превращением. Рождался человек. Но какие это условия?
Я на минуту задумался. Мне трудно разобраться во всем, гипотеза вела
меня слишком далеко. Вдруг я понял: одним из условий мог быть анабиоз!
Ведь это значило, что цветок взят на космический корабль. Но главное не в
этом. Не сам анабиоз, конечно, вызывал превращение. Что же? Понять
нетрудно: то, что следовало за этим. Если анабиоз прервался, значит,
долгое звездное путешествие кончилось. Это и было сигналом. Стало быть,
тут все и началось. Но где взять строительный материал, так сказать,
материальную первооснову жизни? И машинально, без всяких усилий я вспомнил
об океане. Разве не этой могучей стихии мы обязаны своим рождением - в
эволюционном, конечно, плане? Вода, может быть, азот воздуха, атмосфера.
Вот почему изменился состав среды в фитотроне! В тот вечер, когда Янков
услышал вызов автомата...
...Вода пришла в движение. Стоп. Это капризная стихия, нужны
дополнительные предположения. Среда должна быть такой, чтобы превращение
могло состояться. Значит, они должны были предвидеть все. Ведь Янков
говорил о роли тех миллиграммов примесей, которые всегда растворены, они
могли помешать или помочь. Но это же просто! Вода не могла быть иной. Кто
угодно на месте Янкова в точности воспроизвел бы ее состав. На этом и
строился их расчет. Инопланетное озеро или море было их последним
убежищем, их владением. Разумеется, они могли управлять его составом. На
долю тех, кто отыскал цветы, оставалось одно: сделать так, чтобы вода была
такой же, ничем не отличалась ни по составу, ни по свойствам. Иначе
неизбежен риск. В другой среде ничего бы не вышло. Вот оно, еще одно
условие: полное совпадение химического состава воды после долгих лет
анабиоза! Это означало: рядом разум, люди, заботящиеся о них. Впрочем, они
могли бы уловить и незначительные отклонения от нормы: и это само по себе
свидетельство того, что кто-то заботится о космическом госте.
Искусственная среда, несомненно, одно из проявлений разумного начала.
Следовательно...
Я много раз пытался связаться с Янковым, но его просто не было в
лаборатории, он пропадал целыми днями, никто не знал, где он, и только на
третий день мне сказали, что он в Минске, в том самом институте, куда
попал грунт.
"Приятный сюрприз, - подумал я, - и для него, и для меня. Что-то он
скажет?"
Выходить на Минск я не стал. Не знал еще, готов ли Янков к разговору.
Но он не появился и несколько дней спустя, хотя я и подозревал, что
работа шла: в лаборатории пахло суетой, девушка, которая меня
внимательнейшим образом выслушивала совсем недавно, теперь перестала даже
узнавать. "С чего бы это?" - подумал я. Потом я махнул рукой на
возможность встречи и послал ему вопросы, все, какие только пришли мне в
голову. Вскоре от него пришел ответ.
"Благодарю за помощь, которую ты оказал мне. Сейчас я понимаю что
вопросы твои ускорили дело настолько, что даже я стал кое-что понимать в
этой истории. Прежде всего мне хотелось бы подтвердить догадку о ферментах
и катализаторах. Без них процесс в аквариуме, или превращение, как ты это
называешь, не мог бы окончиться благополучно в ограниченное время. Здесь,
в Минске, нам удалось обнаружить остатки этих веществ в пробе грунта. Сами
не зная того, мы создали их, растворив в воде все необходимые компоненты,
- тогда, когда начинался наш эксперимент. Они возникали в слабом растворе
и напоминали жидкие кристаллы; зыбкие и неустойчивые, они распадались,
уступая место другим, чтобы вновь появиться. Так устанавливалось
своеобразное динамическое равновесие: в воде всегда присутствовали
многочисленные компоненты, ускорявшие процесс в десятки и сотни раз. И в
то же время сами эти вещества лишь помогали превращению. В этой сложной,
как бы многоцветной картине нам еще и сейчас не так легко разобраться. Мы
столкнулись с интересными явлениями, о которых нельзя было и подозревать,
когда начинался опыт и все данные, казалось, были налицо.
Секрет разгадан не до конца, но замысел и его воплощение
поразительны. Как это у них получилось? Даже представить трудно. Если бы
ты рассказал об этом мне во время сеанса, я не поверил бы. Думаю, ты
догадывался уже тогда. И, несмотря на это признание, не могу не заметить:
как это тебе удалось промолчать? Впрочем, и я на твоем месте поступил бы
точно так же. Янков".
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
- Сегодня день рождения Соолли, Глеб! - напомнила Валентина.
"Что ей подарить? - подумал я. - Вопрос. Я ведь с ней незнаком. Не
знаю ее. Значит, все равно".
В груде старых металлических вещей, которыми так дорожил Энно, я
подыскал подходящую медную посудину столетней давности. Когда я почистил
ее мелким тихоокеанским песком, она стала совсем как новенькая. Оставалось
приклепать ручку.
Медный прут, который я еще раньше заметил в морском сундучке в каюте
Энно, вполне подошел бы для этого. Нужно было достать молоток. Ни у кого
на корабле не нашлось этой реликвии. Я вызвал того самого голубого робота,
в исправности которого был уверен Энно, и попросил решить задачу. Минут
через пять он принес пневматический молоток, который почему-то не работал.
Он пояснил:
- Устаревшая конструкция, не способна к самовосстановлению.
- Достань что-нибудь еще, - потребовал я, - чтобы можно было
расплющить прут.
- Первичные задачи не программируются. Их решает Энно.
- Сам знаю, но ты же неглупый парень. Придумай что-нибудь.
- Хорошо, - сказал кибер и выскользнул за дверь.
Через четверть часа он явился с заржавленной болванкой, которую можно
было держать только обеими руками, такая она была массивная. Потом я
отправился к Энно с бутылкой рома и через час вернулся с медной ручкой
будущей кофеварки. Все это время кибер ждал меня; он истосковался по
работе. Я подумал несколько минут и отправил его на палубу, чтобы он
отвязал от шлюпки якорь и доставил его в каюту. Он попробовал возражать,
но я убедил его, что чем меньше у Энно под рукой будет музейных
экспонатов, тем лучше с точки зрения его собственной безопасности.
- Так что лучше стащить якорь вместе со шлюпкой, - закончил я, и это
окончательно убедило кибера.
Но понял он меня буквально. Якорь он отрезал, а шлюпку отправил за
борт. Несколько дней после этого случая Энно как-то подозрительно смотрел
на меня и то и дело переводил разговор на тему морской романтики и дальних
путешествий, когда шлюпка может значить так много...
Итак, мы вооружились этими инструментами. Якорь служил наковальней.
Ручку мы приварили ультразвуком. Кофеварка была готова. Я еще раз потер ее
песком и подогрел в электронном термостате, чтобы металл слегка окислился.
"Интересно, видела ли Соолли когда-нибудь свечу? - подумал я. -
Наверное, нет. Сувенирные свечи забыты в прошлом веке, значит... Что, если
попробовать? Уж щедрость так щедрость!" Я выудил из моего кибернетического
собеседника кое-какие сведения о стеариновой кислоте.
- Попробуем? - спросил я.
Он понимающе кивнул своей круглой симпатичной головой и пустился на
поиски мыла и серной кислоты. Затем настрогал мыльных стружек, залил их
водой, размешал, поставил смесь греться. Разбавил кислоту и осторожно влил
ее в раствор мыла. После того как на поверхность всплыла белая масса, он
указал на нее своим механическим перстом:
- Стеарин.
Он просушил его, завернув в мое полотенце. Отрезав от полотенца сухую
полоску, он сделал фитиль, расплавил стеарин. Опустил фитиль в стакан и
залил стеарином до верхнего края. Стакан лопнул, кибер извинился. Но свеча
была готова.
Я упаковал подарки в коробку и отпустил помощника. (Мы возились с ним
целый день.)
Мне сказали, что гости соберутся в лаборатории. Я пришел туда без
опозданий, в эту скучную и прохладную обитель разума, но вокруг было
пустовато, светились холодные стеклянные цилиндры, в колбах сновали
какие-то насекомые не крупнее мухи.
Я совершенно потерялся в этом безразмерном пространстве, где неслышно
дышали кондиционеры, а гироскопы останавливали не только легчайшую
бортовую качку, но, казалось, и само время.
Вот где Соолли прятала от людских глаз кащееву иглу! Среди обычных
клеток попадаются и такие, что не хотят умирать. Словно энергия роста не
убывает, как почти всегда, а остается неизменной или растет со временем.
До сих пор, я это знал, не было собрано сколько-нибудь представительной
коллекции, относящейся даже к главнейшим видам.
Внешне такие клетки ничуть не отличаются от других. Только вот
обычные "кирпичики" через пятьдесят-семьдесят делений погибают,
разрушаются, а с ними и все здание организма. Неожиданное исключение из
этого печального правила - раковые клетки. И еще одна форма живого: клетки
активные, неумирающие. Найти их труднее, чем живую воду. Невольно
вспомнишь сказку про Кащея бессмертного. Особенно после миллиона-другого
напрасных попыток. Но крохотные комочки протоплазмы - это семена и ростки
могучего дерева жизни. Если бы когда-нибудь удалось объединить в организме
клетки бессмертные, или, как их называла Соолли, активные!.. Не здесь ли
это произойдет?
Думаю, что самые простые существа служили ей моделью, помогавшей
разглядеть секреты живого. На ее месте и я бы так поступил. На одном из
цилиндров я прочел: "Опыты с внешней памятью". Знакомо, подумал я.
Инфузории, например, не любят ударов электрическим током. Можно закрыть
часть сосуда (лучше узкой трубки) от света и включать электрическое
напряжение тогда, когда простейшие доберутся до теневого участка. Стоит
пять-десять раз поприветствовать их таким образом - и они будут поспешно
поворачивать назад на границе света и тени, даже если их не будет там
ждать электрический щелчок.
Подвижная затемняющая шторка позволила выяснить вот что: инфузории
пугались не темноты, не тени, они поворачивали с того места, где прежде
была тень. Они реагировали на следы испытанного удара, оставленные ими
самими, в том месте, где он их настиг. Это и есть внешняя память. Отсюда
Соолли тянула зыбкий мосток к активности клеток. Будто бы выключить память
- значит наполовину решить проблему бессмертия. Все на том же, конечно, на
клеточном уровне.
...Через несколько минут я услышал голоса, смех и понял, что
заблудился. Холл, где собрались гости, был рядом. Перегородка отделяла его
от лаборатории Соолли. Я ни за что не нашел бы выход, искусно
задрапированный, если бы передо мной вдруг не предстала она сама, не взяла
за руку и не вывела из закоулков, приблизивших было меня к решению загадки
бессмертия.
Я растерялся. Яркий свет слепил. Было шумно. Подошла Валентина. Все
стало на свои места.
- Она красива, правда? - медленно проговорила Валентина, кивнув в
сторону Соолли. И отвела глаза.
- Чем она тебе приглянулась?
Валентина порозовела.
- Просто я попробовала угадать... Жить бы ей во времена караванных
троп, мускуса, солнцеликих невольниц и златотканых ковров. Я не могу ей
возражать: только слушаю и делаю, что она говорит. Наверное, я еще
нескладная девчонка по сравнению с ней.
- Она мне тоже нравится.
- Видишь, я угадала.
- Стоит девица Катерина, что твоя красная машина. Разодетая,
разубранная, как ряженая суженая! Это о ней. Так я вижу.
- По-твоему, она такая?..
- Она на свой день рождения прямехонько из прошлого века прибыла. Как
и Энно, на машине времени. Впрочем, это современно.
- Шутка?
- Я всерьез. А она сегодня веселая. Но так умеют веселиться только
серьезные женщины.
- Я не могу.
- Нужно сосредоточиться на мысли, что все вокруг немного смешно.
- Мне хорошо, но я всегда немного сонная... и, наверное,
растрепанная.
- Говорят, с возрастом это проходит.
- Приятно слышать, я не знала. Что ты ей подарил?
- Да вот... Нужно вручить.
И я направился к Соолли.
Как рассказать о ней? Соолли и впрямь казалась
божественно-неповторимой в своем гладком зеленом жакете, туго стянутом
серыми шнурками, коротком темном платье с оборками и кружевными цветками.
К поясу ее жакета хрупкой ниткой жемчуга была прикреплена
анилиново-розовая астра. На подоле платья, под тонкими черными кружевами
оборок тускло светилась огромная серебряная булавка.
Блестящие локоны волос спадали на открытую шею, и она поеживалась от
их упругого прикосновения. На длинных узких носках ее открытых туфель -
неувядающие гвоздики.
Подошел Энно и осмотрел мои скромные подношения.
- Вещь, - отозвался он о кофеварке, - где взял?
- Брат из Антарктиды прислал, - меланхолично ответил я.
- Настоящая полярная, - заметил Энно и понюхал металл. - А свеча?
"Да ты полный наив, старикан", - подумал я и сказал:
- От деда, по наследству досталась.
Я заметил, как сияли глаза Соолли: они были у нее выпуклые,
темно-синие, с большими зрачками и оттого вечером казались почти черными.
Ресницы у нее бархатные, как бабочки.
Я не мог проникнуть глубже, внутренний взор ничего не рассказал мне о
душе этой элегантной фрау, как бы ни напрягал я воображение. Возраст ее
определить было трудно, только манера держаться и могла выдать в ней
сорокалетнюю женщину. Она восхитительно танцевала, весело смеялась, но
смех ее не заражал меня. Я спрашивал ее о великом подводном мире - она
отвечала не без поучительности, так, как отвечают на вопрос студента. Ей
это было приятно. Черты лица ее менялись, они приходили в движение каждый
раз, когда она освещала свой лик улыбкой, а подбородок осторожно напоминал
о чем-то загадочном, необъясненном, чему нельзя подыскать слов. Ей очень
шли роговые очки, подаренные Энно.
Сюрприз, даже вольность, так мне это представлялось: за соседним
столиком чинно сидели три кибера, и перед каждым стоял бокал с лимонадом и
кусочком матового льда. Соолли вышла и снова появилась в накрахмаленном
переднике, с тонкой косынкой на бело-розовой шее и грациозно поставила
перед ними вазу с конфетами. Киберы чинно ей поклонились. Когда Соолли
величаво отдалилась, Энно, поперхнувшись, тихо, но внятно сказал,
обратившись к необычным гостям:
- А ну, сынки, давайте-ка отсюда...
Минутой позже Соолли появилась за столом (уже без передника), и
инцидент был исчерпан. ("Это сегодня мои помощники, Энно".)
Соолли... Невольно стал я думать о ней, но раздумья ни к чему не
привели. Можно было представить себе, как озадачила бы и возмутила ее
любая несбыточная история: книге на камне она, без сомнения, поверила бы
последней. И потому я молчал. Боялся, что ненароком возненавижу ее. И
чтобы уйти от этой назойливой мысли, включил экран и спросил, как она
представляет океан и планету, прошлое и настоящее и вообще все то, что
имело отношение к биологу Соолли Эрнульф и ее лаборатории. Мы условились с
ней: экран будет внутренним, только для нас. К чему надоедать гостям?
Маленький экскурс в прошлое. Прогулка. Точнее - фильм, режиссером и
оператором которого была она. В этот день мне хотелось не узнать, а именно
увидеть то, о чем я думал сейчас. А думал я о пятой стихии, имя которой -
жизнь. Толчком к этим размышлениям послужила история с Близнецами. Итак,
фильм. На пять минут, пока мы танцевали.
* * *
...Над черными камнями, над огнедышащими кратерами, над дымящимися
озерами, над потоками лавы, воды, над низкими горячими туманами гремели
грозы.
Тучи в три слоя окружали планету, три ряда молний освещали темное
пространство между тучами, три дождя одновременно низвергались на землю,
смешивались в диком реве, устремляясь вниз, рождая океаны.
...Серая мгла горячим саваном укрыла материк.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг