Мальчик застонал, обхватив голову покатился по твердой, холодной земле;
при этом он стонал: "Всего этого нет... все это с экранов - мертвое,
холодное; загоняющие в рамки этих экранов! Нет я хочу быть свободным! Прочь
кровь из моей головы!"
Но ничего не происходило - пожалуй, слабость еще больше усилилась от этих
отчаянных выкриков. Он уже не мог пошевелится; лежал глядя на однообразное
небо и чувствовал, как медленно утекает в отмороженную, ржавую землю.
"Небо... небо..." - шептал он едва слышно, зато уж чувствовал как не он -
но призрак его, вооруженный оружием, жаждущий пройти еще сотню лабиринтов,
размолоть сотню этих отвратительных, склизких созданий - как двойник этот
заряжает оружие и уж стреляет в кого-то, отчаянно визжащего.
Мальчик крепко зажал уши и зашептал: "Ведь, всего этого нет. Ведь - это
рисованное небо - просто соринка пред истинным небом! Вот облако: гора
весноносное! Какое же ты было огромное, живое; как хорошо смотреть на тебя
было!"
И тут Сережа ясно представил себе - это облако. Он просто закрыл глаза и
представил; а потом, когда открыл, оно такое прекрасное уже плыло по
рисованному небу.
Оно рассекала эти однообразные, безжизненные линии, точно плуг
исполинский; словно шел там, по небу, некий могучий пахарь и вдавливал это
мягкое облако в блеклые, экранные цвета и разрезал их...
Вот все небо разошлось и льется на Сережу свет неба истинного: нет -
теперь свет этот показался мальчику через чур ярким: вот наступил закат, а
следом - звезд живые пылинки высыпали - миров бездна, просторов бескрайних
глубина.
Понял Сережа, что окружают его поля, представил их себе ясно: далекие,
нагретые благодатным солнцем за день, медленно на ветру колышущиеся;
вздохнул тихонько, впрямь почувствовал ароматы этих полей; разжал уши
услышал шелест трав; пение кузнечиков, и тихий, и радостный предсмертный
стон кого-то.
Поднял голову: и впрямь вокруг травяное раздолье колыхалось. Опять на
землю лег, смотрел на звезды, и все новые и новые крапинки средь них
открывал, а как представлял себе, сколь велики на самом деле эти "крапинки"
да какие до них просторы; так улыбался восторженно и вдыхал медленно
опадающий из этой выси ветер.
Потом, он закрыл глаза и обнаружил себя стоящим в зале, где беседовала с
метровыми мышами Светолия.
- А, вот и вернулся.
- Так здорово, Светолия! - воскликнул Сережа. - Совсем недавно все было
так мрачно, а теперь... Светолия, после этой схватки я еще лучше все понял!
Еще больше твой лес полюбил! Пойдем скорее погуляем там, среди деревьев!
Ведь сейчас там солнце светит?! Да ведь?!
В том, что там действительно светит Солнце, Сережа убедился уже через
несколько минут, когда птицей быстрокрылой, ласточкой весенней из залов
выпрыгнул!
Нет - он не боялся подняться над островом, да и над всем лесом. И вовсе
не удивлялся он всему этому: все выше над землею взмывал - он радовался
жизни!
Вот увидел, вдали у горизонта облачко, и понесся к нему. Какой красивой,
какой многообразной открылась ему тогда земля-матушка!
Он долетел до облака, пронесся по его белым граням, а потом поднялся еще
выше, вдыхая в себя ветры; распевая птичьи песни...
* * *
Через несколько часов он уже стоял перед мамой, а она с ужасом его
разглядывала, и, едва не плача, усталым голосом, спрашивала:
- Ты где ж был?
- Я в лес ходил...
- Что?!
- Да... то есть не в лес; то есть так... по улице, в общем.
Мать всплеснула руками и вздохнула устало.
- Но у тебя никаких следов на лице не осталось!
Сережа взглянул в зеркало и обнаружил, что, действительно, никаких следов
от побоев не осталось. Напротив, он выглядел совсем здоровым - таким, будто
несколько часов провел где-то в чистом поднебесье...
Мальчик неопределенно пожал плечами.
- Ну так вот, слушай! - продолжала усталая мать. - Я и так за тебя все
свои нервы потеряла. Не знаю, где ты там шлялся, но отныне такого больше не
повторится! С отцом я уже поговорила: отныне двое охранников будут тебя
сопровождать!
- Где?
- Да везде!
- Нет, мама!
- И слушать тебя не хочу, Сережа, особенно после сегодняшней выходки! Это
что же: просыпаешься, значит, утром, входишь на столе записка: "Мама, папа
не волнуйтесь - я скоро вернусь"... И целый день ты где то шлялся! Это после
того, как тебя какие-то подонки отделали! Что, думаешь, я должна была
думать!.. Нет, ты совсем, должно быть, глупый, Сережа!.. Фу, все нервы с
тобой вымотала: по крайней мере до лета, будешь ходить по улицам только с
охранниками!
Сережа пытался возражать, но мать устало, но твердо стояла на своем. За
этим спором их застал вернувшийся с работы отец - усталый и вымотанный. Он
даже и не заметил, что на Сережином лице не осталось следов побоев, покрутил
у него перед носом кулачищем и сообщил, что охранники его будут сопровождать
везде и повсюду, а если он станет возражать, так вообще попадет под домашний
арест (отец говорил вполне серьезно).
Той ночью Сережа огромной черной тучей летел над землей, сыпал в нее
молниями и ревел громами. Свод неба пред ним завесился непроницаемым темным
куполом, который, чем больше сыпал молниями Сережа и чем больше громыхал -
становился все темнее, земля же под мальчиком погружалась во мрак, будто
наступило затмение.
* * *
Отец обещал, что охранники будут следовать за Сережей везде за пределами
их квартиры - так и вышло.
Шел ли он по улице, шел ли в школу, или из школы - повсюду, в двух шагах
за ним следовали две верзилы, всегда напряженные, окидывающие весь мир
мрачным взглядом, выискивающих в каждом скрытых врагов, да к тому же
молчаливые - все их разговоры сводились к однозначным, тупым репликам.
Охранники раздражали, конечно, Сережу; и он, после нескольких неудачных
попыток найти с ними хоть какой приятельский язык, стал откровенно над ними
издеваться. Так, например, шли они по улице - Сережа неожиданно
останавливался - верзилам ничего не оставалось, как тоже останавливаться, да
и стоять с ним рядом по нескольких минут - Сережа смотрел на тучи или на
облака, верзилы же переминались с ноги на ногу и бросались по сторонам
напряженными взглядами. Потом Сережа срывался с места, со всех ног бежал по
каким-то подворотням, по городу, куда глаза глядят - только не в лес...
Охранники топали за ними; иногда начинали ругаться, но все же, никогда не
отставали.
Так прошли три мучительных недели. Наступил апрель, и весна цвела во всю
силу: землю и ветви покрыл легкий зеленый налет, последние льдины были
унесены течением рек, а пение птиц лилось с каждого дерева, даже, казалось,
с каждой ветви; все радовалось, все поднималось к солнцу, как и тысячу, как
сто тысяч лет назад. Вот только отделившийся от всего этого город по
прежнему ворчал угрюмо, коптил небо ядовито-желтыми парами, да еще сбрасывал
в реку какую-то ядовитую гниль.
И Сережа, к ужасу своему понимал, что заточен в городе, ведь, пока за ним
следовали охранники, он никак не мог пойти к Светолии.
Как-то раз, вместе с Максимом шел он по улице. Апрельское солнце уже
обсушило асфальт и теперь разливало тепло по коже, ласкало волосы - и никак
не хотелось уходить от этих лучей в тень - так они соскучились по этому
свету за зиму. Также радовался апрельскому солнышку и Томас, который
пристроился на Сережином плече. Зато оставались мрачными, по прежнему
напряженные охранники - для них не существовало весны - выглядывание
каких-то врагов - вот что занимало их в окружающем мире.
- Как же я хочу сбежать от них! - чуть ли не плача, шептал на ухо своему
другу Сережа. При этом он знал, что они вышагивают в трех шагах позади - за
послении недели, он научился точно определять расстояние до них.
- Есть у меня тут один замысел. - прошептал Максим.
- Какой же?! - воскликнул Сережа чуть громче, чем следовало. Во всяком
случае он вздрогнул, и переспросил значительно тише: - Какой же замысел? Ты
только потише говори.
- А замысел вот каков. - дальше Максим зашептал Сереже прямо на ухо. -
Метро. Понял? В метро ходят толпы народа, там мы сможем затеряться. Пусть
только эти гориллы попробуют нас там найти.
Сереже не разу не доводилось спускаться в метро: в школу он ходил пешком,
ну а если требовалось съездить в какой-нибудь отдаленный район так возил
отец на своем "джипе".
Мальчик согласно кивнул:
- Здорово! - и опять шепотом. - Хоть бы на денек от них вырваться. Все бы
отдал, чтобы... - он замолчал, покосился на заподозривших неладное и
подошедших еще ближе, настороженно слушающих верзил.
Ребята замолчали и молчали до тех пор, пока не завизжала отчаянно, словно
ее, одинокую, сдавливал некий великан - машинная сигнализация. Тогда Максим
шепнул:
- Прежде всего: больше всего народу в метро вечером - тогда все с работы
возвращаются. Часов семь...
- Хорошо, а под каким предлогом?
Максим взглянул на верзил, которые с напряженным, мучительным подозрением
разглядывали надрывающуюся сигнализацию.
- Этим то гориллам... А ничего им не будем говорить. Нет скажем, просто,
что хотим одну станцию для разнообразия проехать.
Испуганное визжание сигнализации неожиданно оборвалось, словно палач
отрубил ей голову, и на ветвях разросшейся над улочкой березы зашелся долгой
и восторженной песней соловей.
Через два часа, небо стало темно-голубым, и с запада стала расползаться
по нему светло-бардовая пелена. Что-то дикое творилось на оживленных улицах:
люди стремительно шли, проносились машины, и вновь люди, кто-то куда-то
заходил, кто-то откуда-то выходил: и никто не хочет чувствовать в полной
мере весну. Все ревет, грохочет, перемешивается - словно весь город охватила
предсмертная агония.
Сережа представил как спокойно сейчас на поле. Как медленно наливается
закатом небо и какой должна казаться безумной, похожей на агонию
города-прыща вся эта вечерняя, тленная суета. От ясного понимания этого -
мурашки по его коже пробежали и еще сильнее захотелось туда - на поля, в лес
- к сказкам, к тишине живой...
Они подошли к станции метро из дверей которой, словно под напором
вылетала серая, усталая масса.
- К экранам бегут. - прошептал Сережа и почувствовал, как игла
раскаленная в сердце кольнула.
- Что ты? - переспросил Максим.
- Да так, ничего...
Охранники, глядя на людские массы, раздраженно поморщились. Один из них
обратился к Сереже:
- Мы в метро не пойдем.
- Нет, мы в метро пойдем. - решительно возразил Сережа.
- Ну не положено. - как-то обиженно пробасила туша.
- Где записано, что нельзя?
- Нельзя, не полагается, не положено.
- Так, а мы вас и слушать не станем. Просто пойдем в метро и все. Что вы
нас: скрутите, домой поволочите? Вас самих тогда скрутят, а мы скажем, что
вы бандиты, хотели нас похитить! Разбирайтесь потом сами. - Сережа был
настроен довольно агрессивно. Он действительно жаждал вырвать этим вечером,
так как был истомлен городом и присутствием этих двоих не желающих ничего
знать, кроме бесконечного высматривания и напряжения.
- С отцом будет разговор серьезный. - начал было скучным и грубым голосом
зудеть второй охранник, но ребята уже не слушали: они повернулись и быстро
зашагали к дверям, в которое всасывался человеческий стремительный поток.
Томас испуганно вцепился Сереже в плечо, а тот, оглядываясь по сторонам,
говорил Максиму:
- Ну, давай - показывай. Я здесь ничего не знаю.
Когда они спускались по эскалатору в разодранную туннелями плоть земли,
Максим шептал:
- Верзилы на ступеньку выше нас: вон стоят - глаз не сводят. Ну, ничего:
сейчас мы дадим деру. Ты главное слушай: сходим сейчас с "лестницы" медленно
идем вдоль платформы, когда электричка подходит все идем-идем, а вот, когда
голос услышишь: "Осторожно, двери закрываются", подожди еще секундочку, а
потом в эти самые двери и прыгай. Здесь, главное, не упустить момент. Я это
в одном "боевике" видел.
Так они и сделали: сошли с эскалатора и медленно пошли вдоль платформы.
Народ клубился вокруг, голоса сливались в единый гул, а за мельканием
серо-темных тел невозможно было уследить - словно кто-то стремительно
перекручивал "кубик-рубик", да так стремительно, что едва пар не шел.
Позади сопели охранники.
- Слышь: давай на центр станции выйдем.
Сережа ничего не отвечал; шел совсем рядом от края платформы. Вот стал
нарастать рев и мальчик увидел, как из черного зева несется на него железное
чудище. Рев стал нестерпимым и Максим заорал ему на ухо:
- Вот это и есть электричка! Смешно смотреть: ты, как дикарь из леса,
глаза вытаращил - мчится будто на тебя чудище - змея стометровая! Я такое
тоже в фильме видел.
Электричка остановилась; двери пронзительно распахнулись и хлынули из них
набитые под высоким давлением бледные, усталые человеческие особи.
- Слышь, стой! - обиженно начал охранник; однако, Сережа взял Максима за
руку и они пошли еще быстрее, проскальзывая между тел.
Томас пронзительно мяукнул, вцепился в Сережино плечо еще сильнее,
расцарапал его до крови.
"Осторожно, двери закрываются!" - объявил неживой голос, однако народ
только начал вбиваться в душное, железное нутро и Максим шепнул:
- Рано!
Вот платформа опустела: набитые вагоны стоят еще с распахнутыми дверьми,
а вдоль в них идут быстро; да едва ли не бегут Сережа с Максимом: в двух
шагах охранники...
- Ну, повезет, не повезет. - шепнул Максим, когда они проходили около
какой-то двери. - С разбегу: три-четыре!
Они бросились в двери: впихнулись в эту усталую массу, и в тот же миг
двери захлопнулись; электричка дернулась, поехала стремительно набирая
скорость.
Сережа был вжат в стекло с надписью: "Не п ис о ться", но все же ему
удалось развернуться, увидеть платформу: там в нескольких сантиметрах от
него, неслись, расталкивали вновь набирающуюся на платформу массу,
охранники; были слышны даже их бессмысленные, крайне напряженные выкрики:
"Стой!", но поезд уже ворвался в черный туннель.
- И с котенком сюда! - раздался ворчливый женский голос. - Уберите
котенка-то! Кто вам... - Сережа зажал уши и ничего больше не слышал.
На следующей станции они были вынесены из вагона людским потоком и Сережа
уж думал бежать из этих подземелий, как Максим настоял на том, чтобы они
проехали еще с несколько станций, сделали две пересадки, и уж после этого
вышли в город - все затем "чтобы запутать следы, оторваться от погони".
Потому они вбежали в электричку и поехали дальше.
На второй пересадке случилось непредвиденное: Сережа, уставший от
голосов, от рева железного чудища, от блеклых цветов, закрыл глаза, зажал
уши и отвернулся к стенке. Максим же сам замешкался, рассматривая
изображение лабиринта станций. В общем, он выбежал на станцию, а про своего
друга стоящего с закрытыми глазами и ушами, вспомнил уже, когда двери
захлопнулась и чудище начало разгонятся.
- Сашка! Слышишь! - Максим забарабанил по окну.
- Тебя что ли? - дотронулся кто-то до Сережиного плеча.
Мальчик повернулся, увидел Максима, но слышать, что он кричит уже не мог.
На следующей платформе сошел, поехал назад, долго бродил по станции; потом,
решив, что Максима в этой массе уже не найти, вновь сел в электричку, чтобы
посмотреть, как бы побыстрее вырваться к городским окраинам...
Вот станция "Лесная" и как раз конечная. Сережа встал у стекла, осмотрел
вагон: опять усталые, погруженные в себя или в ленивую беседу лица. Людей не
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг