весьма недвусмысленное рычанье...
Но все ж они сдружились. Этими страшными вечерами, когда бабушка
наполняла болезненный, жаркий воздух кашлем, а дед, хрипел обезумевшим
голосом что-то на своем кресле.
В эти вечера и пес, и котенок убегали в соседнюю комнату, прятались там
под пустующей Диминой кроватью, да и лежали там друг против друга. Как
известно, кошки и собаки видят в темноте так же хорошо, как и при свете. Вот
Джой и отворачивался поначалу от котенка - положив голову на передние лапы с
угрюмым видом прислушивался к тем звукам, которые доносились из соседней
комнаты.
А Томас постоянно пытался его развеселить - бил лапкой по уху, или же
играл с пушистым, рыжим хвостом. Постепенно Джой привык к этому веселому,
теплому комочку, который так часто, да так нежно начинал мурлыкать - понял,
что он, в общем-то, хоть и легкомысленный, но все ж неплохой парень.
Джой несколько раз обнюхал Томаса и шумно повел ноздрей, что, по его
мнению, выражало:
- Ладно уж, станем приятелями.
Невыносимо становилось пребывание в квартире - есть было нечего - болезнь
все накалялась - старик пьянствовал, а есть было нечего.
И котенок с собачкой, глядя друг другу в глаза, решили действовать -
бежать из квартиры, найти пропавшего Диму, где бы он ни был...
Пропал где-то дед: он просто не пришел в один вечер, а бабушка, прибывала
в таком состоянии, что могла только плакать, да шептать, шептать, шептать -
моля у неба о внуке своем...
На улице, уже несколько дней, как зарядил дождь, - отчаянными
барабанящими порывами налетал на стекло, стучал у приоткрытой двери на
балкон.
Джой, чувствуя нависшую над старой хозяйкой смерть, завыл; а Томас уселся
в изголовье ее кровати, прижался пушистой щечкой к раскаленному лбу. От
прикосновения этого, от прокравшегося сквозь дождь урчания, бабушке немного
полегчала, и она смогла вымолвить:
- Миленькие вы мои, подойдите сюда... Ох, послушайте, что я вам скажу...
Вы... - она задыхалась, слова вырывались из нее отрывисто, словно
разодранные облака. - Вы уходите теперь отсюда, вы Димочку найдите - там и
вы ему в радость будете, да и он вам поможет... Все, - оставьте теперь
меня...
Она закрыла глаза и не кашляла больше - отрывистое дыхание ее становилось
все более спокойным, все более тихим.
Джой хотел было залаять, отогнать то незримое, что просочившись через
стены, обвивало старушку. Но тут он почувствовал, что - это никаким лаем не
отгонишь, и не стоит разрывать пустой брехней мрачной величавости этого
мгновенья...
Потому песик, не смея пошевелиться, замер, да и просидел так до того
мгновенья, пока незримое не отхлынуло, а бабушка осталась бездыханной - вот
тогда он завыл - пронзительно, завыл, вспоминая непостижимую людьми, тоску
далеких своих предков - волков.
А Томас уже пробежал к приоткрытой двери на балкон, и нетерпеливо забил
там хвостом - не понимал он этих нежностей, изливаний чувств. Котенок
признавал только действие, а потому и считал, что его друг без толку теряет
время.
Нет - Джой не торопился. Он был поглощен печалью, и пока не излил в вое,
хоть часть ее, не отходил от умершей своей хозяйки...
Уж затем он, опустивши голову и хвост, проковылял на балкон - туда, куда
за несколько минут до того так стремительно пронесся Томас.
Пес глянул своими слезящимися, черными глазами - котенка нигде не видно.
"Неужто оставил? Неужто не мог подождать? Тоже мне - друг!"
И Джою стало тогда совсем уж печально. Только тут почувствовал он, как
сблизился с котенком за эти дни - теперь же он чувствовал себя самой
одинокой и несчастной собакой на всем свете.
Вот он запрыгнул на мокрый от бьющих под углом дождевых вихрей стол и тут
увидел Томаса - он пристроился на ветви клена - в нескольких метрах от
балкона. Он мяукал нетерпеливо: "Да что же ты такой медлительный?! Скорее,
скорее - прыгай за мной!"
Одно дело прыгать с балкона на ветви кошкам - совсем иное - собакам.
Они находились на четвертом этаже и, взглянув вниз, Джой увидел темную
бездну стремительно поглощавшую мириады капелек.
В собачке взыграла природная гордость - что, какой-то там котенок не
испугался, перепрыгнул, ну а я перед ним струшу?
Джой отошел на несколько шагов, а потом стремительно разогнался - поджал
уши - рванулся вперед навстречу каплям...
В тот же миг рассекла небо слепящими ветвями молния, сразу же вслед за
тем затрещал громовой раскат...
Джой ухватился за ветвь, а она прогнулась под ним, стряхнула - собачка
перевернулась в воздухе и вцепилась в следующую, более толстую ветвь. Джой
повис, вцепившись в ветвь передними лапами и клыками - и эта ведь качалась,
но не в силах была его сбросить.
Легко, плавно, так будто по земле ходил спрыгнул - прошел к нему по ветке
Томас. А Джой, увидевши невозмутимость котенка, завилял своим намокшим
хвостом - мол: "Все хорошо у меня и совсем не страшно".
Однако, собачка не удержалась и на этой ветви - вновь небольшой полет -
вновь падение на ветвь, и оттуда уж - с отчаянным выражением в глазах -
последний прыжок - на землю.
Котенок, так легко, словно плавный падучий лист, перелетел с дерева на
землю и, одобрительно мяукнув, встал перед своим другом.
Теперь предстояло решить, куда идти. Они смотрели друг другу в глаза -
один, время от времени, начинал мяукать, другой негромко рычать, и, если
можно обличить в слова, те импульсы-чувства, которые между ними проносились,
то было бы это так:
"Пойдем за моим хозяином! Тут и никаких сомнений! Р-рав!"
"М-мяу! А знаешь ли ты где он? Он очень далеко, нам никогда его там не
найти..."
"Гррр... Ты просто трусишь! Я готов пройти до края мира, ради него!
Рассказать ему все! Решено!"
"М-мяу... Ты никогда до него не дойдешь. Ты собьешься с пути. Можно я
скажу тебе - моя хозяюшка нас примет с нежностью. Я чувствую, где она -
далеко, но ближе Димы..."
"Ррр... Придется пройти хоть до края земли - я, все равно, должен до него
добраться!"
Так и спорили они довольно долго - все же победа оказалась на стороне
котенка. Он, хитрыми уговорами, сокрушил уверенность Джоя. Он пообещал, что
хозяюшка его, поможет им найти Диму и выйдет это гораздо быстрее, чем если
они направятся на поиски сами.
И вот они повернулись, повернулись и стремительно были поглощены, рычащую
дождем ночью...
* * *
Фронты дождевых туч застлали небо на обширных территориях. И за сотни
километров так же шумело, так же озарялась ночь слепящими разрядами...
Дима сидел согнувшись за маленьким столиком, горевшая пред ним лампа
едва-едва могла высветить тетрадь, в которой Дима выводил тайным, ему одному
понятным шифром:
"15 июля.
Ну вот и середина лета, хотя какого лета я не знаю. Знаю, что где-то есть
счастье, что где-то есть ОНА, которой столько поэм посвящено в этих
тетрадях. Но я отвергнут от того мира - все продолжается по старому. Не
знаю, куда влечет меня рок, но я чувствую себя листиком попавшим в
отравленный стремительный поток. Листик влечет, листик мечет по камням, его
травит, его жжет и все несет и несет вперед - обессилевший, изодранный.
Мне завязали глаза и заткнули рот в тот же день, как я прибыл сюда. А это
уже - полтора месяца. По прежнему, с утра и до вечера нас дрессируют, но к
чему - то неведомо мне. По прежнему заставляют обучаться военному делу - с
утра и до вечера и перед глазами моими, к боли великой, уже и в ночи
вспыхивают эти винтовки, автоматы, затворы, полосы препятствий. Нас
сосредоточенно, выжимая все, что можно к чему-то готовят. Занятиями из нас
выжимаю все силы физические, чтобы мы не задавали лишних вопросов, не
думали. Чтобы мы вырабатывались, потом падали в этот проклятый сон, а потом
вновь начинали эту, неведомо к чему - изнурительную подготовку.
Да к дьяволу все это! Сколько можно! Это и так видишь каждый день - еще
писать об этом...
Со временем облик ЕЕ, так ярко запылавший в памяти моей, в то
единственное мгновенье нашей встречи - не затух. Против того, теперь всегда,
и в самые тяжелые минуты, я вспоминаю ее. Для сердца, души моей воспоминания
эти и нежны - одно мгновенье, вспоминая, я действительно счастлив - вновь
вижу ясное лицо ее, но потом приходит тоска - понимание того, что мы
разделены; страстная жажда разорвать оковы судьбы - вырваться, вырваться,
как орел из темницы.
Господи... Слезы тут... Стихи...
Когда свободный, он скован судьбою,
В темнице времен и тоски,
И сердце, как кровью там бьется мечтою,
И помыслы так высоки!
Но крылья сожжены - лишь сердце в груди,
И цепи холодны - хоть плачь, хоть зови...
И шепчет он в муке: "О, Солнце, взойди,
О, высвети поле небесной крови!
За ржавой решеткой, ко мне ты прильни,
И нежным объятьем меня исцели!
О, Солнце родное, меня ты взметни,
Возьми ты из темницы, из тленной пыли!"
В голове вихрятся сотни рифм, образов, но я уже не в силах больше писать
- слишком утомился за день. Рука дрожит, голова неудержимо клонится, почти
падает на стол - перед глазами ничего не вижу. Все слипается. Пишу наугад.
Продолжу завтра".
Дима непослушными пальцами сгреб тетрадь, изминая страницы, закрыл ее, и
спрятал под бельем в нижнем ящике стола. Затем, покачиваясь, протирая
слипающиеся глаз, доплелся он до своей койки, повалился на нее...
Несмотря на смертную усталость сон не шел.
Измученная, выжатая казарма храпела, ворочалась во сне; в черноте за
маленьким окошечком, что повисло под самым потолком, хлестал дождь. Вновь и
вновь прорезались там молнии, гулкий глас которых едва проходил чрез
бетонные стены.
По Диминым впалым щекам одна за другою скатывались большие, похожие на
капельки расплавленного свинца слезы.
"Одно лишь мгновенье..." - вихрилось в его голове. "-Сколько же я
вычерпал, глотнул из этого мгновенья... Да в этом мгновенье и вся
вечность..."
Мысли разбивались, мысли дробились - вспыхнуло пламя - полоса препятствий
- ровный солдатский строй - тошнотворная дробь выстрелов - тошно - тошно -
над всем этим - бетонные стены.
Погружаясь в темное забытье, шептал он со страстью, с болью:
"Быть свободным и безмятежным, как облако. Раскинувшись над родимой
землею, лететь туда, куда несет самый прекрасный ветер. Тот ветер, который и
есть свобода - ветер Любви. Свободы!.."
* * *
Катя... Милиционер отвел ее в отделение.
"Имя? Фамилия? Адрес? Кто? Почему? С какой целью? Имена сообщников? Где
они могут быть?"
Но Катя молчала. Она решила не называть не только Машеньку и Петю, но и
свою фамилию и домашний адрес. Она понимала, что - назвав своих родителей,
принесет им немало волнений. Понимала, что матушку ее, отца, сестру и брата
- всех их ожидают часы нервотрепки, а то и слез. Врать же она не умела -
потому и молчала, прямо смотря ясными своими очами на тех людей, которые ее
допрашивали.
День был жаркий, в помещении - душно; где-то за стеной голосила пьянь - в
воздухе повисло напряжение, злоба.
В помещении, помимо, приведшего Катю, было еще двое "стражей порядка" -
один, с красным опухшим лицом, нетерпеливо постукивая кулаком по столу,
сидел перед нею - другой рукой теребил пустой протокол.
Второй - стоял у Кати за спиной и от него несло перегаром, перемешанным с
одеколоном. Приведший же девушку, стоял рядом со своим начальником, гневливо
поглядывал на Катю и трепал:
- Василий Романович, вы вон посмотрите - глазки вам строит. А я говорю -
целый у них там притон. Я уже рассказал, как все было - это же
профессионалка. Не в первый раз! Сама то - мордашка хорошенькая, тем и кроет
своих дружков. А они уходят! Что время то терять... Подправить бы мордашку -
у нас же все улики...
Катя оставалась совершенно спокойной - ничто не дрогнуло в светлом лике
ее и очами она с жалостью смотрела на этих напряженных, несчастных от своего
раздражения, видящих вокруг мрак, да преступные замыслы людей.
- Помолчи! - оборвал своего подчиненного начальник. - По указанному
адресу уже выслан наряд... А ты девица - долго ты еще собираешься
отмалчиваться... Тебе бы... - он сжал кулачищи свои и взглянул в окно, за
которым сидела на древесной ветви, какая-то маленькая птичка, смотрела не то
на него, не то на Катю.
- Обыскать ее! - рявкнул начальник.
Катю отвели в комнату, где пришлось ей раздеться. Занимавшаяся этими
делами женщина тщательно обыскала ее, но так ничего и не было найдено -
студенческий билет остался в сумке - с книгами, и с едою...
Она оделась, и вновь ее привели к начальнику, входя в комнату, услышала
она обрывок стремительного разговора:
"Да, точно, никаких результатов... Там точно должно было что-то
находится... Да - возможно... Объект до конца месяца должен быть найден...
Ни адреса... ни родителей..."
Таким образом, Катя поняла, что Машеньке и Пете удалось бежать - чему и
была рада...
"Никаких улик" - проворачивалось в голове начальника, когда Катю ввели в
комнату. "Но она должна что-то знать - она должна назвать нам имена
сообщников, за те часы, которые по закону мы можем ее держать. К черту -
мордашка хорошенькая, ясная... Но к черту эти предрассудки - тут
преступность, тут люди из-за наркоманов этих гибнут. Она - наша единственная
зацепка."
- Вот что, красавица. Назови, где проживаешь и будет все хорошо. Ты ведь
не хочешь больше неприятностей?
За Катиной спиной вновь стоял "страж порядка" с перегаром - вновь за
стеной вопил пьяной. У Кати разболелась голова - как ей хотелось стать
птицей и выпорхнуть в окно, да в небо свободное!
Но внешне она оставалась совершенно спокойной.
- Ты знаешь, что мы так или иначе должны выйти на твоих сообщников? Так
или иначе - понимаешь? Тут дело знаешь какое... - болезненный жар повис в
воздухе. - Отделаем тебя так, что мать родная не узнает... Отвечай. -
начальник треснул кулачищем по столу.
Катя ясным своим честным взглядом неотрывно смотрела прямо в напряженные
глаза его, и он не потупил взгляд - ему было мучительно больно за
происходящее, за свои слова, за то, что он сам, как раб, не в силах
вырваться из того, что должен был делать. Ему было тошно от самого себя, от
тех слов, которые он совсем не хотел говорить...
- Ну что взяться за нее? - спросил тот перегарный "страж порядка" с
нечеловеческим лицом - и видно было, что ему и впрямь хочется "взяться", что
ему ничего не стоит и избить девушку до полусмерти.
И вот начальник замер, глядя на это светлое лицо, на это непостижимое,
жалостью к нему обращенное сострадание в очах; ему казалось, что в его
болезненный мир ворвался родник из мира иного, давно уж им позабытого... И
вот человеческая совесть боролась в нем, с жаждой раскрыть шайку - раскрыть
любыми средствами, ради повышения, ради денежной награды.
И неожиданно он твердо понял, что ничего он от нее не услышит. Ее могли
избить и до полусмерти, ее могли провести через любые муки - в ее спокойных
глазах он прочел, что ничего она не скажет - это была уверенность, это была
твердость, от которой дрожь пробежала по спине начальника.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг