- слишком сильно дрожала рука, слишком велико было его волнение.
И смерть - то к чему он с такой страстью недавно стремился, теперь
ужасала его. Он чувствовал, что не будет после этого прежних чувств, Музыки,
но будет хаос, боль, Ад. Вот вновь попытался вытащить эту иглу, схватился за
нее дрожащей рукой, резко дернул - боль резанула по руке до самого
предплечья, раскаленным вихрем пронзила все тело, кровь обильно закапала на
пол. Он застонал, потом вскрикнул - но тут же почувствовал и некоторое
облегчение - нет - артерия еще не была разодрана; он просто еще больше
изуродовал запястье. И тут в дверь раздался звонок - настойчивый, долгий;
затем застучали, и вот голос - голос той девушки, которая был с ним этим
днем:
- Виталий! Открой! Слышишь?! Что там с тобой?!.. Открой же!.. Я помогу
тебе!.. Виталий!..
И тут он понял, что все это время она просидела на лестнице возле его
двери; просидела в тоске, в напряженном ожидании - все время вслушивалась, и
должно быть слышала грохот из ванной, подскочила к самой двери, хотела
звонить, кричать, да так и замерла - не смела, еще не была уверена, что с
ним случилась какая-то беда, просто не хотела в это верить. И вот Виталий,
впервые за долгое-долгое время почувствовал нежное, сильное чувство к
некоему стороннему человеку, к человеку пришедшему из хаоса. Теперь, впервые
за долгое-долгое время, ему было жутко от одиночества; от того, что он
теперь один на один со смертью, и никто не сможет ему помочь - а страстно
хотелось чтобы был хоть кто-то, кто бы стоял рядом - и тогда он бросился к
двери, и попытался открыть ее левой рукой (правой он боялся пошевелить -
стеклянная игла упиралась в артерию, которая и так уже была повреждена, и
при каждом сильном ударе раскаленной крови грозилась разорваться). Но ведь
это был новый замок, и он совсем, совсем не знал, что тут можно сделать.
Даже и позабыл, что можно включить свет - ковырялся в потемках, а совсем
близко, в шаге; казалось, что прямо в раскаленной голове его звучал
тревожный, рыдающий голос девушки, которая требовала, чтобы он поскорее
открывал дверь. Наконец, когда она выкрикнула:
- Ты ведь не можешь?!.. Что то страшное случилось, да?!.. Сейчас я
соседей позову!..
Тогда он приник к щели и захрипел:
- Нет, нет - только не зови никого. Они будут шуметь - будет грохот...
На несколько мгновений воцарилась тишина, и за эти мгновения мрак
сгустился настолько, что уже ничего не стало видно - и тогда вновь ее
рыдающий голос:
- Нет, нет - я, все-таки, позову. У тебя голос такой, будто ты
умираешь...
- Нет, не говори так... Умирать страшно... Здесь так темно... Я
ничего-ничего не вижу; только темные контуры, все расплывается, все
дрожит... Ведь ты же где-то совсем рядом - пожалуйста, поддержи меня - мне
страшно уходить в неизвестность. Я не знаю, что ждет меня там...
И тут отчетливо, прямо рядом с ним, раздались ее пронзительные рыданья ;
и он в этом темном полузабытьи настолько был уверен, что вот она
действительно стоит рядом с ним, что даже и почувствовал ее теплое, ласковое
дыханье; даже показалось ему, что и очи ее нежные перед собою видит; и
настолько был уверен, что сейчас вот она поддержит его, поможет, что стал
оседать - она же слышала каждое его движение, каждое дыхание, и вот теперь
вскрикнула в мучении, и стала звонить в двери соседей, она кричала, звала на
помощь, и уже раскрывались те двери, слышались шаги, встревоженный голоса.
Ну а Виталий уже полностью опустился на пол, лежал, слушал; ему было
хорошо - нынешние его ощущения были сходны с теми, которые он испытывал,
когда слушал Музыку. В дверь застучали, загремели какие-то совершенно
незнакомые голоса, но это было уже не важно - среди них, был и ЕЕ голос,
только ЕЕ и слышал Виталий. Потом удары в дверь усилились, ну а дальнейшего
он уже совершенно не помнил...
* * *
После мрака Виталий очнулся в просторной, светлых тонов комнате; была и
мебель, стояла какая-то электронная техника; вымытые окна были распахнуты
настежь, и прямо за ними шелестела пышной кроной белоствольная береза, одна
из веток даже свешивалась через подоконник в комнату.
Перед его кроватью сидела на кресле та самая девушка, она держала его
руку, и нежно улыбалась, очи ее были немного уставшими - видно какое-то
время, в заботах об Виталии, она совсем позабыла, что такое сон. Теперь,
увидев что он очнулся, она даже вскрикнула, поднесла его ладонь к губам,
несколько раз поцеловала, улыбнулась и... заплакала.
- Ты красива, когда по твоим щекам текут слезы... - прошептал Виталий. -
Так чувства твои более искрении... А теперь - перережь мне вены, перережь и
себе - держи меня за руку. Мы умрем вместе, там за пределами... Ты только
должна пообещать, что ты будешь петь, что будет Музыка...
- Что ты такое говоришь? Виталий?! Ты плохо себя чувствуешь?! Ты еще
болен?!..
- Что же дальше?
- Что?..
- Что же дальше?! Вот ты сейчас сидишь, целуешь; ну а что будет дальше?!
Здесь же пусто! Здесь так пусто!..
- Я не понимаю...
- Чувств искренних нет! Трясина!.. Понимаешь - гниль, болото ненавистное!
Воротит от всего этого! Зачем этот свет, береза, мебель, техника - зачем я
это вижу - мне это не о чем не говорит, это чуждо моему сердцу...
- Милый...
- Какой же, милый?! Я ошибся в тебе - надо же так - на одно мгновенье
поверил, что ты - это Она. Ну ничего-ничего - не удалось, ведьма! Убирайся!
Хочешь овладеть мною!.. Чтобы я забыл про Нее, чтобы стал частью вашей суеты
ненавистной... Нет, нет, нет...
- Стихи...
- А-а-а!!! Стихи!!! Вот оно что - стихи! Да лучше бы я их и не писал
вовсе! Узнала - книжечку увидела и полюбила...
- Но ведь в них вся душа твоя! То что ты мог бы сказать языком - сказал
пером. Я тебя выслушала...
- И полюбила?!
- Да - полюбила! Люблю! Люблю тебя всей душою! Позволь мне остаться с
тобою; позволь разделить твою боль и твою радость, позволь стать твоей
помощницей, или, если захочешь, рабою...
- В-О-Н!!!
- Почему такая жестокость?
- В-О-О-Н!!!!
- Я же душу тебе открыла...
- В-О-О-О-Н!!!!!!
- Да, я уйду, я уйду...
По щекам девушки катились слезы, и каждый, кто взглянул бы на нее, сразу
бы понял, что боль ее непритворна, что она испытывает муку адскую, что
сейчас и смерть ей мила, лишь бы только избавиться от этого надрыва. Однако,
Виталий не видел ее, так как от последнего вопля - вопля от которого смолкли
разговоры на улице, от которого весь дом замер, стал прислушиваться, а
кто-то даже начал звонить в милицию - от этого вопля он сорвал голосовые
связки, и теперь перегнулся в кровати, и кашлял, кашлял, кашлял... Девушка
все-таки еще нашла в себе силы, чтобы взять стакан с водою, подать ему,
однако стакан он выбил, и змеею ядовитой, разъяренной зашипел:
- Убирайся прочь, ты... Убирайся!.. Влюбилась в мою известность!.. Книжку
мне за автографом сует!.. Да знаешь где твое место?!.. Вот и иди туда!!!.. А
мне... Мне Музыку!!! Я же в АДУ! В АДУ Я БЕЗ ЭТОЙ МУЗЫКИ!!!..
Девушка ничего больше не говорила, но при этих его словах так побледнела,
что, казалось, ей отказало сердце, что сейчас вот она упадет замертво. Но
нет - она еще была жива, она, пошатываясь, вылетела из комнаты, хлопнула
дверью.
И тогда Виталий почувствовал, что - это опять Музыка, что это страдание,
что он не сможет остаться без Нее, без этой девушки ни мгновенья - и он
вскочил с кровати, и он, как был, в одном нижнем белье вылетел на лестницу,
в вихре промчался через несколько пролетов, и там нагнал Ее, перехватил за
руки, пал перед ней на колени - стал лепетать какой-то вздор; кажется,
клялся в вечной любви, молил о прощении...
* * *
Она простила его, более того - в тот же день он узнал и ее имя. Вика.
Красивое женское имя, впрочем - все женские имена красивые, и, кажется, что
так называется какой-то цветок.
Свадьба случилась через месяц. Здесь можно привести ма-а-аленький
отрывочек разговора состоявшегося незадолго перед свадьбой.
Виталий: ...Так зачем нам этот обмен кольцами, клятвы в вечной любви?..
Вика: Чтобы перед богом, перед вечностью закрепить союз нерушимый. Знаешь
ведь, бывает так - что-нибудь светлое придумаешь, в голове оно промелькнет,
а потом уж и не вспомнишь, а если бы записал - так бы и осталось навсегда.
Виталий: Понимаю, понимаю... Но разве же любовь на бумаге запишешь - она
или есть, или нет ее.
Вика: Зато совесть всегда есть. Перед детьми совесть... Ну, а если
совести нет - это уж и не человек вовсе. Всегда, как о свадьбе нашей
вспомнишь и совесть в тебе проснется...
Виталий не хотел, чтобы на их свадьбе присутствовал хоть кто-то
посторонний. Только по необходимости согласен был съездить в Загс, ну а
потом - вырвавшись из той круговерти, провести вечер и ночь в темноте.
Конечно, Вика была против, и с присущей ей энергией принялась переубеждать
Виталия. Он не мог сопротивляться, он со всем очень быстро соглашался, и в
конце концов устало выдохнул, что она может устраивать все как захочет. Он
где-то в глубине осознавал, что ведет себя сейчас как тряпка, но ему уж
действительно было все равно, он очень истомился - ведь не было Музыки, было
суеченье, был Ад. Вновь он порывался к самоубийству - теперь замирал, глядя
на свои иссеченные старыми шрамами запястья, и ему становилось жутко; ему
представлялось, что всю вечность не будет уже Музыки, и отбрасывал лезвия,
хватался за голову, стенал как зверь в клетке...
Но перед самой свадьбой, он уже не испытывал этой боли. Была пустота,
было не знание что делать. Он по несколько часов кряду мог вылеживать на
диване, и глядел то все в одну точку, и совсем ничего не видел, ни слышал;
ни одна мысль не посещала его в эти часы.
Сыграли свадьбу. Там было много приглашенного Викой народа. Кажется,
куда-то поехали. Открывали бутылки с шампанским, смеялись, толкались,
кричали "Горько!", и почему-то под эти крики Виталий должен был приближать
свое лицо к лицу Вики, и прикасаться к ее губам своими. Он не понимал, зачем
это делает, не понимал, зачем все это вообще, но и не противился этому - ему
иногда шептали слова, которые он должен был произнести, и он усердно
повторял их, как робот повторял бы заложенную в него программу. Затем, когда
все выплеснули свою энергию в никуда и утомились, наступила брачная ночь, и
Виталий так же сделал то, что от него требовалось - опять-таки не испытывая
ничего, кроме простого, животного удовлетворения. После удовлетворения, Вика
попросила, чтобы он повторил - он повторил несколько раз, а затем заснул.
Он спал очень долго, а когда проснулся - Вика приготовила для него
завтрак, который он весь съел, поблагодарил ее, некоторое время полежал на
кровати. Вика спрашивала у него впечатления о свадьбе, и Виталий отвечал,
что впечатления хорошие, тогда Вика стала спрашивать его мнения о каждом из
гостей, но он никого не помнил, и она сама их описывала, он же повторял
некоторые ее фразы. Потом она оставила его, он еще некоторое время ни о чем
не думая пролежал, а потом пошел в туалет. Потом они пообедали. Потом -
вновь занимались сексом, или, если кому хочется, пожалуйста - "любовью".
Потом, уже при вечернем освещении, обнаженная Вика, изображая по-видимому
музу, стремительно прохаживалась по комнате, и декламировала стихи Виталия,
затем спросила - не хочет ли он написать что-нибудь нового, Виталий сказал,
что не хочет; тогда она попросила вновь заняться "любовью", и они
занимались; затем - поужинали, и решили выйти на балкон, полюбоваться
звездами. Стояли, любовались - Виталий ничего не чувствовал; он знал, что
там бесконечный простор, но не понимал, какой в нем смысл - Вика сказала,
что звездное небо прекрасно, и Виталий согласился к ней; вновь они вернулись
в комнату, и вновь занимались "любовью". На следующий день повторилось то
же, что было накануне. Потом прошел еще один день, за ним еще и еще и еще -
с ужасающей подробностью все повторялось и повторялось...
-------------------------------------------------------------------------
-----------------------------Несмотря на свою ужасающую однообразность,
время отнюдь не тянулось для Виталия - о нет - оно летело более
стремительно, чем когда бы то ни было. Он просто не замечал его хода, но не
от того, что оно было наполнено какими-либо сильными чувствами, а от этой
ужасающей пустоты, однообразия. Для кого-то, быть может, это казалось бы
полноценной счастливой жизнью - для него, против прежних, сильнейших
порывов, когда он один, во мраке исходил слезами - это была самая настоящая
пустота. Конечно, сидение дома, еда и занятие "любовью" не было тем
единственным, чем занимались они в ближайшие после свадьбы недели. Так Вика
предложила съездить прокатится на теплоходе, и сколько-то, кажется неделю,
Виталий проводил или в каюте или на палубе, обнимая ее за талию, и видя
гребешки волн, зеленые берега, и все прочее, вплоть до лебедино-белых
церквей, которые возвышались на холмах - все это ни о чем не говорило его
сердцу, и он не понимал, зачем это видит. Но не страдал, не страдал он
больше - была усталость, смирение. Когда была возможность заснуть он тут же
проваливался в черное, бесчувственное забытье...
Потом, когда они вернулись, Вика вновь собрала всяких родственников,
друзей, знакомых - все они сидели за столом обильно уставленным всякой едой
и выпивкой, в большой, светлой комнате - в той самой комнате, где Виталий
прежде проводил столько трагических, пронзительных часов - в которой ничего
уже не осталось от того, прежнего мрака.
Где-то по истечении полутора или двух часов от начала застолья, Виталия
стало тошнить. Он никому не сказал причины - а на самом то деле его стало
тошнить от этих дергающихся рож, от того, что Вика чуть ли не каждый день
рассказывал про них - вот они сидят, бормочут, чокаются...
И уже в ванной-комнате, куда его отвел Виктор, уже отступив от раковины,
куда зажурчала смывающая вода, он прошептал своему старому другу:
- Не могу я так больше. В аду сейчас...
- В аду ты полтора года назад был. - немедленно парировал друг. - ...И
надо ж - в лучшем магазине берем, и там все та же подделка... Или, может,
настоящая - может, наш желудок к такому кушанью непривычен, а?
- Что ты такое говоришь? Зачем?.. Я же в аду сейчас! В аду!.. Полтора
года прошло?! Уже полтора года?!..
- Тихо-тихо, что это ты так закричал?
- Да, да - я же теперь вынужден говорить шепотом, чувства свои скрывать.
Я же умер полтора года назад, когда эти пришли и вытащили меня из Тьмы, из
Музыки в эту большую, постылую жизнь. Все верчусь, суечусь, говорю что-то
никому не нужное, забывающееся - и мне ведь тоже ненужное, даже ядовитое -
душу мне отравляющее. Говорю и делаю то, что совсем не хочу делать, и
остановиться то никак не могу. И все это окружающее на то только
направленно, чтобы забыл... чтобы ЕЕ забыл, чтобы Музыку забыл...
- Нет-нет. Ты в зеркало на себя посмотри. Ну хорошо - сейчас ты не в
лучшем виде, но даже и так, не в лучшем виде, ты несравненно лучше
выглядишь, чем полтора года назад. Посмотри - загар, явное пополнение - да
ты на человека стал похож, а не на ту засушенную мумию, которая прежде была.
Ты внешне выглядишь здоровым, значит и в душе...
- Что в душе, что в душе?!.. - резко прервал его Виталий.
Но тут и Виталия прервали - резко застучали в дверь ванной; и одна из
приглашенных девушек, судя по голосу уже в сильном подпитии стала требовать,
чтобы они возвращались к столу, потому что де все ждут не дождутся Виталия,
когда же он прочитает новые стихи. Виталий, ничего ей не отвечая, вновь
громким голосом заговорил, обращаясь к Виктору:
- Вот видишь, новых стихов от меня ждут. Ждут-ждут не дождутся! Какие же
тут могут быть стихи, когда я в такой трясине живу!.. О, по настоянию
женушки, я еще клепаю что-то, кажется еще связанное рифмой, но уже без
прежнего чувства, жиром заплывшее, пустое. Ну, какие же тут чувства могут
быть, когда я не страдаю, не плачу, но только все время в потолок смотрю,
"любовью" занимаюсь и жру. Все это гнусно, гнусно, гнусно - тысячу раз
гнусно! От этого меня тошнит!..
- Виталий, опомнись. Тебе вино в голову ударило! Голову под холодный душ
поставь, и...
- Что "и"? Что же "и"?.. Опять в кому впаду, да?! Опять буду говорить то,
что не хочу говорить, видеть то, что не хочу видеть, от чего воротит?!.. Ну
уж нет - не надо мне ничего этого, сейчас вот высвободилось то, что
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг