го на юг. На черноземной вершине четко выделялось песчаное пятно ("желток").
Оно представляло собой верхнюю часть заполнения воронки, оставленной при со-
оружении насыпи и начинавшейся у юго-восточного края могилы. Последней, та-
ким образом, отводилась роль зародыша в кургане-яйце. Но не только!
Второе значение могилы, а вместе с ней и воронки желтка, раскрывается
при анализе каменной конструкции под курганом, северо-западнее погребения.
Автор раскопок охарактеризовал ее как сочетание "крыльевидной насыпи" с
"круглым сооружением".
Сведя воедино фрагменты раскопов и вычертив общий план памятника, мы
видим, что каменная конструкция образовала яйцо, хвост и крылья мифической
птицы, чрево ее - могила, а голова - поднимающаяся на вершину кургана ворон-
ка. К этой картине следует добавить еще отмеченную выше яйцеобразную форму
кургана, в которой и заключена была птица... Подобные композиции не вызывают
сомнения. А идея обряда достаточна очевидна: мифическая птица вылупится из
кургана-яйца и, снеся новое, возродит погребенных" (Шилов Ю.А. Космические
тайны курганов. М., 1990, с. 48).
В той же книге описаны и другие яйцевидные сооружения, уже к северу и
запад от Кавказского хребта. Интересна и куроараксская керамика. Кура и
Аракс - это закавказские реки. Отсюда движение древнейших племен, создавших
эту культуру, направлено на север и на запад. Описание сооружения свидетель-
ствуют об одной из волн переселений, сформировавших общность обрядов. Налицо
и обратные переселения - на юг, в Закавказье. Можно вспомнить и южные походы
скифов и еще ранее киммерийцев.
Курганы, о которых идет речь, возникли раньше становления Урарту как
государства. Но и при царях урартийцев и раньше на огромных территориях люди
помнили об удивительной птице и о бессмертии души.
Знаменитый римский поэт Овидий писал:
"Рассказывают, что на Гиперборейской Паллене есть мужи, у которых тела
покрываются легкими перьями, стоит им десять раз погрузиться в Тритонийское
озеро. Говорят также, хотя я этому не верю, что и скифянки, окропляя свои
тела зельями, упражняются в таком же искусстве".
Отголоски преданий севера нашли у поэта отклик. Гипербореи жили в севе-
ро-восточной Европе, за мифическими Рипейскими горами. Судя по всему, там и
располагалась Гиперборейская Паллена. Иногда, комментируя это не вполне по-
нятное место у Овидия, исследователи помещают Паллену чуть ли не во Фракии,
которая могла восприниматься греками как северная, гиперборейская земля.
Именно там, вне основной территории Греции, располагался полуостров Паллена
в Халкидике. Что можно противопоставить такому ходу мысли? Упоминание о жен-
щинах скифянках дает иной адрес происходящему. Да и была ли необходимость
называть Паллену Гиперборейской, если бы речь шла о близком к собственно
Греции месте?
Как бы там ни было, скифские женщины были волшебницами, свидетельствует
римский поэт, попавший в немилость и ссылку почти в самую Скифию (в город
Томы южнее Дуная). Зелья помогают северянкам. Что касается мужчин, то им
нужно девять раз погрузиться в воду. Как тут не вспомнить пушкинскую сказку
еще раз: ведь именно вода, стоит ей обрызгать героя уже нам известного, по-
могает ему превращаться даже в комара. По сюжету сказки подходят именно та-
кие превращения - в летающих насекомых, но не в птиц - чтобы остаться неза-
меченным на корабле и во дворце.
Думается, в истоках, в рассказах Арины Родионовны, пришедших, в свою
очередь, из Гиперборейской Паллены народной мудрости, могли быть различные
превращения в птиц. Одно такое превращение - самой Царевны Лебеди - уже зас-
видетельствовано. Оно, правда обратное, то есть птица оборачивается прекрас-
ной женщиной. Нам хорошо известно, однако и прямое волшебство, когда девушки
вятичей наряжались лебедицами. Не исключено и применение зелий. Недаром в
"Эдде" говорится о том, что ваны искуснее асов в колдовстве. Скифия, Гипер-
борея - собирательные названия земель. Теперь, кажется, ясно, к какому имен-
но племени принадлежали женщины, окропляющие зельями свое тело и превращаю-
щиеся в волшебных птиц (не так ли и злой волшебник стал коршуном?).
Овидий упоминает одно из удивительных зелий. Это яд. Его название -
аконит. Оно сейчас хорошо известно. Настойка аконита лучшее средство против
раковых заболеваний. Тогда же, во времена Овидия, многие знали, что это ядо-
витое зелье Медея привезла со скифского побережья. (Не найдется ли, право, в
будущем следов другого зелья, того самого, которое помогает превратиться в
птицу? Стало ясно, что волшебная сияющая птица - не только миф.)
* * *
В 1828 году Пушкин записал стихотворное начало своей сказки почти в том
самом виде, в каком она была напечатана. После строк, рассказывающих о жела-
ниях трех девиц, добавлено прозой:
"Только успела она выговорить сии слова, как дверь (светлицы) отвори-
лась - и царь вошел без доклада - царь имел привычку гулять поздно по городу
и подслушивать речи своих подданных. Он с приятной улыбкой подошел к меньшой
сестре, взял ее за руку и сказал: "будь же царицею и роди мне царевича"; по-
том, обратясь к старшей и средней, сказал он: "ты будь у меня при дворе тка-
чихой, а ты кухаркою". С этими словами, не дав образумиться, царь два раза
свистнул; двор наполнился воинами и царедворцами, серебряная карета подъеха-
ла к самому крыльцу, царь сел в нее с новою царицею, а своячениц велел везти
во дворец - их посадили в телеги и все поскакали".
Так неожиданно завершились посиделки за пряжей трех сестриц. Стихи при-
мерно соответствуют записи. "В кухне злится повариха, Плачет у станка ткачи-
ха - И завидуют оне Государевой жене". Это уже следствия выполнения их собс-
твенных желаний. (Сказка цитируется по изданию: Спб., 1832.)
Затем - напомним читателю - царь отправился на войну, а две старшие
сестрицы подменяют письмо о рождении сына и точно также подменяют ответ ца-
ря, напоив гонца. Молодую царицу с сыном посадили в бочку, засмолили и пус-
тили в океан якобы по приказу царя Салтана.
Волна по просьбе юного царевича Гвидона выносит бочку на берег.
Остров. Поле. Холм с деревом. Это дуб, к нему подходит царевич и делает
первый в своей жизни лук, сломав подходящий сук, согнув его и натянув на не-
го шелковый шнурок от креста. "Тонку тросточку сломил, Стрелкой вострой за-
вострил, И пошел на край долины У моря искать дичины". Что же он видит у мо-
ря? На морской зыби бьется лебедь, лебедка, над ней носится коршун - "Тот уж
когти распустил, Клюв кровавый навострил... Но как раз стрела запела, В шею
коршуна задела..."
Интересна подробность. Едва царевич подошел к берегу, он услышал будто
стон. А потом снова стон - теперь уже злого коршуна, и опять стон этот не
птичий. Лебедь молвит, обращаясь к спасителю:
Ты не лебедь ведь избавил;
Девицу в живых оставил;
Ты не коршуна убил,
Чародея подстрелил.
Ввек тебя я не забуду...
Мы лучше представим себе благородный порыв царевича, если узнаем, что
такое нападение хищной птицы на лебедя.
В заметках о путешествии в Россию известный французский писатель Але-
ксандр Дюма-старший оставил описание соколиной охоты как раз на лебедей.
"Великолепная стая из дюжины лебедей поднялась лишь в двадцати шагах от
нас. В тот же момент сокольничие сняли колпачки и подбросили птиц с подстре-
кательским криком, как делают доезжачие, спуская собак на белую дичь. В две
секунды птицы обратясь в черные атомы относительно их тяжелых и массивных
врагов, оказались среди стаи, которая с криками ужаса разлетелась. Соколы,
казалось, мгновение колебались; затем каждый из них избрал свою жертву и
ожесточился против нее. Два лебедя сразу восприняли опасность и попытались
уйти от соколов в высоту, но те, с их длинными остроконечными крыльями,
хвостом веером и упругим корпусом, тотчас оказались выше стаи на десять-две-
надцать метров и отвесно упали на добычу. Лебеди тогда, похоже, попробовали
найти спасение в собственной массе, то есть сложили крылья и стали падать
всею тяжестью своего тела. Но инертное падение уступало в скорости падению,
усиленному порывом; на середине спуска они были настигнуты соколами, которые
прилипли к их шеям. С этой минуты бедные лебеди почувствовали себя обречен-
ными и не пытались больше ни увернуться, ни защититься: один летел, чтобы
упасть в степь, другой - в реку. Тот, что упал в реку, использовал это, что-
бы отстоять хоть минуту своей жизни; он окунулся, освобождаясь от врага, но
сокол, почти брея воду крылом, ждал и всякий раз, когда лебедь показывался
на поверхности, когда несчастный перепончатолапый поднимал голову над водой,
бил его сильным ударом клюва. Наконец, оглушенный и окровавленный, лебедь
вошел в агонию и пытался ударить сокола своим костистым крылом, но тот ос-
мотрительно держался вне досягаемости, пока жертва погибала. Потом он опус-
тился на неподвижное тело, которое плыло по течению, издал триумфальный
крик, позволяя течению нести себя на плавучем островке, где он оставался до
тех пор, пока два калмыка и сокольничий с лодкой не подобрали мертвого по-
бежденного и полного жизни и гордости победителя. Охотники сразу же в награ-
ду за прекрасное поведение дали своим соколам по куску кровоточащего мяса,
извлеченного из поясных кожаных мешочков".
Вернемся к пророческому произведению поэта. Ранним утром царица и царе-
вич увидели город, пожалованный им девицей-лебедем. Белые стены. Церкви.
Святые монастыри. Блещут на солнце купола, слышится трезвон. Царевича возг-
лашают князем. Он нарекается: князь Гвидон.
С этого времени к пристани начинают подходить корабли. Гвидон передает
поклоны царю Салтану.
Гости в путь, а князь Гвидон
С берега душой печальной
Провожает бег их дальний;
Глядь - поверх текучих вод
Лебедь белая плывет.
"Здравствуй, князь ты мой прекрасный!
Что ты тих, как день ненастный?
Опечалился чему?" -
Говорит она ему.
Князь печально отвечает:
"Грусть-тоска меня съедает,
Одолела молодца:
Видеть я б хотел отца".
Лебедь князю: "Вот в чем горе!
Ну, послушай, хочешь в море
Полететь за кораблем?
Будь же, князь, ты комаром".
И крылами замахала,
Воду с шумом расплескала
И обрызгала его.
С головы до ног всего.
Тут же князь превратился в комара, полетел, догнал корабль, попал вско-
ре во дворец Салтана, увидел своего отца "с грустной думой на лице". Заморс-
кие гости передают ему поклон от Гвидона, рассказывают о чуде: внезапном по-
явлении нового города на острове. Царь обещает навестить Гвидона. Начинают
свои новые козни ткачиха с поварихой (две старшие сестрицы) и сватья баба
Бабариха. Отговаривают царя от плавания, повариха рассказывает о другом чу-
де: о белке, грызущей золотые орехи с изумрудными ядрами. "Чуду царь Салтан
дивится".
Гвидон мечтает о белке. лебедь помогает ему. Как помогает еще дважды.
Чтобы отвлечь внимание от острова, ткачиха рассказывает о тридцати трех бо-
гатырях, выходящих из моря. Потом Бабариха говорит о заморской царевне. Слу-
хом земля полнится. Вот что услышали царь и князь:
За морем царевна есть,
Что не можно глаз отвесть:
Днем свет божий затмевает,
Ночью землю освещает,
Месяц под косой блестит,
А во лбу звезда горит.
А сама-то величава,
Выплывает будто пава;
А как речь-то говорит,
Словно реченька журчит.
"Это диво, так уж диво", - заканчивает Бабариха свой рассказ.
События приближаются к кульминации. Опечаленному князю является лебедь.
И тот ничего не скрывает, говорит о грусти-тоске, о желании жениться, глядя
на добрых людей. Кого же князь имеет на примете? И он отвечает лебеди:
Говорят царевна есть,
Что не можно глаз отвесть.
И почти слово в слово передает ей рассказ многоопытной Бабарихи. (Отме-
тим расхождения. По словам князя царевна выступает, будто пава (вместо "вып-
лывает"). Речь же царевны "сладка". Мечтая о неведомой сказочной деве, Гви-
дон добавляет это от себя. Так поэт - одним касанием пера - знакомит нас с
его состоянием.)
Выслушаем лебедь. После молчания, подумав, она отвечает:
Да! Такая есть девица.
Но жена не рукавица:
С белой ручки не стряхнешь.
Да за пояс не заткнешь.
Услужу тебе советом -
Слушай: обо всем об этом
Пораздумай ты путем,
Не раскаяться б потом.
Ответ лебеди дает князю надежду на исполнение несбыточной, казалось бы
мечты. Князь божится, что "готов душой страстной За царевною прекрасной Он
пешком идти отсель, Хоть за тридевять земель".
Лебедь тут, вздохнув глубоко,
Молвила: "Зачем далеко?
Знай, близка судьба твоя,
Ведь царевна эта - я".
Я пытаюсь пересказать сказку, а меня охватывает трепет.
Как величайшее откровение принимаю я портрет-описание вечно юной боги-
ни. Вот ее увидел воочию молодой князь:
Тут она, взмахнув крылами,
Полетела над волнами
И на берег с высоты
Опустилася в кусты,
Встрепенулась, отряхнулась
И царевной обернулась:
Месяц под косой блестит,
А во лбу звезда горит;
А сама-то величава,
Выступает будто пава;
А как речь-то говорит,
Словно реченька журчит.
Здесь, в этом поразительном описании, все точно. Оно для меня так же
почти священно, как появление самой богини, юной и статной. Ее речь действи-
тельно журчит как речка. Она величава. Солнечный камень справа, у ее виска,
ярче месяца. Алый рубиновый пятигранник на ее накидке посередине укрытого
наполовину чела светится как звезда. Что можно добавить к этому? Таинствен-
но-волшебное свечение других камней, голубых и желтых, - точно прозрачных
светлых звезд над ее золотыми сияющими глазами, пленительный рисунок ее ли-
ца, ее губ, бровей, восхитительно тонкий и чарующе выпуклый, как роза в луче
- но только еще прекрасней.
* * *
От первой записи начала сказки прошло три года, прежде чем она была за-
вершена. Это произошло в 1831 году, летом, в Царском Селе, где когда-то юно-
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг