зарю розоватыми и темно-голубыми покрывалами скрывающие звезды на востоке,
над лесной кромкой; он протянул к этой заре руку, ожидая, что и она протянет
к нему руку, поцелует его, скажет ему что-нибудь в утешение.
"А ведь мне раньше снились все эти монстры, все эти тесные, жуткие
лабиринты, и я вовсе не отвергал их - нет, мне это нравилось - это было, как
продолженье дневной игры. У меня и голова тогда не болела, потому что я
позволял этим монстрам находится в моих снах, а вот только попытался
восстать, как и они цепляются, сражаются, не хотят из меня уходить. Клянусь,
что никогда не сяду больше за эти игры! Сегодня же в лес пойду!"
Только успел он так про себя поклясться, как хлопнула дверь и раздался
усталый возглас матери:
- Что же ты себя морозишь? О-ох - в комнату и не войти! Ты же простыл!
Сашка да что же ты!
Она протащила его в комнату, захлопнула дверь балкона и приложила руку к
его лбу, сама вся вздрогнула, побледнела больше прежнего:
- Да у тебя же жар! Сережа! - на глаза ее выступили слезы.
А Сережа тут почувствовал, что его бьет озноб, он и сам заплакал,
вспомнил, как ночью бегал по улице в одной рубашке, в домашних тапочках на
босу ногу, сам заплакал и прошептал:
- Прости, пожалуйста.
- Так ты ложись, окно не вздумай открывать. В школу сегодня не пойдешь и
вообще из дома ни нагой, и к компьютеру и не подходить. Лежи. - она как-то
неуловимо быстро разобрала Сережину кровать, подхватила его за руку,
уложила. - Сейчас я доктора вызову, лежи, лежи!
Тогда Сережа понял, что в лес он ни в этот, ни в следующий день не
пойдет, и такая тоска его охватила, что почувствовал он себя совсем плохо и,
когда пришел доктор, обнаружилась тридцати восьми градусная температура.
Доктор внимательно его осмотрел, прописал лекарства... к вечеру
температура поднялась до тридцати девяти с половиной. Сережа метался на
кровати, звал то Олию, то Светлицу, просил чтобы открыли окно, впустили
ветер; мать плакала над ним, звонила на работу к отцу и он приехал раньше
обычного с большими сумками полными фруктов; склонился над стонущим Сережей,
поцеловал его в лоб (чего никогда раньше не делал); заботливо спросил
что-то. В ответ Сережа попытался улыбнуться...
Потом стал просить, чтобы прочитали ему русскую сказку, и тут
обнаружилось, что ни одной книжки с русскими сказками в доме нет (у них
вообще было мало книг), тогда отец позвонил куда-то и книгу вскоре
принесли...
И вот Сережа, плавая где-то между темными волнами забытья и запертой
комнатой, где устоялся болезненный, душный воздух, пытался понять,
представить те слова, которые читала своим усталым голосом мать. Но все
расплывалось; просачивалось...
Перед ним появился огромный экран, за котором набухало ядовитым желтым
цветом гороподобное облако; в центре его кислотной тусклой слезой
пульсировала слеза, источник отвратительных слизистых монстров, которые
летели без конца из этого облака на Сережу, а он, меняя в руках всевозможное
оружие, без конца крушил этих чудищ, он кричал от отвращения, он хотел
вырваться, он хотел убежать, он хотел совсем, совсем иного; но не в силах
был хотя бы сойти с места: бездыханные монстры падали и падали, погребая его
постепенно под своей массой.
Он задыхался; он рвался куда-то вверх, прочь от этого ядовито-желтого
облака, он закричал в отчаянии - два имени слились в один отчаянный вопль:
- СВЕТОЛИЯ!!!
* * *
За окном свистел ветер, иногда он вдруг усиливался, гудел, врезался в
стекло тугим ударом и тогда казалось, что эта тонкая стеклянная полоска не
выдержит, лопнет и в комнату ворвется снежная пурга, которая, словно бы
забыв, что уже пятый день весны во всю надрывалась на улице. Полчища темных
снежинок врезались в окно, скапливались на подоконнике; опадали на балкон.
Сережа поднялся с кровати, подошел к окну - хоть бы издали увидеть лес -
ничего, только снег да снег, и ветер воет тоскливо, заунывно, словно серый
волк, голодный, одинокий.
- Сережа, ложись немедленно в кровать. - усталый голос матери; она
остановилась в дверях, а когда Сережа улегся, пошла обратно на кухню;
загремела там посудой, тоскливо и неразборчиво молвила что-то.
Белый потолок, люстра, вой ветра за окном и невыносимо тяжелый,
недвижимый воздух - стоило Сереже только представить как ручеек бежит,
звенит в канаве, как золотится ледовое озеро под светло-синим небом, как
березки белеют - так болью сердце сжалось - ведь не вырваться ему из комнаты
- так и смотреть на эти стены, так и слушать вой ледяного ветра за окном...
Он сел на кровати, переводил взгляд с компьютера на "видик" - тогда он и
позабыл уже о своей клятве... Хотя воспоминания о монстрах и узких
лабиринтах, под ядовитым небом совсем не радовали его, он даже и понимал,
что принесут они ему боль да усталость, что будет кружиться голова, и где-то
среди стен тех лабиринтов померкнут лики Светлицы и Светолии - он все-же
подошел к компьютеру и через минуту с каменным, посеревшим лицом с
затуманенными глазами уже видел перед собой и лабиринты, и выпрыгивающих
навстречу чудищ, и он стрелял по ним (предварительно сделав потише звук,
чтобы не услышала мать), а потом, через час игры; бросился к окну, со
скрипом провел по нему мокрой ладошкой и застонал:
- Светолия... Светолия... Может быть, ну где же ты?!
Но некто не отозвался и только ветер свистел со страшной тоскою, и метель
выла зло, беспрерывно...
Тогда Сережа попытался представить, как через такую же метель пробивалась
Светлица; делала шаг за шагом, все вперед, совсем одинокая, знающая, что не
будет у нее счастья молодости... Голова невыносимо разболелась: чудилось,
что из метели тянуться, извиваются слизкие щупальца, ревут чудища, а в руках
у него какое-то оружие, которое он хочет бросить да не может и все стреляет
и стреляет бес перерыва в этих отвратительных созданий.
Со стоном бросился он к компьютеру, выключил его, рухнул на кровать...
Ночь - ветер по прежнему воет, в комнате темно и одиноко; Сережа лежит на
кровати, уткнувшись лицом в подушку и беззвучно плачет; голова кружится, ему
хочется убежать куда-то из этого дома, обнять постигнуть что-то прекрасное,
чего он еще и постигнуть не может, в тоже время какая-то сила тянет его
сесть около "видика" посмотреть еще один фильм про слизистых мертвецов - ему
все это уже отвратительно, но так хочется вырваться, увидеть хоть что-то!
Хоть что-то! Необычное!
Скрипнула дверь и вместе с полоской света в комнату ворвался и чуть более
чем обычно оживленный голос его матери:
- Сережа, не спишь? Завтра передавали - никаких снегопадов, погода ясная;
до плюс десяти - весна наступила!
- Правда?! - Сережа подскочил с кровати, бросился к двери, обнял мать. -
Значит, завтра я смогу пойти гулять?! Да ведь?! Да ведь?!
- Нет, и не думай. Когда солнце нагреет, можешь выйти на балкон.
- Как, а в лес? Я бы сразу исцелился...
- Тебе надо соблюдать постельный режим. Когда выздоровеешь, пойдешь в
лес.
- Но я бы очень-очень хотел... - Сережа, понимая, что уговоры бесполезны,
вернулся к своей кровати, а только мать ушла, сразу бросился к окну.
Сначала он ждал, когда успокоится метель и все поторапливал:
- Ну же уходи, старая, довольно ты свистела да морозила! Звезды,
звезды...
И звезды засияли; метель вдруг оборвалась, вместе с обессилевшим северным
ветром рухнула куда-то к земли, уползли последние рваные тучи, и вот уже
засиял за окном сказочный, озаренный месяцем пейзаж: за белой рекой,
гладкими серебристыми раздольими спали перед утренним пробуждением поля и
дальше леса озаренные небесами...
Сережа понял, что не сможет заснуть, зная, что за окном его такая
красота, такое раздолье, такие звезды, такие дороги под этим небом! И еще он
вспомнил, как в прошлом году он с мамой ходил в зоопарк, там в одной
застекленной клетке сидела тропическая птица и люди стояли и смотрели на
диковинку, теперь он почувствовал себя этакой птичкой за стеклом, этакой
диковинкой необычайной, на которую с удивлением смотрели все эти бескрайние
просторы. Он осторожно открыл дверь на балкон и вышел из своей клетки;
выгнулся над улицей навстречу лесу, протянул к нему руки, и не опасаясь уже,
что его услышат, закричал со всей силы, срывая свой и без того хриплый
голос:
- Светолия!
Потом замер, с наслаждением вдыхая морозный, свежий воздух; вдохнул так,
что заболело в груди и выдохнул со всех сил:
- СВЕТОЛИЯ!
Эхо заметалось среди городских стен и вскоре затухло где-то вдали, а вот
на самой окраине леса будто бы белая свеча зажглась, пошла медленно и
услышал Сережа голос далекий-далекий будто из омута долетающий, будто через
преграду невидимую рвущийся, он выгнулся до пояса, рискуя упасть со своего
восьмого этажа на мостовую.
Конечно этот голос нельзя было спутать ни с каким иным: то Светолия, или,
как он ее звал - Светолия пела колыбельную, тихие слова мягко касались его
ушей - все там было про спокойный и долгий сон, когда тихо шелестят листья
на деревьях, когда спокойно на земле и из безбрежных звездных глубин
спускаются на серебряных кораблях сны, веют огромные облачные паруса, и
высоченные дворцы высятся над лесами, над водами рек и озер, и крылья легкие
раскрыты за спиной.
Далекий голос Светолии понес Сережу обратно в комнату, прикрыл за его
спиною балконную дверь, пронесся по комнате, а он, легкий словно перышко,
уже падал в кровать... нет летел к сияющему сыну солнца - Перуну, подставлял
лицо его мягкому, сильному свету и вдыхал солнечное пение. Он смеялся, и сон
был крепок - всю ночь целительный мед разливался по его телу...
* * *
Солнечные лучи, теплые пушистые, зовущие разбудили его следующим утром,
только поднялся с кровати - сразу бросился к окну, увидел лес, белые поля,
по которым уже кое-где спешили первые ручейки; он засмеялся, чувствуя, как
все в нем рвется пробежать сквозь эти поля, навстречу со Светолией.
Он быстро оделся и прошел на кухню.
- Да ты никак выздоровел? - устало улыбнулась ему мать, а он и впрямь
выглядел совсем здоровым, будто и не было никакой болезни, будто дни эти он
провел на свежем воздухе.
- Да, мама. Я совсем, совсем выздоровел. А теперь я должен пойти
погулять. - сказал он голосом столь уверенным, столь здоровым, что мать и не
нашла, что ему возразить - он и впрямь был здоров.
И через несколько минут, позавтракав, он уже бежал по мосту; еще через
несколько минут, запыхавшийся, но смеющийся, перепрыгивал через
многочисленные уже ручейки, звенящие на ясном поле. И еще не добегая до леса
он подняв голову к небу закричал громким, свободным голосом:
- Светолия! Светолия!
И она уже, светлая, с венком из подснежников, белая, словно береза,
стояла у края леса, улыбалась ему.
- Здравствуй, помогла ли тебе вчерашняя моя колыбельная?
- Да, ты настоящая волшебница, ты исцелила меня! - с восхищением
разглядывая ее озаренный солнцем лик, сказал Сережа.
- Ну, пойдем. Сегодня я покажу тебе подземные хоромы, познакомлю с
некоторыми жителями этого леса, а пока, если хочешь, расскажу тебе историю,
которую вспомнила сейчас, когда ты молвил про исцеление. Случилось это в
дальнюю годину, на земле Русской. Посаженный в тот год дуб возрос бы за это
время в великана могучего, которого бы и десять человек не обхватило. Тогда
и городов каменных не строили, только деревянные...
- Расскажи! Расскажи!
- Ты зовешь меня теперь Светолия? - улыбнувшись спросила лесная царевна,
подняв лик, к спускающимся между ветвей, частым световым колоннам.
- Да... но если хотите, буду звать, как вы сказали.
- Нет, нет - зови, как хочешь - мне это имя понравилось. А меня люди по
разному звали, каждый, кто, как увидит, так и называл. Вам людям свойственно
обозначать каким-то звуковым созвучием что-либо. Вот сколько вас Саш в этом
городе, а ведь каждый Сережа совершенно не похож на другого Сережу, каждый
целый мир в себе несет...
Она улыбалась и глаза ее, погруженные в солнечный свет сияли.
- А история? - напомнил Сережа.
- Да, конечно. Я просто вспоминаю... как давно, как давно это было! -
ослепительные слезы вспыхнули в глазах ее. - Был такой же день ранней весны
и тоже прошло последнее ненастье, только лес был несравненно больший...
* * *
Лучезар почувствовал, как что-то теплое, должно быть солнечные лучи,
коснулись его густых, русых волос. Чувствуя, горячее жжение в разодранном
кабаном боку, с трудом приподнял голову: и впрямь он лежал на залитой теплым
солнцем полянке, плотно окруженной старыми, раскидистыми тополями. На
полянке снег уже сошел и в центре нежной россыпью поднялись подснежники.
"Эх, надо же было так оплошать. Такого кабана опустил!" - Лучезар хорошо
помнил эту последнюю охоту, пошел на кабана один, без лука, с одним только
отцовским кинжалом в руке, хотел принести домой большого зверя, чтобы
доказать, что он уже настоящий мужчина - а то ведь уже двадцать лет, пора и
имя свое прославить. Кабан попался здоровенный, едва ли не с Лучезара
ростом. Юноша выжидал его на ветвях, и бросился на зверя с верху, хотел
перерезать кабану глотку, но зверь вывернулся, распорол юноше бок и убежал:
"Никто не знал, где я охотился. Никто не найдет." - он попытался подняться и
заскрипел зубами от невыносимой боли; вновь пробежали в густых его волосах
солнечные лучи и неожиданно девичий голос молвил:
- Полежи ты спокойно, добрый молодец. Сейчас брат мой Ворон-воронович,
целебных трав из кладовой моей принесет, я твою рану и заживлю.
- Дай же взглянуть на тебя, красна девица. - Лучезар простонал.
- Так и я на лик твой, добрый молодец, взглянуть хочу, да нельзя; лежи,
как лежишь.
Прилетел тут ворон, в клюве мешочек с травами целебными принес,
разгорелся костерок, целебным варевом повеяло - тут и заснул Лучезар.
А очнулся он уже в горнице: глядь за окошечком, озерцо, по нему льдины
последние плавают, а на них лебеди сидят; глядь по сторонам - во горнице,
все светло, да прибрано, на стенах шитье висит, то на полотнах, как наяву
вышиты то виды лесные, то поля просторные, то облака - только что не плывут,
а так - словно живые. А у кровати его сидит за рукодельем девица такой
красоты, что не в сказке сказать, ни пером описать; сама в платье кружевном,
светлом; а волосы светлые точно нити, из которых облака сшиты.
Как увидела, что очнулся Лучезар, так и спрашивает:
- Как ты жив здоров?
Засмеялся Лучезар:
- Да я совсем здоров! Теперь бы спасибо кабану тому сказал - не распорол
бы он бок, так не встретились бы мы с тобой, краса! Как же звать тебя?
- Березой зови - мать моя береза; березы сестрички мои, птицы да звери
лесные - братья.
Подивился Лучезар:
- Ну что ж - будь по твоему. Буду звать Березой.
Тут слово за словом - разговорились они и узнал Лучезар, что живет Береза
в лесу без людей; колдовству учится у духов лесных, а по ночам ткет полотна.
- Что же ты одна живешь, пойдем к нам в деревню, живи в нашем доме, места
для всех хватит и родители обласкают тебя, спасительницу сына.
- Нет, нет. Не зови, страшусь я с людьми жить. Всего милее мне
спокойствие лесное, и тебя спасла из жалости я... - потупилась тут Береза.
- Только ли из жалости?
- Нет, правду скажу: сердцем почувствовала, что мы одного частицы. Еще
только увидела лежащим, окровавленным тебя - сразу почувствовала...
- А я уже сказал, что никогда тебя не оставлю. А это слово мое, к этому и
добавить нечего. - он и сдержал свое слово, хотя и не думал тогда, что все
так страшно обернется, но это впереди, а пока же остался он на несколько
дней в доме Березы.
На пятый день и говорит:
- Проведаем же родителей моих, а то они убиваются, за мертвого меня
почитают. Только три дня у них погостим и обратно, в лес вернемся.
- Что же, воля твоя. - вздохнула Береза. - Только сердце мое беду чует.
- Но не могу же я оставить в неведении родителей своих...
- Воля твоя, Лучезар любимый.
И пошли они через лес дремучий; под старыми то древами еще снег лежит
темнеет, а на светлых то прогалинах уж и трава молодая пробивается; птицы
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг