушить свечу. В эту минуту я ясно услыхала, как от-
ворилась дверь из прихожей в залу и кто-то мужскими шагами взошел в нее: это
было до такой степени ясно и отчетливо, что я пожалела, что успела погасить
свечу, уверенная в том, что вошедший был не кто иной, как камердинер моего
мужа, идущий, вероятно, доложить ему, что прислали за ним от какого-нибудь
больного, как случалось весьма часто по занимаемой им тогда должности уезд-
ного врача: меня несколько удивило только то обстоятельство, что шел именно
камердинер, а не моя горничная девушка, которой это было поручено в подобных
случаях. Таким образом, облокотившись, я слушала приближение шагов - не ско-
рых, а медленных, к удивлению - и когда они, наконец, уже были слышны в гос-
тиной, находившейся рядом с моей спальной, с постоянно отворенными в нее на
ночь дверями, и не останавливались, я окликнула: "Николай (имя камердинера),
что нужно?" Ответа не последовало, а шаги продолжали приближаться и уже были
совершенно близко от меня, вплоть за стеклянными ширмами, стоявшими за моей
кроватью: тут уже в каком-то странном смущении я откинулась навзничь на по-
душки.
Перед моими глазами приходился стоявший в переднем углу комнаты образ-
ной киот с горящей перед ним лампадой всегда умышленно настолько ярко, чтобы
света этого было достаточно для кормилицы, когда ей приходилось кормить и
пеленать ребенка. Кормилица спала в моей же комнате за ширмами, к которым,
лежа, я приходилась головой. При таком лампадном свете я могла ясно разли-
чить, когда входивший поравнялся с моей кроватью, по левую сторону от меня,
что то был именно зять мой А.Ф.Зенгиреев, но в совершенно необычном для меня
виде - в длинной черной, как бы монашеской рясе, с длинными по плечи волоса-
ми и с большой окладистой бородой, каковых он никогда не носил, пока я знала
его. Я хотела закрыть глаза, но уже не могла, чувствуя, что все тело мое со-
вершенно оцепенело: я не властна была сделать ни малейшего движения, ни даже
голосом позвать к себе на помощь: только слух, зрение и понимание всего,
вокруг меня происходившего, сохранялись во мне вполне и сознательно - до та-
кой степени, что на другой день я дословно рассказывала, сколько именно раз
кормилица вставала к ребенку, в какие часы, когда кормила его, а когда и пе-
ленала, и проч. Такое состояние мое длилось от 12 часов до 3 часов ночи, и
вот что произошло в это время.
Вошедший подошел вплоть к моей кровати, стал боком, повернувшись лицом
ко мне, по левую мою сторону, и, положив свою левую руку, совершенно мерт-
венно-холодную, плашмя на мой рот, вслух сказал:
- Целуй мою руку.
Не будучи в состоянии ничем физически высвободиться из-под этого влия-
ния, я мысленно, силою воли противилась слышанному мною велению. Как бы про-
видя намерение мое, он крепче нажал левую руку мне на губы и громче и пове-
лительнее повторил:
- Целуй эту руку.
И я, со своей стороны, опять мысленно еще сильнее воспротивилась
этому приказу. Тогда в третий раз, еще с большей силой повторились то
же движение и те же слова, и я почувствовала, что задыхаюсь от тяжести
и холода налегавшей на меня руки; но поддаться велению все-таки не
могла и не хотела. В это время кормилица в первый раз встала к ребенку,
и я надеялась, что она почему-нибудь подойдет ко мне и увидит, что
делается со мной; но ожидания мои не сбылись: она только слегка
покачала девочку, не вынимая ее даже из кроватки, и почти тотчас же
опять легла на свое место и заснула. Таким образом, не видя себе
помощи и думая почему-то, что умираю, - что-то, что делается со
мною, есть не что иное, как внезапная смерть, - я мысленно хотела
прочесть молитву Господню "Отче наш". Только что мелькнула у меня
эта мысль, как стоявший подле меня снял свою руку с моих губ и
опять вслух сказал:
- Ты не хочешь целовать мою руку, так вот что ожидает тебя.
И с этими словами положил правой рукой своей на ночной шкафчик, совер-
шенно подле меня, длинный пергаментный сверток величиною в обыкновенный лист
писчей бумаги, свернутой в трубку: и когда он отнял руку свою от положенного
свертка, я ясно слышала шелест раздавшегося наполовину толстого пергаментно-
го листа и левым глазом даже видела сбоку часть этого листа, который, таким
образом, остался в полуразвернутом или, лучше сказать, в легко свернутом
состоянии. Затем положивший его отвернулся от меня, сделал несколько шагов
вперед, стал перед киотом, заграждая собою от меня свет лампады, и громко и
явственно стал произносить задуманную мною молитву, которую и прочел всю от
начала до конца, кланяясь по временам медленным поясным поклоном, но не тво-
ря крестного знамения. Во время поклонов его лампада становилась мне видна
каждый раз, а когда он выпрямлялся, то опять заграждал ее собою от меня.
Окончив молитву одним из вышеописанных поклонов, он опять выпрямился и стал
неподвижно, как бы чего-то выжидая; мое же состояние ни в чем не изменилось,
и когда я вторично мысленно пожелала прочесть молитву Богородице, то он тот-
час так же внятно и громко стал читать и ее; то же самое повторилось и с
третьей задуманной мною молитвой "Да воскреснет Бог". Между этими двумя пос-
ледними молитвами был большой промежуток времени, в который чтение останав-
ливалось, покуда кормилица вставала на плач ребенка, кормила его, пеленала и
вновь укладывала. Во все время чтения я ясно слышала каждый бой часов, не
прерывавший этого чтения: слышала и каждое движение кормилицы и ребенка, ко-
торого страстно желала как-нибудь инстинктивно заставить поднести к себе,
чтобы благословить его перед ожидаемой мною смертью и проститься с ним; дру-
гого никакого желания в мыслях у меня не было.
Пробило три часа; тут не знаю почему мне пришло на память, что еще не
прошло шести недель со дня Светлой Пасхи и что во всех церквах еще поется
пасхальный стих "Христос воскресе!". И мне захотелось услыхать его... Как бы
в ответ на это желание вдруг понеслись откуда-то издалека божественные звуки
знакомой великой песни, исполняемой многочисленным полным хором в недосягае-
мой высоте... Звуки слышались все ближе и ближе, все полнее, звучнее и ли-
лись в такой непостижимой, никогда дотоле мною неслыханной, неземной гармо-
нии, что у меня замер дух от восторга; боязнь смерти исчезла, я была счаст-
лива надеждой, что вот звуки эти захватят меня всю и унесут с собою в нео-
бозримое пространство... Во все время пения я ясно слышала и различала слова
великого ирмоса, тщательно повторяемые за хором и стоявшим передо мною чело-
веком. Вдруг внезапно вся комната залилась каким-то лучезарным светом, также
еще мною невиданным, до того сильным, что в нем исчезло все - и огонь лампа-
ды, и стены комнаты, и самое видение... Свет этот сиял несколько секунд при
звуках, достигших высшей, оглушительной, необычайной силы, потом он начал
редеть, и я могла снова различить в нем стоявшую передо мною личность, но
только не всю, а начиная с головы до пояса; она как будто сливалась со све-
том и мало-помалу таяла в нем, по мере того как угасал и тускнел и самый
свет: сверток, лежавший все время около меня, также был захвачен этим светом
и вместе с ним исчез. С меркнувшим светом удалялись и звуки так же медленно
и постепенно, как вначале приближались.
Я стала чувствовать, что теряю сознание и приближаюсь к обмороку, кото-
рый действительно наступил, сопровождаемый сильнейшими корчами и судорогами
всего тела, какие только когда-либо бывали со мной в жизни. Припадок этот
своей силой разбудил всех окружавших меня и, несмотря на все принятые против
него меры и поданные мне снадобья, длился до девяти часов утра: тут только
удалось наконец привести меня в сознание и остановить конвульсии. Трое пос-
ледовавших затем суток я лежала совершенно недвижима от крайней слабости и
крайнего истощения вследствие сильного горлового кровотечения, сопровождав-
шего припадок. На другой день после этого странного события было получено
известие о болезни Зенгиреева, а спустя две недели и о кончине его, последо-
вавшей, как потом оказалось, в ночь на 13 мая, в 5 часов утра.
Замечательно при этом еще следующее: когда золовка моя, недель шесть
после смерти мужа, переехала со всей своей семьей жить к нам в Романов, то
однажды совершенно случайно в разговоре с другим лицом, в моем присутствии
она упомянула о том замечательном факте, что покойного Зенгиреева хоронили с
длинными по плечи волосами и с большой окладистой бородой, успевшими отрасти
во время его болезни; упомянула также и о странной фантазии распоряжавшихся
погребением - чего она не была в силах делать сама - не придумавших ничего
приличнее, как положить покойного в гроб в длинном черном суконном одеянии
вроде савана, нарочно заказанном ими для этого.
Характер покойного Зенгиреева был странный; он был очень скрытен, мало
общителен; это был угрюмый меланхолик; иногда же, весьма редко, он оживлял-
ся, был весел, развязен. В меланхолическом настроении своем он мог два, три,
даже восемь, десять часов просидеть на одном месте, не двигаясь, не говоря
даже ни единого слова, отказываясь от всякой пищи, покуда подобное состояние
само собою или по какому-нибудь случаю не прекращалось. Ума не особенно вы-
дающегося, он был по убеждениям своим, быть может, в качестве врача совер-
шенный материалист, ни во что сверхчувственное - духов, привидения и тому
подобное - он не верил; но образ жизни его был весьма правильный. Отношения
мои к нему были довольно натянуты вследствие того, что я всегда заступалась
за одного из его детей, маленького сына, которого он с самого его рождения
совершенно беспричинно постоянно преследовал; я же при всяком случае его за-
щищала; это его сильно сердило и восстановляло против меня. Когда, за полго-
да до смерти своей, он вместе со всем семейством своим гостил у нас в Рома-
нове, у меня вышло с ним все по тому же поводу сильное столкновение, и мы
расстались весьма холодно. Эти обстоятельства не лишены, быть может, значе-
ния для понимания рассказанного мною необыкновенного явления".
Интерлюдия: попытка увидеть будущее
После тревог и волнений, приступов бессилия, непередаваемо странной
хандры, усталости меня подхватили светлые течения и эманации моего звездного
знака. Гении-деканы Водолея поддерживали меня - точно наполняли невидимые
паруса упругими ветрами. Я снова был молод, почти юн, я снова летал над мок-
рыми или заснеженными московскими тротуарами. Незримо, но ощутимо сиял на
небе Сатурн, и его дух, и дух Урана, и духи других планет следили за дорогой
мудрого Хирона, моего проводника. Я замкнул первый из циклов Эры Водолея -
почти год прошел под этим знаком; прорываясь иногда сквозь темень отчаяния,
я проложил путь от первого месяца Водолея ко второму. Это длилось год. За
ним последует второй цикл - двенадцатигодичный. Потом другие, долгие, протя-
женные. Но первый из периодов вел я. В мире великих духов светилась стрела
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг