Поднял крышку. Костюм повесил на вешалку, свитер на спинку кровати, достал
рубашки.
Стоп. Что-то не так... Электрическая бритва лежала справа, это я
помнил; сначала я вообще забыл ее положить, а когда спохватился, то места
не оказалось, и я примостил ее кое-как, и мягкая крышка чемодана заметно
здесь выдавалась. Теперь бритва была слева, и никакой выпуклости, кажется,
так... И с рубашками недоразумение. Все они выглажены, сложены как надо. А
ведь этого быть не могло! Я не умею обращаться с сорочками, и одна из них,
вот эта, из прачечной, должна быть сложена по-моему. Я прихватил ее в
последний момент.
Ни одной вещи не исчезло, но они приобрели какую-то необъяснимую
новизну. Следовательно... Нет, ничего из этого необъяснимого факта не
следовало, как ни напрягал я воображение. В голове промелькнуло: камера
хранения опытная, отлаживает методы обслуживания, совмещая хранение вещей
с химчисткой... Если бы! В этом южном городке, кажется, не было и обычной
химчистки... Впрочем, пора спать.
ЛУЧИСТЫЙ КАМЕНЬ
Утром после тихой спокойной ночи была особенно заметна разница в
цвете воды: бухта, куда впадала Хоста, казалась темной, дальше открывались
голубые дали.
- Это не обман зрения! - сказал я Жене. - Там чистая вода и
красноватая галька.
- Так пойдем туда.
И мы двинулись по берегу, поднялись на бетонную стену, кое-где
изъеденную прибоем. По правую руку от нас туннель убегал под гору, на
склоне росло несколько пицундских сосен.
- На Пицунде их много, целая роща.
- Знаю, - сказала Женя.
Мы одолели железнодорожную насыпь, двинулись по шпалам, спустились на
бетонный волнорез, я спрыгнул вниз и поймал Женю. Здесь было просторно,
пусто, над нами поднимался берег. Странно было видеть в октябре эти
глубокие зеленые краски: широколиственный лес взбирался по крутому склону,
кое-где голубели сосны, на фоне деревьев бежал поезд. Плавным, спокойным
было его движение. Лучи солнца не проникали глубоко в лес, и видны были
темные прогалы между дубов и кленов, размытые тени, кусты калины. Поезд
пробежал, и эти мгновения запомнились с такой легкостью, как будто я
давным-давно уже видел этот берег. И не один раз...
В шашлычной на вымощенном камнями пятачке расставлены столы и стулья,
дремлет старый сытый кот, и днем тут не надо стоять в очереди, потому что
с дикого пляжа еще никто не пришел, кроме нас с Женей и того самого
старичка, что стоял с нами в камере хранения.
Женя присела за столик, а мы с ним получали обед, и я успел спросить
его, не заметил ли он чего и цел ли его баул.
- Нет как будто, - сухо ответил он и занял столик у большого
пробкового дерева.
...Я рассказал Жене о чемодане, рубашке и бритве. А вот и камера
хранения. Я протянул квитанцию в окошко. Машинально получил Женин чемодан
и тут только рассмотрел, что подавал его не вчерашний мужчина, а женщина.
Удивительная это была женщина: прическа высокая, глаза светятся под
очками зелеными искрами, платье тоже с какими-то искрами, впрочем, после
целого дня на солнце это могло и показаться... Мы взобрались на горку. В
бассейне плавали красные и оранжевые рыбы. Ни души, в доме отдыха тихий
час. Прислонившись спиной к серой глыбе, нагретой солнцем, я ждал. Женя
поднялась по ступенькам и вышла на балкон.
- Спускайся вниз, - сказал я.
- Не хочется, - ответила она; постояла, постояла - и все же ушла с
балкона. Я увидел ее на крыльце. Она сказала:
- Пойдем, расскажу о чемодане.
Мы пересекли тень от эстакады, выбрались на дикую тропу и повернули в
сторону Адлера. Там песчаный пляж, редкость для Кавказа, и песок там
крупный, серый, горячий, а море почти такое же голубое, как за бетонной
стеной, где мы купались утром. Справа - красный тревожный свет, солнце
почти коснулось воды.
- Знаешь, я сразу поняла: что-то не то, - начала рассказ Женя. -
Слишком уж все выглажено, а туфли как новые. Может быть, я и не заметила
бы ничего, да ты подсказал. Вышитый цветок на кофте и тот как будто только
что распустился, да вот посмотри... а ведь он давно вылинял.
- Э, дело не в цветке.
- А в чем?
- А вот прочти...
- Тут по-итальянски, я не умею.
- И никто теперь не сумеет, название фирмы нужно с конца читать. Это
слово тебе знакомо?
- Вроде "синтетика"... если с конца.
- В том-то и дело. А так все в порядке. Нужно было им спасибо
сказать.
- Кому - им?
- Ну тем, кто в камере...
- А-а... Что это они удумали?
- Сегодня на пляже двое о том же говорили. О камере хранения. Два
парня у волнореза, я к ним прикурить подходил, один в очках, на аспиранта
похож, так вот он сказал: "Это не камера хранения, а пункт обмена старых
вещей на новые". А второй парень ему ответил: "Ну и даешь ты, Борис, кому
это надо: старье брать, а новое отдавать?" А тот, первый, Борис, ему
говорит: "Мало ли кому. Ты вот сидишь здесь и думаешь небось, что ты венец
творения, думаешь ведь?.. А того не понимаешь, что если бы так оно и было,
то и в камере хранения такой ничего удивительного бы не было. Но то-то и
оно, что не венец ты творения, Сеня, а предмет изучения. О деталях,
впрочем, умолчу. - И он странно хмыкнул. - Статью космонавта Поповича о
разумной жизни на спутниках Сатурна и Юпитера читал?.. На Европе, что
обращается вокруг Юпитера, обнаружили целый океан воды. Так вот, допустим,
что жизнь где-то есть. Те, другие, поступают так же, как мы. Мы ищем
каменные ножи, амфоры, берестяные грамоты, глиняные таблички, статуэтки,
древние книги и кольчуги, все, что создано руками человека. Те, с других
планет, - тоже..."
И тут я перебил их. Прикурил. Отошел, усмехнулся про себя, а через
некоторое время задумался об инопланетном разуме, представляешь?
- Это серьезно, - согласилась Женя. - Но я на твоем месте даже и
представить себе не смогла бы, как это камера хранения попала в руки
инопланетян.
...Как-то я заглянул в окошко; рядом никого не было, и я вдруг
увидел, что камера хранения намного просторнее, чем я думал. А вместо
пола, казалось, была морская гладь, и, только присмотревшись, я понял: это
голубой ковер... Передо мной возникла та самая женщина.
- Скажите, - спросил я самым естественным тоном, - вы, конечно,
слышали о Венере Милосской, олицетворяющей женскую красоту?
- Да, - ответила она и как будто задумалась, загляделась на свое
кольцо с восхитительным зеленым гранатом. Такой гранат, я знал, как будто
бы помогал угадывать будущее.
Но речь шла о далеком прошлом. И это далекое прошлое было моей
специальностью: ведь я защитил диссертацию о культурах Средиземноморья
такого давнего периода, что на защите не нашлось ни одного серьезного
оппонента.
В ее гранате вспыхнула и пропала изумрудная искра, несомненно, игра
света... Я сказал:
- Весной 1820 года крестьянин с острова Милос по имени Юргос погрузил
в землю лопату и наткнулся на изумительную скульптуру. Потому и названа
она Милосской. Но Венера была без рук.
- Нет, - возразила она односложно, и я постарался скрыть удивление.
- Да, говорят, что французский мореплаватель Жюль Себастьян Сезар
Дюмон-Дюрвиль описал ее в своем дневнике совсем другой. В левой руке она
держала яблоко, а правой придерживала ниспадавшее одеяние.
В гранате ее - белый огонь. Вспыхнул и погас... Я внимательно
рассматривал ее кольцо. Давно уже гранат перестал быть редкостью, из него
делают электронные приборы, совсем несложные. Пластинки граната с
какими-то примесями могут задерживать ультразвуковые колебания, служить
элементами памяти. Это, если угодно, подобие объяснения его свойств,
связанных с будущим, с предсказаниями всякого рода. Если, конечно,
молчаливо предполагать, что будущее уже содержится в прошлом... но
парадокс этот более чем сомнителен. Ее гранат тоже был синтетическим, и я
подумал, что во времена Куприна никто об этом и не догадался бы.
- Да. Ее видел Дюмон-Дюрвиль, - сказала она с расстановкой, и я опять
скрыл изумление, вызванное и словами ее, и тоном, не терпящим возражения.
И еще она добавила: - А почему вы спрашиваете меня об этом?
- Да потому, - сказал я и сделал паузу... - потому только, что вы
копия Венеры Милосской, какой ее видел Дюмон-Дюрвиль.
- Неправда, - сказала она.
Я молчал и смотрел на нее. И в эту минуту она не могла опустить глаза
и глянуть на гранат. А там мерцал зеленый змеиный глаз.
- Правда, - сказал я, глядя ей в глаза. - А теперь скажите,
пожалуйста, что это за работу вы себе нашли?
- Это временно, - оказала она, и бесцветный огонь встрепенулся в
камне.
Тут подошли сразу несколько человек, накидали саквояжей и сумок.
Незнакомка отдалилась от окошка, и все эти нелегкие вещи каким-то
непостижимым образом оказались на движущейся ленте. Она оставалась в тени.
Я уж было хотел снова подойти и продолжить разговор, но меня оттерли три
отпускницы, за ними приблизились мужчины, и я понял, что пришел автобус из
Адлера и нужно подождать часок-другой. Но когда наконец пятачок близ
окошка опустел, ее уже не было. А был не располагающий к беседе тип в
очках, которого я приметил в первый день.
Пора было к Жене. Все эти дни стояла изумительная погода, дышалось
легко, я перепрыгивал через три ступеньки, не уставая. В воздухе легкий
пряный запах отмирающих листьев и последних осенних цветов. В бассейне
шевелили хвостами беззаботные рыбы; мальчишки кидали им хлебные крохи,
иногда, впрочем, наживляя их на крючок, привязанный к мизинцу.
Да, я думал о незнакомке... Удивительно это. Откуда она знает о
Дюмон-Дюрвиле? А кольцо с гранатом!
Но поздним вечером, когда мы бродили с Женей по изогнутым, как
серпантин, аллеям и под ноги попадались какие-то большие коричневые
стручки, настроение переменилось. Что, собственно, тут загадочного? Гранат
обыкновенный, даже синтетический, а светится он потому, что положение ее
руки во время разговора менялось. Что загадочного в ее платье, туфлях,
односложных ответах? Да, красива, ну и что? Туфли... ну, положим, в Сухуми
или Тбилиси можно достать и получше.
Женя заметила, что я рассеян, и угадала, кажется, по какой именно
причине я молчу. Но говорить с ней о своих подозрениях я не мог. (Не мог!
Она бы рассмеялась мне в лицо - при самом благоприятном исходе)
Небо было глубоким, сапфировым, с каким-то странным светом, с
отблесками на летучем облаке, с россыпью бирюзовых звезд. Мы остановились
у бассейна, и небесные огни отражались в темной воде, мигали,
завораживали. Но это была реальность!
Взгляд не может не путешествовать во времени. Ведь вместе с ночным
атмосферным свечением, опаздывавшим всего на тысячные доли секунды,
приходят и вести из давнего прошлого. Первая станция на пути в прошлое -
альфа Центавра. Четыре года разделяют нас. И этот отрезок неопределим -
нельзя пробить пока сказочный туннель к звездному раскаленному шару, чтобы
сблизить два разных времени. Но что такое четыре года по сравнению с
сотнями, тысячами веков!
Звезды из столетней окрестности - это современницы, так их, пожалуй,
можно назвать; они почти наверняка таковы, какими кажутся, видятся. Но
стоит удалиться за эти пределы, обозначаемые не человеческим воображением,
а стеклами или антеннами астрономических приборов, и зарождается сомнение:
не погасла ли дальняя звезда? Не исчезла ли туманность - целый мир,
отнесенный от нас на многие и многие поколения пути?
Я рассказывал Жене о звездах, а сам думал о другом: почему же я не
спросил незнакомку обо всем напрямик?
Нужно исправить ошибку. А захочет ли она беседовать о том, что меня
интересует?.. Вряд ли. Хорошо, что сегодня она не догадалась, куда я
клонил. Впрочем, я опять фантазировал: нет, не стояли за ней зеленые
человечки с другой планеты, ведь ясно же!
Женя - биолог, заканчивает аспирантуру; об инопланетянах слышать не
может: морщится и хохочет.
НИ СЛОВА О ГУМАНОИДАХ!
Женя чуть выше меня, и когда мы идем с дикого пляжа, рука ее покоится
на моих плечах.
Есть такой возраст, когда одинаково небрежно, покровительственно
обращаются и с теми, кто моложе, и с теми, кто старше. Потому-то и смешно
мне стало, когда на глаза нам попался старичок из очереди в камеру
хранения и довольно-таки косо посмотрел на нас.
Кто бывал в Хосте, знает, что дорога с северного дикого пляжа
проходит как раз мимо камеры хранения под эстакадой. Вот так мы с Женей и
прошествовали в обнимку мимо знакомого окошка. Оно казалось сереньким,
невзрачным, не заслуживающим внимания. Я хотел заглянуть туда, но Женя
меня не пустила.
Несколько раз проходил я с Женей под эстакадой, но каждый раз
повторялось то же самое: Женя удерживала меня, она была против этой
истории с незнакомкой и странной камерой хранения.
Однажды поздним вечером я увидел незнакомку в дальнем углу комнаты с
голубым ковром, но тут же у окошка оказался человек с зонтом и чемоданом.
За ним не замедлили появиться еще несколько отдыхающих. Подошел поезд... Я
дождался, пока людской поток схлынул, но увидел в камере только мужчину в
очках с небрежно зажатой в зубах трубкой.
Я пошел к причалу, где плескались мутно-зеленые волны, а у волнореза
кто-то стоял с удочкой. Вот подошел еще один рыболов, и я узнал обоих: это
были аспирант Борис и его знакомый.
Я поздоровался. Они ответили. Борис озабоченно посмотрел на часы. Я
спросил:
- Не помешал?
- Нет как будто, - ответил Борис и добавил, обращаясь к товарищу: -
Через десять минут, можешь сверить часы.
- Не клюет? - спросил я.
- Не особенно.
Мне показалось, что на дальнем конце причала кто-то есть... женщина
как будто. Борис подтолкнул товарища, оба смотрели туда, где у мыса
Видного шел катер на подводных крыльях. За катером, за мысом сверкнуло, и
небо перечеркнул метеор.
- Ну как? - спросил Борис.
- Точно, - ответил товарищ.
- О чем вы, ребята? - поинтересовался я.
- Да о том же, о загадках природы... метеор видели?
- Видел.
- Завтра приходите в то же самое время, увидите снова.
- Ну да?
- Три вечера подряд одно и то же.
- Интересно.
- А что именно вам интересно?
- А то, что вы о камере хранения на пляже говорили.
Они переглянулись. Борис сказал:
- Это гипотеза. Знаете, сколько лет Копернику понадобилось, чтобы
доказать очевидную, казалось бы, мысль о беге нашей планеты вокруг
светила?.. Ну вот, а вы готовы поверить нам сразу. Так не бывает.
- Не бывает... - поддержал Бориса товарищ.
- Почему же не бывает... я вчера говорил с той женщиной.
- Ну и что узнали?
- Да ничего не узнал. Отвечает "да" и "нет".
- И не узнаете ничего, даже если мы с Борей правы. Так, что ли, Боря?
Тот утвердительно кивнул. И вдруг спросил:
- А вы что, в самом деле поверили?
- Да как сказать...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг