физиономию к Сереже и потребовал:
- А теперь убирайся, сопля! Настучишь директору, потом с тобой разберемся
- мать родная не узнает! Будешь кровью блевать, понял меня?!
Сережа плюнул в эту потную, самодовольную физиономию (это отражало его
чувства по отношению к ним, куда лучше всяких слов) - оттолкнул его,
опешившего от неожиданности, от не заслуженной, по его мнению, обиды, - и
бросился к белочке.
Один из них уже схватил Сережу за куртку, уже ударил его по ноге, потянул
назад, шипя что-то безумное; но Сережа уже схватился за арфу, со всех сил
дернулся, высвободился. Теперь он подхватил белку оторвал ее от пальцев
музы, сорвав кожу с ладони освободил ее передние лапки от камня, однако
задние еще оставались скрученные бечевкой.
На голову обрушился страшной силы удар, и сразу же второй - в шею, темные
круги с белыми вспышками заплясали перед Сережиными глазами, боль ворвалась
в голову огненным жезлом.
Его уже повалили на снег, били ногами, пытались развернуть на спину, но
он не разворачивался - он зубами вцепился в бечевку стягивавшую лапки белки,
пытался растянуть узел зубами, чувствуя во рту кровь и свою, и белки. Он
потянул к ней правой рукой, но на руку прыгнули, и там взорвались, занимая
всю весну раскаленные иглы - не чувствуя ничего кроме боли, но все же
понимая, что должен держаться, Сережа заскрипел зубами, перегрызая бечевку;
одновременно он дотянулся до нее левой рукой и раскрутил таки бечевку,
выплевывая изо рта кровь, прохрипел:
- Беги!
Его схватили за левую руку, резко дернули куда-то вверх, так что там
хрустнуло что-то; чернота, боль... волны боли, трудно думать о чем-либо,
кроме этой огромной, сгибающей все тело боли, она повсюду.
Его маленькое тело дрожало от слабости; вывихнутых, отдавленных рук, он
почти не чувствовал, зато видел - она, волоча поврежденную лапку, поспешала
по талому, золотящемуся ручейками снегу прочь - к своим детенышам, на
свободу.
А они сжимали его, маленького окровавленного в своих ручищах; не зная,
что делать с ним теперь, как выместить сполна все, что хотелось, не знали,
какое мученье придумать вначале.
- Да ты плюнул на меня. - совсем уж обиженным, готовым сорваться на визг
голосом, просипели ему на ухо; и ударили с силой в голову так, что Сережа
отлетел в снег. Но его тут же схватили за руки - хоть он уже почти ничего и
не видел, и не чувствовал, его еще несколько раз ударили в живот, но этом
они разъярялись только сильнее.
- Идет! - взвизгнул вдруг кто-то из них, и Сережу тут же отпустили; и он,
кашляя кровью, рухнул в снег.
- Да мне-то чего! Я этого мальца сейчас!
- Да побежали, дурак, потом разбираться еще!
- А разберемся с директоришкой этим! Мой батя с ним разберется - пусть
только вякнет, он с ним так разберется! Мой батя их всех: весь этот парк,
всех этих статуй белок - в порошок сотрет!
- Ну, пошли в ресторан, а?! Ну, пошли, а?! Ну, охота; ну, пошли, слышь!
- А черт с ним! - обиженный возглас - Сережу еще раз ударили ногой, а
затем топот их ног стал как-то мучительно медленно удалятся.
Сережа слушал, как звенят со всех сторон ручейки; чувствовал, как теплая
кровь вытекает из его разбитого рта, из носа. Рук он почти не чувствовал -
там, словно набита была мягкая, теплая вата; зато в животе железной,
раскаленной сеткой застыла боль и потому даже малое движение вырывало в нем
приглушенный стон и новый взрыв кровавого кашля...
Он замер; медленно приоткрыл глаза, увидел уходящую вдаль аллею, всю
переливающуюся солнечными цветами; с бегущими вдали широкими, чистенькими
спинами - они уже забыли свою злость, да и вообще подзабыли, что делали -
теперь они ржали над чем-то другим и обиженными голосами спорили в какой бы
пойти ресторан.
Сережа смотрел на ручьи, на свет разлившийся между ветвей, слышал, как
дышат дерева, вдруг почувствовал запах подснежника - он не видел его, более
того, он никогда и не знал, как пахнет подснежник, но, все же знал, что это
именно подснежник...
Вдруг он увидел, как из солнечного света, сложились две невесомые,
полупрозрачные фигуры; медленно направились к нему: приветливые, чуть
печальные улыбки, виделись, на их прекрасных, сияющих внутренним чистым
светом лицах. Волосы, при каждом плавном шаге, дышали, словно живая
золотистая гладь, собранная с поверхности летнего пруда.
"Это ведь Лучезар и Береза" - понял Сережа и увидел, что на плечах и на
руках Березы сидела спасенная им белка и ее бельчата.
"Какие они отважные и чистые сердцем герои" - подумал тогда Сережа.
"-...Лучезар, Береза - вы знали, что вас смерть ждет, но все же, остались
верны своему слову, свое любви. Эх, если бы мог встал поклонился бы им..."
В это время над ним склонился директор школы: в аллее он, конечно, не
видел ни Лучезара, ни Березу - только мелькнувшие, да и сгинувшие вдали
широкие спины; по одежкам он их узнал еще раньше, когда они еще били Сережу.
Первым порывом директора было броситься на помощь; но потом он вспомнил,
что папаши этих пятерых в случае чего могли растереть в порошок всю его
школу, да и Сережиных родителей тоже, что они могли купить с потрохами, все,
что можно было купить и остановился - нет... направился неспешно в их
сторону, чтобы они успели его увидеть и убежать.
При этом директор чувствовал себя человеком храбрым, рискнувшим жизнью
для своего друга - Сережиного отца. И вот теперь он склонился над Сережей, с
удивлением взглянул в его окровавленное лицо: глаза Сережины - это были
святые глаза. Никогда директору не доводилось видеть таких теплых, ласковых
глаз: на них повисла златая пелена летнего пруда и директора пробрала дрожь,
когда понял, что Сережа видит, что-то недоступное для него...
Директор встряхнул головой, выгоняя наважденье и, стараясь не смотреть в
эти очи, стал ощупывать мальчика, бормоча при этом: "Так, так... ушиб,
вывих, перелома нет... слава богу, нос не сломан - просто сосудики
раздроблены... ну слава богу... ну не будем шум поднимать - отведем тебя в
нашу школьную лечебницу; там над тобой часок поработают, все заштопают, чтоб
не таким страшным был; отведем домой, скажем - хулиганы напали. Отцу твоему
больше и не надо знать, а то вспылит; погубит себя ни за что... не, не - с
теми лучше никак не связываться... Все будет шито-крыто..."
Он брызнул на Сережины щеки талой водой:
- Эй, очнись! Давай-ка, до школы дойдем потихоньку.
А Сережа видел лик Березы от которого исходил такой сильный, теплый свет,
что мальчик плавал в нем, словно в небесном океане. "Мы все вместе..." пела
она тихими волнами далекого прилива, и Сережа чувствовал себя свободным, и
видел, как небо раскрывается перед ним... открывая, какое-то необъятное
таинство...
Но вот раздался испуганный голос директора:
- Очнись же!
- Да, да; пойдемте...
Директор, сожалея, что придется испачкать новое пальто, поддел руку под
Сережину спину, осторожно приподнял мальчика, и по боковым аллейкам,
окружным путем, что бы никто ненароком их не увидел, повел стонущего,
кашляющего кровью мальчика, к школе...
Потом Сережа, помнил испуганный возглас их медсестры; потом белые,
постоянно расплывающиеся в облако стены их мед. кабинета; омывающий его
теплый душ, потом запах лекарств, какие-то просматривающие его тело лучи;
кто-то суетливый в белый халатах...
Потом, в том же кабинете, он сидел, неотрывно смотрел в окно, на парк.
На нем уже была новая одежда; лицо распухло синими волдырями, руки были
замотаны, но кровь уже не шла, и боли почти не было - только тоска по лесу,
что был где-то за этим одиноким парком, за высящимся над ним городом, за
полем... Где-то поблизости директор изрекал для его отца уже заученную речь
про уличное хулиганье, а отец ругался, как это хулиганье и грозил посылать
отныне Сережу на каждую прогулку только вместе с охранниками. Мать плакала
где-то рядом, спрашивала, что-то у своего сына, а он, только кивал беззвучно
головой и все смотрел в окно.
Погода испортилась: холодный, северный ветер, нагнал низких серых туч, в
которые примешались блекло-желтые вкрапления из заводских труб, тучи сыпали
снегом, ветер визжал в парке и деревья гнулись - мрачные и унылые, словно
наступил ноябрь. А прямо за окном стоял их "джип" и там стояли двое
охранников - мрачных, с непроницаемыми, чуть ли не до дрожи напряженными
лицами, с быстрыми, выискивающими врагов глазками...
Когда его провели в этот "джип", он закрыл глаза и увидел себя стоящим в
начале аллии, над которой куполами солнценосными сходились, увитые молодой
листвой ветви. Потом он полетел по этой аллее, слыша где-то совсем рядом
пение Березы, а по ветвям, рядом с ним перескакивала, распушив хвост белка,
за ней же следом - маленькие, веселые и шустрые бельчата.
* * *
Он проснулся только на следующий день; приподнялся с кровати, увидел свою
усталую мать, и за ней, за заснеженным окном накрытый низкими, серыми тучами
мир.
И сразу стало страшно тоскливо, от понимания, что и ни в этот, и ни в
какой другой день не удастся ему пойти в лес, что разболелась голова и он
откинулся на подушку.
- Сереженька, как ты? - устало и заботливо поинтересовалась мать.
- Да все нормально. - вздохнул мальчик.
- Это хорошо. К тебе уже доктор приходил осматривал - сказал; две недели
домашнего режима и никаких прогулок.
- Что ж поделать. - обречено вздохнул Сережа; и взглянул на компьютер и
"видик" ему показалось, что они злорадно хихикнули: "Вот теперь ты
останешься с нами на две недели..."
Мать еще поговорила что-то, а потом; вздохнув тоскливо, указала на
принесенные мультяшки и ушла к подруге-соседке.
В квартире остались только Сережа, да котенок Томас, который сидел около
их круглого аквариума и неотрывно глядел своими светло-зелеными глазищами за
золотистой рыбкой:
- Томас! Кис-кис-кис...
Котенок запрыгнул на кровать и сладко мурлыча, улегся на груди у
мальчика.
- Томас... Томас... - шептал Сережа, прислушиваясь к свисту ветра и
глядя, как снег, отлетал вниз по стеклу.
Вдруг он увидел, что по подоконнику бегает, какая-то маленькая фигурка;
он вскочил с кровати, подбежал и увидел спасенную им белку. Увидев Сережу
она встала на задние лапки и пискнула:
- Открой.
Сережа, не зная что и думать, поспешил открыть балкон; белка тут же
юркнула в проем, а Сережа, вздрогнув от холодного порыва тут же эту дверь и
захлопнул.
Котенок и белка, словно закадычные приятели, тут же стали играть;
перепрыгивать друг другу через спину, ходить на задних лапах, а потом
белочка, усевшись на кресле возле Сережиной кровати пропищала:
- Неужто думаешь, я забыла про подвиг твой, маленький человек? Неужели
думаешь в болезни оставлю тебя скучать? Я все уже рассказа, той кого ты
зовешь Светолией и она восхищена твоим поступком. Она еще отблагодарит тебя,
а пока очередь за мной... Ложись на свою кровать и ничему не удивляйся...
тебе только захочется увидеть волшебство, ну а я помогу тебе.
Сережа улегся на кровать, а белка запрыгнула к нему на лоб - теперь
мальчику, казалось, что там теплый блин лежит. Котенок же устроился у него
на груди.
Тут мальчик увидел, что одеяло стало подниматься волной, застлало уже всю
комнату и вдруг опустилось на него...
Исчез и вой ветра, и слабость в теле: Сережа стоял на лесной тропинке, а
вокруг него возвышались огромные, покрытые шишковатыми наростами стволы
сосен, дубов и ясеней, могучие их ветви переплетались над головой, откуда
падал темно-изумрудный, туманный свет; пахло хвоей, земляной сыростью и еще
чем-то древним, таинственным.
Под ногами мальчика что-то хрустнуло и нагнувшись, он увидел белку,
которая только что-то разгрызла грецкий орех.
- Ну что? - пропищала белка. - Знаешь ли последний указ, повелителя
древнего леса Томаса-серого?
- Как, Томаса? - удивился Сережа. - Моего Томаса.
- Указ Томаса четвертого, серого. - торжественным голосом поведала белка
и тут в руке ее обнаружился свиток, который она и зачитала:
"Нынче, поданные мои, объявляю вам следующее: кто из вас добудет мне
рыбку золотую, из моря-океана, да принесет во дворец мой, награжу всем чем
пожелаете. Подпись: Томас". Вот взгляни-ка сам.
Сережа нагнулся и увидел, что действительно то, что прочитала белочка,
было написано крупными, древними буквами на желтом толстом листе, внизу еще
красовалась печать с короной, а так же изображение Сережиного Томаса,
которое мяукнуло мальчику.
- Неплохой указ. - изрекла белочка и проглотила орех. - И почему бы нам
счастье не испытать? К тому же, неплохой повод осмотреть владенья Томаса
четвертого - серого. Ведь ты никогда не был здесь, не так ли? Ну, пойдем, я
тебе все покажу.
- Пойдем, пойдем! - прошептал Сережа, ему не терпелось увидеть какие-то
чудеса, а вот вопросов - что это за место, да как он в него попал, у
мальчика не возникало.
Чувства его были как наяву - он мог трогать и чувствовать мшистую кору
древних деревьев; но в тоже время, он почти совершенно не чувствовал своего
тела и мог, если не летать, то, по крайней мере, высоко подпрыгивать.
- Ну что же. - грамота в лапках белочки скрутилась и исчезла куда-то.
Белочка махнула пушистым хвостом и побежала впереди мальчика.
Вскоре с большой тропы они завернули на маленькую тропку, где Сережа
задирал голову, разглядывая огромные гнезда сплетенные среди верхних ветвей;
раз там даже зашумели крылья, от которых задрожали ветви и плавно кружась
слетели несколько листьев.
- Вот так да! - только успел произнести мальчик, а пред ними уже
открылось широченное озеро - такое, что противоположный его край едва был
виден.
- Солнце, солнце помоги, мост из радуг протяни! - пропела белочка, и из
теплого неба стремительно пало мягкое пышущее цветами облако; растянулось
над озером в радужный мост.
- Здорово! - засмеялся Сережа. - Только мы в воду не свалимся? -
спрашивал Сережа, осторожно ступая на дымчатое многоцветие.
- Свалимся, не свалимся - не все одно - ты только не бойся ничего!
Белочка побежала по радуге, ну а Сережа поспешил за ней.
- Не останавливайся! Не останавливайся! - звенел тонкий голосочек; но
Сережа все-таки не удержался - взглянул вниз, когда увидел под собой, в
прозрачной на многие метры воде, какое-то движенье: глянь, а это русалки -
девы с длинными темно-зелеными, синими, или иными, цвета водорослей
волосами, кружат водный хоровод. Смеются, а в центре их круга, словно
пламень, колышется подводный цветок.
Радуга под Сережиными ногами расступилась и вот он уже бултыхнулся в
воду; тут же погрузился в эту прохладную, пронизанную солнечными облаками
глубину; забулькал, засмеялся, когда понял, что не нужен ему воздух. Русалки
вместе с ним опустились на глубину, подхватили в свой хоровод, а из пещерки,
которая изумрудно сияла в подводном холмике вдруг выплыл водяной, весь в
изумрудной чешуе, с длинным рыбьем хвостом и с выпученными, сиреневыми
глазищами. Он пригласил Сережу на пир, однако тут подплыла белочка и
тоненько пробулькала, что они торопятся к морю-океану, дабы изловить золотую
рыбку для его величества Томаса-четвертого серого.
- Что ж, то не простая задача. Золотая рыбка - королева морская, но
испытайте счастья. Проведу я вас реками подземными да озерами до самой
хрустальной горы, ну а уж дальше вы сами добирайтесь!
- Спасибо, водяной! - хором благодарствовали ему Сережа и белочка.
А водяной, как свиснет - тут же подплыли две рыбы: один осетр
трехметровый, у него, между плавников золотых и устроился Сережа; ну а
вторая рыба - обычная щука, у нее на спине белочка пристроилась.
Как сорвались вперед две рыбы: впереди щука летит, словно звезда падучая
светит, позади Сережин осетр златом сияет, а от скорости то аж дух
захватывает: по подземным переходам, по озерам, над которыми земля куполом
сходится, ну а дно алмазами светит. Вылетит в таком озере осетр метров на
пять из воды, метров двадцать пролетит, да и обратно в воду бултыхнется -
Сережа даже и закричал от восторга!
Но вот и хрустальная гора - под ней воды не текут, вынырнули на свет
небесный щука, да осетр - Сережу да белочку на берег выпустили, хвостами
махнули, да и обратно, в глубь водную ушли.
Смотрит мальчик по сторонам, диву дается: вокруг сады диковинные - есть
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг