с ней, и никуда уже не стремился - ждал только, когда получит деньги, чтобы
забыться...
И вот все три дружка получили какое-то количество банкнот, и рассчитали
так, чтобы хватало на каждый вечер - по две бутылки - до следующей получки.
И вот какой установился у Михаила распорядок дня: рано утром мучительный,
адский, болевой подъем. Весь день - болезненное движение через что-то
темное, постоянное чувство изможденности, усталости. Вечер - он, два дружка,
его жена - все сидят на кухне, перед ними - две стремительно опустошаемые
бутылки водки; ругань, хохот, пьяные хоровые песни, снова ругань, иногда -
мордобитие, перемирия, ругань, хохот... Иногда дружки убирались восвояси,
иногда - оставались ночевать в спальне супругов - храпели на полу; ну а
Михаил, совсем опустившийся, на бомжа похожий, лежал в забытье, рядом со
смердящей тушей жены. На следующее утро все повторялось - это жена поливала
их холодной водой, и вообще: проявляла неиссякаемую энергию, лишь бы только
вытолкать их на работу. И это, с незначительными изменениями, продолжалось
не месяц, не два - это целый год. И за все это время Михаил не разу не
попытался разорвать этот адов круг - ему казалось, что, измени он хоть
что-то, так все станет еще хуже - о том же видении, которое посетило его в
парке, а тем более, о своих тогдашних клятвах и порывах, он так ни разу и не
вспомнил...
И вот, спустя год, их стал раздражать собачий, продирающийся через тонкие
бетонные стены вой. Собака выла настолько заунывно, что их бессвязные
разговоры разрушались; слова и обычные и матерные застывали где-то на
языке... Так продолжалось целый час, и вот когда была начата вторая бутылка
водки, то решено было пойти, "заставить эту псину заткнуться". Жена
настояла, чтобы гнали Михаила - они уже не боялись его отпускать, так как он
за все эти шесть месяцев ничем не выделился из их пьяного гниения. Он и сам
чувствовал только раздражение к нарушившим их обыденность псине, и думал
только о том, как бы поскорее с этим покончить, да вернуться, чтобы ему
осталось еще хоть что-то от второй бутылки (иначе, ему стало бы дурно - он
как наркоман пристрастился к своей доле от этих двух бутылок).
Он знал, что слышимость лучше с верхнего этажа. К ним самим приходили
соседи снизу, требовали, чтобы "...прекратили это безобразие - ни сна, ни
покоя" - даже и милицию вызывали, но потом привыкли, как привыкают люди
живущие возле большой автострады к постоянному реву машин. И вот Михаил
позвонил в дверь квартиры, которая находилась прямо над их. Дверь
приоткрылась, при ярком электрическом свете показалось испуганное личико
девочки лет пяти. Она тихим-тихим голосочком прошептала:
- Вы сосед снизу, да?
- Да. - ответил Михаил.
- Хорошо. Тогда я вас впущу. Мама сказала, чтобы я незнакомых не пускала,
а раз вы сосед, вас можно впустить. Вы побудете у нас, пока мама не
вернется. Пожалуйста, мне очень страшно...
И она распахнула перед ним дверь - Михаил ослеп от электрического сияния
(ведь у них на кухне горела слабая, да к тому же залепленная грязью
лампочка). Он так и замер на пороге, но тут девочка подхватила его за руку:
- Проходите, проходите. Нельзя стоять на пороге! Нельзя дверь нараспашку
держать!.. На лестнице так темно!..
Михаил шагнул вперед, и тут же внизу сильно хлопнула дверь его квартиры,
и раздался возглас одного из дружков, который спрашивал, куда он, Михаил,
пропал. Еще за мгновенье до этого Михаил непременно крикнул бы в ответ,
чтобы водку без него не пили, но теперь уже что-то изменилось - он еще и не
понимал, что именно - он просто доверился этой девочке, а она уже закрыла за
его спиной дверь - он слышал, как щелкнули два замка, да потом еще и цепочка
звякнула.
- Что же вы с закрытыми глазами стоите?
Действительно: он закрыл от слишком яркого света глаза, да и забыл об
этом. Но вот уже открыл, увидел широкую, всю наполненную белым светом
прихожую; под потолком висело несколько праздничных шаров, на полочках
сидели, внимательно глядели на него своими большими, синими глазами куклы.
Возле его ног стоял большой колли, смотрел Михаилу прямо в глаза:
- Вот видите, видите! - воскликнула девочка, которая утопила свои ручки в
шерсти колли. - Вы слышали, как он выл? Никогда так не выл, а вы пришли, и
сразу перестал. Вы не представляете, как мне страшно было! Мне же мама вчера
"Снежную королеву" читала. А сегодня, как осталась одна - подошла к окну,
смотрю - одна снежинка с той стороны прилипла и расти-расти стала! Как
страшно стало! Я сразу бежать, и в ванной закрылась! Стою там в темноте,
слушаю. Слышно, как ветер воет, а тут вдруг наш Бин завыл! Я знала, что Она
в квартиру через стекло прошло! Я даже ее шаги слышала - она все искала
меня, хотела унести в свой ледовый дворец!.. И я еще за Бина боялась - ведь
она могла его заморозить! Как же долго я там простояла, а потом вы
позвонили! Мне так страшно было из ванной выбежать, и дверь вам открыть. Но
я страх переборола, и снежная королева ушла. Теперь она больше не придет за
мною, потому что узнала, какая я смелая...
Все это время она с жалость глядела на Михаила, и вот, после некоторой
паузы, молвила:
- А мне вас так жалко! Вы такой больной - у вас кожа совсем белая, даже
зеленая; и вы все щетиной покрылись! Ой, у вас наверное, температура
высокая. Хотите я вас градусник дам?.. Надо врача вызвать. Хотя вы,
наверное, не любите врача? Вот и я раньше не любила - боялась, что он придет
и невкусных лекарств выпишет. А потом мама объяснила, что врач хороший, что
он хоть и не вкусные, но очень полезные лекарства прописывает, он о здоровье
нашем беспокоиться. Так что вы не бойтесь врача - давайте, я позвоню...
- Нет-нет, - прошептал Михаил. - Мне не тот врач сейчас нужен...
- Ой, а что это вы заплакали? Не плачьте, пожалуйста, а то я сейчас
сама...
И действительно, девочка заплакала - тогда Михаил отступил на шаг, и
повалился на колени:
- Нет, ты только не плач. Что ж ты плачешь из-за меня. Девочка, я же
дрянь...
- Зачем вы ругаетесь?.. Такое плохое слово...
- Да - видишь, какой я... Я очень плохой человек. И вот сейчас очень
дурно себя чувствую - в душе дурно... То есть... Я все равно пьяный... И это
пьяное, подлое покаяние. Понимаешь, я и так подлец, и вдвойне, и втройне
подлец, что тут мерзости свои выговариваю. Я вообще не должен был заходить.
Ты дверь мне открой...
И тут электрическая трель наполнила коридор.
- Ой, это, наверное, уже мама вернулась...
- Подожди, подожди, не открывай... - слабым шепотом взмолился Михаил. -
Ты сначала в этот... в глазок посмотри - может, это они, которые меня опять
возьмут. Ты смотри - если мама, так конечно - гони меня прочь - все равно
конченный я человек; ну а если они - ты уж пожалуйста не открывай.
Пожалуйста, пожалуйста - не открывай...
Девочка ничего не ответила, порхнула к двери, и в какое-то мучительное
мгновенье он подумал, что она не послушалась его, что сейчас вот распахнет
дверь - и шагнут, словно жуткие, неумолимые призраки ОНИ, подхватят, вновь
понесут в ту узкую, душную преисподнюю. Теперь он хоть выглянул из того
раскаленного, темного колеса в котором целый год вращался - теперь он
почувствовал ноющую, жгущие отвращение и к тому что было, и к самому себе. А
еще он испытывал горечь от которой слезы катились, горечь от которой вопить
хотелось - от того, что он так бессмысленно губит свою жизнь. И он понимал,
что это только начало его пробуждения, что ему еще многое предстоит понять,
вспомнить; и знал, что, если они его подхватит, то он опять не выдержит,
опять начнет пить, и на следующее утро, и на утро за ним, и через месяц, и
через год, и до самой его смерти будет тянутся, и наконец пролетит в один
туманный, бессмысленный миг - бред. Он знал, что они за двери, он слышал их
приглушенные голоса: "Да слышал я - он там чего то говорил!.. Да не могли
его пустить!.. А я говорю - слышал!..".
А девочка подхватила стоящую возле двери табуретку, взлетела на нее,
встала на цыпочки, и только так смогла взглянуть в глазок. Сразу же
отшатнулась, бесшумно спрыгнула на пол, так же бесшумно отодвинула табуретку
в сторону. Колли Бин не разу не гавкнул - прилег в уголке и оттуда с печалью
смотрел на Михаила. Все было тихо - квартира словно вымерла, и только
взглянув на счетчик можно было определить, что там кто-то во всю жжет
электричеством. Но стоящие на лестнице, даже если бы догадались, не смогли
бы этого сделать - на этом, как и на остальных этажах осталась только одна
лампа, и при ее блеклом свете почти ничего не было видно...
Они еще несколько раз позвонили, а затем стали трезвонить в соседнюю
дверь; оттуда, словно из могилы угрюмо прорычал что-то мужской бас, и тут
же, с нижнего этажа прорезался пронзительный визг жены:
- Да... с ним!.. Пусть этот... шляется, где ему угодно! Пес замолк! Идите
- пить! Идите говорю!..
Дружки недолго поспорили, но жена их скоро перекричала, и они ушли.
Наступила тишина... Спустя некоторое время Михаил понял, что он стоит,
прислонившись ухом к двери, что голова его в очередной раз раскалывается, и
больно - до слез больно. Уши словно ватой были забиты, но он, все-таки,
расслышал голос девочки:
- ...Вы выпейте - это мама всегда пьет, когда у нее голова болит.
И тут он понял, что девочка протягивает ему стакан, в котором пузырилось
какое-то снадобье, он выпил, а потом попросился в туалет, и там его долго
рвало, потом он попросил еще такого снадобья, и некоторое время чувствовал
себя так, как чувствует человек находящийся при смерти - некоторое время он
был уверен, что умрет, и ему было жутко от этого, он боялся смерти, потому
что та бесконечность, которая ждала его после, представлялось ему чем-то
темным, наполненным раскаленным, но в то же время пронзающим его ледяными
иглами ветром, который все время несет куда-то его, безвольного, слабого...
А потом он стоял в коридоре, и робко спрашивал у нее:
- Можно остаться ненадолго... Если ты позволишь, то я пройду
куда-нибудь... в какую-нибудь комнату, но только не на кухню...
Конечно, она позволила ему пройти в свою комнату, и даже была рада этому.
Вот Михаил вошел, робко огляделся. Когда он увидел в коридоре нескольких
сидящих на полочке кукол, то он ожидал, что в комнате будет целое кукольное
царство, однако, оказалось, что там только одна кукла - и никакая-то новая,
блестящая кукла, а старая, с длинными, густыми, соломенного цвета волосами.
И нельзя сказать, что эта кукла выглядела как живая, но в ней, против тех
иных, что сидели в коридоре, и тех бессчетных, что ждали своих покупателей в
магазинах - в отличии от них, в этой кукле было что-то сказочное; казалось,
вот сейчас протянет она руку, да и уведет в волшебную страну. Ну а волшебная
страна открывалась на большом, тоже старом ковре, который висел на столе.
Собственно - это была пещера, в котором за столом пиршествовали разные
добрые звери, а за окном открывался кусочек прекрасного пейзажа... У Михаила
защемило в сердце - он понял, что видел уже когда-то этот пейзаж. Он с
пронзительной болью взглянул на девочку - и тут же нашел в себе силы,
потупился - просто вспомнил, что никоем образом не должен передавать ребенку
эту свою боль. Прошептал:
- Расскажи, пожалуйста...
- Хотите, сказку расскажу.
- Да.
- Жил-был пес - добрый-предобрый. И почувствовал этот пес, что есть такой
человек, который очень болен, и он один может ему помочь. И вот завыл этот
пес - пришел этот человек и излечился...
- Это же про меня, правда?
- Да, конечно! - рассмеялась девочка. - Бин, поди сюда... Это я так,
только сейчас придумала - на самом-то деле он выл на Снежную королеву. Ну,
теперь нам нечего бояться, правда, Бин?
Бин вильнул ей хвостом, и вновь с печалью, с состраданием, с готовностью
помочь стал глядеть на Михаила. Совсем не собачий то был взгляд - казалось,
вот сейчас раскроет он пасть, да и заговорит человечьим голосом - заговорит
речь мудрую...
И тут на Михаила навалился сон. Он, не в силах сдержать слезы, прошептал:
- А теперь, мне надо уходить... А то сейчас засну. Ведь нельзя же, чтобы
вернулась твоя мама, и застала меня...
- Можно! Можно! - воскликнула девочка, и подбежала, схватила его за руку.
- Я объясню маме. Да она и так вас знает - вы же сосед...
- Да уж - знает. Нет - мне надо идти.
- Вы домой пойдете?
- Да...
Однако, голос его дрогнул, и девочка почувствовала, что он говорит
неправду. Он действительно не собирался возвращаться домой - он собирался
выйти на улицу, и идти, и идти под нескончаемым снегопадом, сколько хватит
сил, пока ненавистный город останется далеко-далеко позади, и там повалится
в сугроб, и спать... уже не было сил ужасаться смерти - хотелось только
вырваться из ненавистного существования, и не причинять никому боли. И
девочка, сама еще никогда не задумывавшаяся о смерти, не знающая даже, что
такое смерть - просто почувствовала, что ему грозит что-то худшее нежели
даже Снежная королева. И она принялась его уговаривать, даже и заплакала, но
Михаил, испытывая муку несказанную от вида этих детских слез, все же
собирался уйти. Тогда она сказала:
- Мама все равно раньше пяти утра не вернется... Она если так уходит, то
раньше не возвращается. Вот я вас в пять и разбужу - вы соберетесь и
пойдете...
- Ну, хорошо, хорошо... - сразу сдался; как за лучик света, ухватился за
это предложение Михаил. - Я здесь, на полу улягусь... Только скажи - как
звать тебя?
- Ритой. А мама меня Риточкой называет.
Последнее, что он помнил в этом мире, был мягкий, дышащий теплом бок
Бина, который теплыми, солнечными волнами разлился по его груди; ковер на
котором звери пришли в движение; и кукла - она уже была на ковре, сидела,
облаченная в печальное, темных тонов платье, во главе стола, с нежностью
глядела на него...
* * *
Эльга уже понимала, что ей не следует бояться этих волков - она
улыбнулась им своими побелевшими от холода, тонкими губами; погладила одного
из них. Волк добродушно проурчал что-то, и вдруг подставил ей спину. Тогда
Эльга, не выпуская хворост, уселась на него - в то же мгновенье этот тощий
волк сорвался с места, и понес ее вперед - через ночь, через темный,
пронизанный снежным ветром лес. Никогда прежде не доводилось ей
передвигаться с такой скоростью - темные очертания деревьев отлетали назад с
такой скоростью, что за ними даже и уследить было невозможно; зато
встречного ветра не было - вообще от этого волка исходило такое тепло, такой
уют, что ее голова постепенно стала клонится вниз, веки слипались... как же
давно - как же ужасающе давно она уже не спала... Но тут в голове ее
раздался знакомый голос: "Не спи, Эльга, не спи..." - она смогла приподнять
голову, и вот увидела, как приближаются дивные, яркие огни - какая красота!
какие нежные, переливчатые цвета!.. Она и забыла, что могут быть какие-либо
цвета кроме темных, но теперь вот вспоминала, что когда-то, очень-очень
давно уже любовалась такой красотою... Несший ее волк замедлил свой бег, и
она смогла разглядеть, что приближаются они ко пню - это был целый дворец,
наросты на котором изгибались в виде башенок, а из многочисленных, покрытых
цветной слюдой окон, и вырывался тот самый цвет, который она приметила
раньше - представилось дерево, которое стояло когда-то на этом месте - и
тогда Эльга вспомнила, что и дерево это когда-то видела; вспомнила
лучезарную крону, которая распахивала свои нежные объятия над ее счастливым
городом... Нет - право, это было настолько несбыточно прекрасно, настолько
далеко, что тут же расплывалось в туманной, обвивающей ее дымке...
Волк остановился, поднял морду, и провыл - тут же в нижней части
пня-дворца стали распахиваться створки ворот, и яркий, сильный свет
хлынувшего оттуда пламени на некоторое время ослепил Веронику. Она
чувствовала, что волк понес ее вперед, в этот свет; она слышала гул
многочисленных голосов; она улавливала запахи как разных кушаний, так и
ароматы трав и цветов - которые она тоже когда-то знала, но вспомнила про их
существование только теперь. И только когда чей-то мягкий голос попросил,
чтобы она открыла глаза, Вероника поняла, что была с закрытыми глазами.
Открыла, и прежде всего отметила, что волк уже ссадил ее, и куда-то убежал,
что она стоит теперь на плотно утоптанном земляном полу, а вокруг, в
отточенных, блестящих, словно лакированных стенах, горят многочисленные,
живыми сердцами пульсирующие светильники. Увидела многих-многих зверей,
которые одеты были в парадные мундиры, кафтаны; прекрасные, словно цветы
платья... Были тут и медведи, и олени, и зайцы, и кабаны, и волки, и лисы, и
белки, и куницы, и бурундуки, и маленькие суслики и мышки, и даже
подслеповатые кроты, которых водили за обтянутые в черные перчатки лапки, их
друзья - были здесь и рыбки; они плескались в большом аквариуме, который
носил на своей спине водяной. Помимо водяного были и иные создания, о
которых в городе говорили только дурное - так были там русалки, лешие,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг