опрокинулась. Гусеницы продолжали яростно двигаться, точно неведомое
чудовище отбивалось от врагов, но это было беспомощное барахтанье, не
более того. Тревожно замигали его красные глаза. Подплыли две "черепахи" и
попытались приподнять махину. Тщетно. Им не удалось даже пошевельнуть его
массивное тело.
Несколько минут "черепахи" кружились вокруг - медленно и бестолково.
Потом удалились. Это лучшее из того, что они могли сделать.
Как зачарованный смотрел я на это столпотворение. Изредка то здесь,
то там пробегали лучи прожекторов, их свет вырывал из грязно-серой воды
механические лапы "черепах", тускло отсвечивающие панцири, их ношу -
прямоугольные бетонные блоки, за которыми они поодаль от меня опускались
на дно. Там стоял гул. Это с транспорта бетон сбрасывали прямо в воду.
Один раз я с удивлением заметил рядом полосатую рыбину. Она попала в
луч прожектора и заметалась, теряя равновесие. На ее боку я рассмотрел
бело-розовую царапину. Рыба попала под фонтан пузырей. Ее подхватило,
перевернуло и бросило вверх.
В ста метрах от моего эля появился водолаз. Он был в легком
серебристом костюме, снимающем давление. В рукава его встроены
искусственные мышцы, но, несмотря на это, человек выглядел стройным, даже
изящным среди неуклюжих созданий, подвластных его воле. Я медленно
приближался к нему. Это был Карин. Он как-то странно замахал руками. Я не
понял. Эль плыл к нему. И тут подо мной стало подниматься дно. На моих
глазах рос холм.
У подножия его стоял Карин и махал руками, словно пытался оттолкнуть
меня вместе с элем.
А я никак не мог взять в толк, чего же он хочет от меня. Я рад был,
что он жив-здоров. Меня качнуло. Я догадался, но было поздно. Если бы я
включил экран раньше... С вершины холма сорвались грохочущие струи
воздуха. Эль накренился. Меня выкинуло из сиденья, и я покатился к дверце.
За стеклом серая мгла, перемежаемая вспышками прожекторов. Гигантские
пузыри хлопали и бурлили, как в кипятке. Обшивка дрожала. Я держался за
ручку и ждал того главного удара, который должен был неминуемо
последовать, окажись эль над самой вершиной холма. И он последовал. Эль
подскочил вверх сразу метров на двадцать. Я покатился по боковой стенке
кабины, потому что эль перевернуло и смяло. Между краями дверцы и обшивкой
образовалась широкая щель, в которую хлынул поток.
Я успел удивиться, что машина сравнительно медленно наполнялась водой
и что я сам еще цел... Эль был теперь неуправляем. Я был его пленником.
Надежды на автоматику покинули меня сразу же: во-первых, машины этого
класса строились по самым упрощенным схемам, во-вторых, ситуация была
слишком сложной. Даже мне сейчас не под силу было разобраться, что делать,
окажись я в состоянии управлять: ложиться на грунт под защиту неуклюжих,
но надежных "черепах", которые как-нибудь, наверное, с грехом пополам
вызволили бы меня, или подниматься, всплывать.
Второй путь показался мне предпочтительнее: я вряд ли успел бы надеть
водолазный костюм, эль быстро наполнился бы, и мне тогда крышка, несмотря
на усилия "черепах".
По мере всплытия давление уменьшалось, и я бы выбрался из машины сам,
без посторонней помощи, если удалось бы достичь глубины в пятнадцать
метров. Мне даже не понадобился бы костюм.
Каким-то чудом я подтянул тело к панели управления. Меня снова
швырнуло в угол, но я все же дотянулся со второй попытки до ручки. Дал
полный ход. Эль всплывал. Двигатель еще работал.
С каждой секундой глубина уменьшалась... Но и кабина все быстрее
наполнялась водой. Я встал и с трудом удерживал равновесие. Машину швыряло
и крутило, как в водовороте. Вода, заполнившая кабину, демпфировала
толчки, и я пока держался. Теперь я, пожалуй, не смог бы даже разыскать
спасательный костюм, не то что надеть его.
Я знал: должен наступить такой момент, когда, преодолевая
сопротивление, я открою (или выломаю) дверцу и, уцепившись за ввод
наружной антенны, поплыву к солнцу. Теоретически я мог бы дожидаться, пока
машина сама поднимет меня, но при этом я терял несколько мгновений. Мой
подводный плен продолжался бы и после того, как я оказался бы наверху.
Там, на поверхности моря, я был бы заперт в кабине, и последних моих сил,
быть может, не хватило бы, чтобы выйти наружу, на волю.
"Нужно во что бы то ни стало открыть дверцу по пути, не теряя
времени", - думал я. Правая моя рука ощущала металл полированной ручки.
Вода доходила до плеч. Я бултыхался и держался так, чтобы можно было
дышать. Голова начинала гудеть от резкой перемены давления.
"Быстрее, - торопил я машину, - вверх, вверх! Вот сейчас, досчитаю до
тридцати и дерну ручку, - подумал я, - раньше нельзя - раздавит. Один,
два... восемь... шестнадцать..." Я сделал последний вдох. Воздух вышел из
эля, и только под золотистым пластиковым сводом остался небольшой пузырь,
но я не смог бы до него дотянуться.
Я замедлил дыхание, закрыл глаза и продолжал считать. Двадцать два,
двадцать три... двадцать восемь... Пора! Я рванул ручку. И понял, что
дверь заклинило. Смятый металл сопротивлялся.
Несколько раз я пробовал потрепать металлический лист, словно это
было животное, способное откликнуться на ласку. "Ну же, - бормотал я, -
давай-ка открывайся!" Дыхания у меня хватило бы на три-четыре минуты.
Но я не спешил сделать последний рывок, когда напрягаются все
мускулы, когда в один лишь порыв человек вкладывает все, на что он
способен. Все силы. И все умение. Я лишь постепенно готовился к нему. Я
нашел точку опоры для ног. Сиденье оказалось достаточно прочным для этого.
Мое правое плечо и рука должны были послужить тараном.
Все зависело от того, насколько я сумею согласовать движение тела,
ног и плеча. Точно три пружины, сложенные вместе, они должны резко
выпрямиться. Три толчка должны сложиться вместе, тогда получится нечто
вроде выстрела, который вышибет дверь. Я в этом был почти уверен.
Иного выхода не было. Но если пружина окажется слабой, тогда... Сон,
потеря сознания - и вряд ли меня выловят "черепахи". Никто просто не
знает, в каком я оказался положении.
Я готовился к последнему прыжку. Но у меня не должно было остаться ни
малейшего сомнения в успехе. Уверенность удваивает силы. И я убедил себя.
На это ушла минута. Следовательно, у меня оставалось их еще две-три... Но
на последней минуте рывок получился бы слабее. Значит, нужно считать до
шестидесяти, не больше. Я готовился, я старался почувствовать каждый
мускул, даже клетку моего тела.
Так, наконец-то... Я резко выпрямился. Это был страшный удар, от
которого вмиг онемело плечо. Дверца отозвалась глухим звуком. Она
подалась, погнулась. Я мог просунуть наружу руку! Но не мог выйти сам.
Пауза. Полминуты. Еще удар. Почти такой же сильный. Я задыхался.
Голова кружилась. Кажется, я глотнул воды. Но дверь распахнулась. Я
медленно, осторожно выплыл. Чего там; я действовал сейчас по законам
механики и физики, как "черепахи". В моем распоряжении было несколько
секунд и ни одного лишнего движения. Эль поднимал меня.
Внизу грохотала лавина. Там по-прежнему метались лучи прожекторов,
точно молнии в грозовой туче.
Вода казалась светлее, давление не расплющило меня, значит, мы были
где-то на подходе к поверхности. "Наверное, не более десяти метров, -
решил я. - Шесть секунд - и мы всплывем". И тогда я вдруг понял, что в
следующую секунду потеряю сознание. Просто не вынесу, так хотелось дышать.
Хотя бы просто выдохнуть воздух. И я стал выпускать воздух. Эль шел
медленно, что-то не ладилось в его механизме, изувеченном подводной
катастрофой.
Ну же! У меня потемнело в глазах. Виски стали горячими. И в тот же
момент мы вынырнули на поверхность. Когда я вдохнул воздух, я почувствовал
боль в груди. Какая-то пелена застлала глаза. Потом отошло.
Стало легче... совсем легко. Вокруг море, светлый окоем, приволье.
Только в стороне, в полукилометре от меня, вздымалась живая гора. Там
бурлила вода, и трехцветная радуга блеклой полосой подрагивала над ее
склонами.
"Как далеко нас отнесло! - подумал я. - Возможно, это течение... Нет,
наверное, машина шла наклонно вверх. Значит, я пробыл под водой немного
дольше, чем мне полагалось".
* * *
Я заметил океанский лайнер, который шел к берегу. Думаю, это был тот
самый лайнер, что сбрасывал над прораном блоки. Его очертания быстро
таяли. Там, у горизонта, было желтое небо, а над головой синели плотные
облака, и воздух казался прозрачным, колючим, каким-то электрическим. Эль
мой ушел на дно; двигатель его внезапно остановился, чихнув. Машина легла
на бок, словно устав, и тихо погрузилась. Я нагнул голову, осторожно
открыл в воде глаза и смотрел, как она описывала спираль и становилась все
меньше. Подо мной была прозрачная прохладная вода.
Я поплыл в ту сторону, где должен был быть берег и где минуту назад
виднелся лайнер. Меня не пугало расстояние. После случившегося я был готов
к чему угодно, мне не хотелось только, чтобы меня искали, и нашли, и, как
провинившегося школьника, водрузили бы наконец на спасательный эль и,
обогрев, обласкав и пожурив, доставили бы на берег.
Я скорее почувствовал, чем увидел, неясную продолговатую тень в воде.
Она скользила впереди меня, на глубине примерно двадцати метров. Она
пропала и появилась вновь; вот плавно ушла вправо, грациозно изогнувшись.
Серое, гибкое тело. Это была акула. Я пристально наблюдал. Она описывала
широкий круг.
Кто знает, что привлекло ее сюда. Может быть, пузыри, клокотавшие над
тоннелем. Или мое беспомощное барахтанье. В ней было, пожалуй, метра три.
Молодая изящная рыбина. Делать было нечего. Я продолжал плыть, только стал
внимательнее. Совсем не хотелось такой вот встречи.
Было что-то унизительное в том, что я сейчас боялся ее. Схватка была
бы слишком неравной, и у меня не осталось никаких иллюзий, когда эта живая
торпеда стала круто сворачивать ко мне после каждого захода. Да, это моя
персона привлекла ее внимание.
Я представил себе, как после шестого или седьмого круга она
проскользнет подо мной, показав белое брюхо, и что из этого выйдет. В
кармане моего пиджака чудом уцелел карманный компьютер с памятью, что-то
вроде записной книжки. На панели его после каждого обращения к блоку
памяти выскакивают такие симпатичные желтые цифры и надписи вроде: "Вы
перепутали адрес и время события, проверьте еще раз!" Не соблазнится ли
акула этим удивительно умным прибором и не примет ли его за желанный
деликатес? И я всерьез, а не в шутку полез в карман, достал компьютер и
только тогда опомнился... Да, это пришел страх.
Я поворачивался после каждого ее маневра так, чтобы оказаться к ней
лицом. А она все ближе подбиралась ко мне после поворотов. Оставалась одна
надежда на спасение: не показывать ей, что я боюсь ее. И делать вид, будто
я купаюсь по собственной воле. Слабое утешение. Так, кажется, записано в
старых морских книгах о правилах вынужденного этикета во время
непредвиденных встреч такого рода. Я завидовал легкости, с какой рыбина
скользила в глубине: похожа она на умную, сильную машину. Ни одно творение
рук человеческих с ней не сравнится.
Я включил компьютер, чтобы он светился и мигал, и вытянул руку. Акула
шла прямо на меня. Нас разделяли десять метров, не больше. Это был ее
последний заход. Я догадался, понял: движения противника были смелы и
решительны, все сомнения, если только их можно приписать этой чудо-машине,
отброшены. Ее механический мозг точно рассчитал траекторию.
И тогда я увидел неожиданное зрелище.
Из прозрачной воды, светло-серой, пронизанной желтоватым светом, из
самых глубин к нам наверх поднималась гигантская белая глыба. Какое-то
бесформенное тело.
Я почувствовал движение воды, ее упругое давление. В трех метрах от
меня акула отвернула, испугалась. И тут же из воды выпрыгнула льдина,
настоящий айсберг. С нее стекали шумные струи, она матово отражала свет
неба, края ее опускались круто вниз, и отвесная стена льда казалась
бесконечной, уходившей до самого дна.
Я перестал понимать происходящее. Махнул на все рукой и полез на этот
айсберг, выбивая углубления моим компьютером.
Там, наверху, было прохладно, но заметно суше. Никогда раньше я не
увлекался альпинизмом, зато хорошо понимал теперь чувства настоящих
спортсменов; нелегко им в пути, но как здорово растянуться где-нибудь в
укромном уголке, на ледовой вершине и после всех треволнений лениво
созерцать окрестности, затянутые легким туманом.
...Надо мной в сторону берега пролетела стая крылатых киберов.
СТРАТЕГИЯ ПОИСКА
На айсберг опустился эль, подобрал меня и, замерзшего, невеселого,
высадил в парке перед старинным дворцом. Ночью комната, куда меня
определили, наполнилась теплом, синими потрескивающими искрами, и я понял:
меня лечили во сне.
Утром мне стало лучше, но руки и ноги были как деревянные, для
полного здоровья чего-то не хватало. Оправдались опасения: меня решили
задержать здесь, в этом вместилище гармонии и древней, полузабытой
красоты. За мной наблюдали, словно я впал в детство. Несколько дней
благородного безделья были обеспечены: мне не разрешали работать. На
третий день стало тоскливо, и я стал жаловаться. Наблюдение за мной
усилилось. Я попался, как школьник, при попытке к бегству.
Если бы можно было поселиться где-нибудь в лесной избе, в одиноком
доме, куда идешь-идешь и конца не видно дороге! Забрести туда и потрогать
руками бревенчатый, высушенный солнцем сруб, а потом войти.
А здесь, у стекла большого зала, как в раме, красовались
ослепительные облака и море. "Ну что тебе надо? - подумал я. - Как жить-то
будешь?" Какое-то чувство обыденности и безысходности охватило меня, и я
подумал, что тысячу раз уже спрашивал себя о том же, а мимо молча и быстро
летели дни и годы. Другое "я" заставляло меня мучиться от бессонницы под
южными звездами, вдыхать ночные запахи, и думать, и мучиться - это "я"
было равнодушно к ясным линиям солнечной живописи.
Можно ли представить в этом зале прощание князя Андрея Болконского с
маленькой княжной? И как бы прозвучали эти два запомнившихся слова:
"Андрэ, уже?" - здесь, среди этого великолепия, в пространстве, очерченном
высокими плоскостями стен и квадратом матового потолка? Здесь - у
сказочного берега, в те далекие времена казавшегося наверняка
недостижимым. Или несуществующим. Как прозвучал бы этот простой вопрос на
французском? Из большого старинного романа, населенного сотнями почти
живых людей?
Нет. Здесь мог бы быть бал - праздник для тех, кто вроде быстроглазой
Наташи Ростовой впервые попал бы сюда. Здесь могли бы шуршать нарядные
платья, благоухать шелка, сиять глаза молодых и скользить по обнаженным
плечам колючие взгляды стариков.
Но здесь нельзя было представить женщину, задавшую тот короткий
вопрос.
В парке был заброшенный, засыпанный отжившими листьями и древесной
ветошью угол, куда я забирался, чтобы поскучать и подремать в тени
больничных тополей. Однажды подошел человек в пижаме, и мы долго
беседовали. Никогда не доводилось мне - ни до, ни после - слышать более
резкие отзывы о проекте "Берег Солнца".
- Поймите, это утопия чистейшей воды, - повторял он так убедительно,
что я напрягал все внимание и пытался уловить суть его аргументов.
- Но есть расчеты, - возражал я.
- Это несостоятельные расчеты. Ничего хорошего ждать не приходится.
Вспомните, сколько было неудач на пути развития науки. Тупики неизбежны.
Мы на них учимся.
У него был высокий лоб, редкие седые волосы и темные, "опаленные
страстью и мыслью" глаза. Он долго говорил о человеке и человечестве, и я
никак не мог поймать нить его рассуждений: он возвеличивал античную
культуру, высыпал, как из рога изобилия, ворох старых афоризмов и речений
древних философов. Жесты его были так энергичны, а интонации так
убедительны, что я не мог возразить ему. Это было воинствующее неприятие
второй природы, созданной руками человека. Он старательно отделял
человека, мысленно как бы очищал его от "технических примесей".
- Вспомните, - говорил он, - крылатое изречение столетней давности:
если война - продолжение дипломатии, то автомобилизм - продолжение войны,
только другими средствами. Вспомните и скажите: разве все дороги и
магистрали любого типа не опасней действующих вулканов? Разве можно
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг