Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
жаждал вырваться от них - но сил то не было! Я мог только смотреть и умирать
   В этих глазах были бездны  страданий,  бездны  какой-то  не  представимой
боли. Господи, да что же видела она в этом Аду?!  Может  ей,  этой  девочки,
довелось увидеть самое ядро боли, что-то такое, чего я  и  представить  себе
боюсь.
   Но на меня она смотрела так, словно бы меня и не было.
   Она отошла было, но тут же и вернулась, и встала голыми коленями  в  снег
возле меня.
   Из кармана она достала бутылку, приставила к моим губам - сделал  глоток.
Теплое, вязкое раскатилось по горлу, разлилось в животе. Кровь. Не знаю  чья
это была кровь... Прочь мысли! Не знаю... не знаю... не знаю...
   Я выпил, наверное, половину бутылки, когда девочка отстранила ее,  встала
и канула в черноте теперь уже насовсем.
   Кровь прибавила мне сил. Я смог приподняться, вновь побрел.
   Сотрясаясь от порывов ветра, я часто обо что-то спотыкался, падал...
   Тьма наступила кромешная,  потому  я  и  заметил  избушку,  когда  только
налетел на нее. Ведя рукой по  стене,  дошел  до  двери,  которая  оказалась
распахнутая настежь.
   В избушке, где и сижу сейчас, пишу  эти  строки  -  спертый,  болезненный
воздух. Здесь нет ни одного живого человека.
   В одной комнате стояла на столе, догорала масляная лампа. С ее то  светом
обнаружил  я,  лежащую  на  кровати  мертвую  женщину,  со  страшно  впалым,
пожелтевшим лицом. И после смерти на лице ее осталась мука: судорожно сжатые
синие губы, лоб, щеки - все лицо исцарапанное, а ногти на руках обломанные -
видно в боли, в горячке пыталась она вырвать себе глаза...
   Господи,  почему  же  я  пишу  об  этом  с  равнодушием?  Почему  же   не
содрогаюсь?.. Не потому  что  огрубел  настолько  -  просто  эта  боль  выше
вздохов; да и времени, на эти чувствоизлияния нет.
   На полу валялась разбитая рамка, а рядом - скомканная, надвое разорванная
фотография. Распрямил, разложил на столе: на фотографии молодая семья -  муж
(не знаю, где он), жена (это ее изуродованное болезнью  тело  лежит  в  двух
шагах на кровати), мальчик (теперь я вспомнил - рядом с дверью споткнулся  я
об лопату и об какой-то кулек - земля то твердая, не смогла ее разбить...) -
не смогла ее разбить девочка.  Милая  девочка  обещавшаяся  стать  настоящей
красавицей - это она, мило улыбаясь, обнимает свою маму на фотографии -  это
ее призрак встретил я в снегу...
   Да - я обыскал здесь все - совершенно никакой еды. Зато  отметил,  что  у
мертвой женщины перерезана вена на руке, будто вампир высосал из нее кровь.
   Такие вот романтические стихи..."

     *    *    *

   Катю выписали из больницы в один из последних августовских дней.
   О - как же давно ждала она этого дня!  Как  много  раз,  прохаживаясь  по
дорожкам, пышного больничного парка, смотрела она на стену. А в глазах  было
спокойствие - спокойное,  похожее  на  речной  поток  стремление,  выйти  на
свободу.
   Она бы давно бежала, если бы не родные, любимые ей люди - одно  понимание
того, что таким побегом доставит им новые волнения, останавливало ее...
   И вот этот день наступил! Дома устроили  праздник,  где  во  главе  стола
сидела Катя, и все заботились о ней, дарили подарки, старались рассмешить.
   И Катя благодарила, Катя улыбалась, но улыбалась из вежливости. Потом, по
просьбе гостей, села она за рояль, наполнила гостиную музыкальными  волнами,
среди которых с особым чувством прозвучало "К Элизе"...
   Взгляд ее очей часто затуманивался, и многие отметили, что прибывает  она
в задумчивости, а самые проницательные сказали бы, что она - влюблена.
   Да, Катя была влюблена. Влюблена  в  того,  безымянного  для  нее  юношу,
которого лишь мгновенье видела.
   Девушка от природы спокойная - и любовь ее была  спокойна.  Без  пламени,
без жара день ото дня, несла она в себе это чувство...
   В дневнике ее были такие строки:
   "...Пыталась отвести его из  своего  сердца.  Нет  -  поняла,  что,  если
отведу, то буду не искренна со своей совестью. Если одно мгновенье  вдохнуло
в меня любовь на столькие месяцы, то не это ли любовь, не  это  ли  небесное
предначертанье? Ведь бывает так, что общаешься с хорошим человеком и день, и
месяц, и год, и ничего, кроме чувств  дружеских  к  нему  не  испытываешь  -
значит, с таким человеком и суждено остаться друзьями. А  тут  -  от  одного
только мгновенья - на целые месяцы, а в дальнейшем, может,  и  на  годы  так
ясно я Его помню. И он останется в  моем  сердце.  Верю,  что  судьбе  будет
угодно свести нас еще раз..."
   И вот в последний день лета, Катя подошла к  памятной  скамейке,  уселась
так же, как и тогда, смотрела на фонтан, и не  заметила,  как  теплые  слезы
покатились по щекам ее...
   Лицо ее - по прежнему светлое, по прежнему теплое, нежное...  Вот  только
печаль разлилась  в  сферах  очей  ее,  и,  выплескиваясь  оттуда  покойными
осенними волнами, придавало и всему лику ее,  вид  возвышенный  -  подобный,
наполненный  внутренними  грезами,  созерцанием  небесного  лик  можно  было
встретить разве что на иконах...
   Да - еще остались несколько маленьких, искусно зашитых шрамов под  правым
глазом. И ходила  она  заметно  прихрамывая  -  ведь  раздробленная  некогда
коленная чашечка, хоть и срослась, никогда уже не станет прежней -  и  врачи
ей категорически запретили бегать.
   Вот он - столь памятный тополиный дворик. За лето листва на  этих  древах
отяжелела, погустела и, кой-где, пробивалась уже  солнце-златистыми  или  же
бардово-рассветными вкрапленьями. Собираясь в дорогу, кружили  в  синеватом,
спокойном небе дворовые птицы, а старушки, так же, как  и  за  несколько  до
того, сидели на своей лавочке под тополями, да кумекали, повторяя без  конца
о последних происшествиях, показавшихся бы постороннему человеку ничтожными,
для них же - преисполненными особой значимости - ведь происшествия эти,  так
или иначе, были связаны с их двором.
   Катя поспешила пройти в подъезд, поднялась по лестнице  -  чердачный  люк
оказался  запертым  цепью,  но  девушка  была  настроена  самым  решительным
образом. На одной из лестничных площадок нашла она железную скобу, вернулась
к люку - поддела скобу под цепь - дернула - цепь, выдрав  часть  прогнившего
люка, вылетела, змеей закачалась в воздухе.
   Катя прошлась по чердаку: сухая трава  на  полу  -  ее,  видно,  ворошила
милиция, но она вновь улеглась спокойно и благоуханно. По прежнему ниспадали
колонны солнечного света, так  же  кружили  в  них  пылинки.  Также  сидели,
грелись в траве голуби. При приближении Кати, они поворачивали  к  ней  свои
головки, разглядывали эту девушку со спокойным лицом, негромко ворковали  да
возвращались к своим голубиным думам.
   - Петя. Машенька. - позвала Катя и, хоть голос ее был негромок, его можно
было бы услышать в любой части чердака.
   Она звала их, хоть даже и не надеялась, что они  выйдут.  Звала,  хоть  и
готова уже была провести сколь понадобиться долгое  время  в  их  поисках  -
обойти все чердаки, все подвалы в районе - часы и часы потратить на поиски в
трущобах, лишь бы только найти их.
   Но они были  на  чердаке!  Раздался  звонкий  смешок  и  вот  уже  бежит,
распахнувши  свои  объятия,  смеется  Машенька.  Девочка   больше   прежнего
исхудала, платьице на ней совсем износилось - однако искусно было заштопано,
недаром Петя говорил про свою  сестричку,  что  она,  несмотря  на  возраст,
мастерски владеет иглою.
   Девочка зазвенела смехом - Катя наклонилась к ней, и вот они обнялись.
   Машенька счастливо заплакала:
   - Катя. Катенька. Вернулась. А мы тебя так ждали!
   Подошел Петя, он, видно, старался скрыть свои  эмоции,  однако,  ему  это
плохо удавалось. Он смущенно улыбался и, наконец,  тоже  подошел,  встал  на
колени, взял Катину руку и поцеловал ее. На глаза его выступили слезы, и  он
негромко, но с чувством, молвил:
   - Катя, нам известно все, что вы ради нас  пережили.  Как  бы  мы  хотели
отблагодарить вас, да, ведь, нет такой благодарности!  И  слов  таких  нету!
Позвольте только еще раз руку вашу поцеловать. -  и  он  взял  Катину  руку,
осторожно, как святыню поцеловал ее.
   Девушка вздрогнула, когда несколько теплых  слезинок  прокатились  по  ее
пальцам. Она смутилась и почувствовала, что тоже плачет.
   - Как же я рада, что вас нашла. Но, Петя,  Машенька  -  ладно,  не  стоит
благодарностей, расскажите лучше, как вы все это время жили. Я то и не ждала
вас на этом чердаке найти...
   Петя, с обожанием вглядываясь в лицо ее, вот, что поведал:
   - В тот день, мы убежали далеко-далеко, на самые городские  окраины.  Там
провели мы несколько дней, ну а потом вернулись сюда.  Знаете  ли:  на  этих
городских окраинах, все так холодно, неприютно - везде там сталь и бетон.  А
в этом старом доме, особенно на чердаке, живая душа, тепло есть.  Вот  мы  и
вернулись. И с тех пор вот как живем: днем тут сидим, ну а ночью, в  поздний
час, когда все уже спят мы потихонечку выходим...  Тут  после  милиции,  все
люки закрыты были, но мы один вскрыли...
   - Теперь я еще один сорвала.
   - Придется пристраивать цепь так, будто ее никто не трогал. Здесь  жильцы
такие - увидят, что цепь сорвана - сразу донесут... Так вот, Катя  -  только
ночью мы выходим.  Идем  по  подворотням,  сторонясь  больших  улиц  и  даже
случайных прохожих. Доходим мы до свалок и ищем там еду. Большая часть еды -
непригодная, сгнившая, но, порой, находим и почти свежую, ей  и  питаемся...
Вы так испугались, Катя, побледнели, но знайте, что для нас такая еда вполне
пригодна... Другого нам не хватает. Вы ведь отдали тогда рюкзачок - а в  нем
книги. Там и сказки были, и стихи, и даже два романа. Так  знайте,  что  все
эти книги я прочитал - читал вслух, Маше. А сказки  даже  по  несколько  раз
были прочитаны. Катя, нам не хватает книжек. Я знаю,  что  есть  очень-очень
много хороших книжек, к сожалению на свалке ничего, кроме  старых  журналов,
да газет не найдешь. Так вот - можно ли у вас попросить, чтобы  вы  принесли
еще книг.
   Катя обняла одной рукой Петю, другой  -  плачущую,  целующую  ее  в  щеку
Машеньку и, сама плача, не сдерживая уж своих слез, говорила:
   - Я не только книги вам принесу. Я и  еду  вам  буду  носить  -  забудьте
теперь об помойке! Слышите: даже и не вспоминайте больше про  эту  мерзость.
Теперь и отныне каждый день, я возьмусь за ваше воспитание...
   Да - Катя сдержала свое обещание. Впрочем - разве ж кто сомневался?
   На следующий день  начались  институтские  занятия,  однако,  Катя  почти
забросила учебу. И с утра не на лекции она спешила,  но  легкая  и  быстрая,
никем не замеченная, проходила в подъезд, поднималась на чердак, где ее  уже
ждали Петя да Машенька.
   Отныне не рванье, но вполне приличная, принесенная Катей из  дома  одежда
была на них. На  Машеньке:  темно-голубое,  длинное  платье,  да  еще  белые
туфельки, которыми она очень гордилась. Для Пети  же  была  темная  рубашка,
темный свитер, темные брюки и темные ботинки (он  как-то  сказал  Кате,  что
любит одежду темных тонов).
   Один за другим, день за днем, на чердак были принесены стулья,  несколько
полочек для книг - сами книги, числом не  менее  ста;  маленький  раскладной
столик, а также каждый день прибывала в достаточном количестве еда.
   Как то Петя спросил:
   - А что, у тебя дома не замечают, как  пропадают  книги,  стулья,  еды  в
холодильники становиться меньше?
   На это Катя совершенно честно ответила (впрочем, неправду она никогда  не
стала бы говорить - а просто бы промолчала):
   - Стулья, раскладной столик - то из  нашего  сарайчика.  Эта  мебель  все
равно стояла без дела. Книги же - то мои любимые детские сказки - они  лежат
у меня в ящиках - туда никто и не заглядывает. Что же касается еды -  то,  в
последнее время мама заметила, что я много еды  беру  с  собой  в  институт.
Хорошо еще, что она не спросит - ей бы  я,  даже  ради  вас,  не  смогла  бы
сказать - ей бы я всю правду рассказала...
   Катя учила этих  детишек  грамоте,  ведь  выяснилось,  что  ни  Петя,  ни
Машенька совсем не умеют писать. Учениками они оказались способными -  да  и
аудитория, что  не  говори  -  была  хороша...  Клекот  голубей,  спокойные,
медленно поглощающие друг друга минуты, уставший от жизни шелест  лиственных
облаков - даже отдаленный, кажущийся ровным гул машин - все  навевало  мысли
на спокойный лад, на вдохновение, на учение.
   Катя оказалась учительницей доброй и талантливой.
   Преданные ей Петя и Машенька самозабвенно проделывали те задания, которые
она им оставляли; и, зная, что  это  ей  принесет  радость  -  просили  еще,
дополнительных заданий.
   Меньше чем через две недели, они уже писали  под  диктовку  -  хоть  и  с
большим количеством ошибок, но, все же, прогресс был налицо.
   Еще через несколько дней научилась читать Машенька. По слогам, прочла она
"Русалку" Андерсена и, под конец расплакалась,  уткнулась  личиком  в  плечо
Кати, и все повторяла:
   - Бедная, маленькая русалочка! Как же она любила принца, как же  печальна
была ее безответная любовь... - но вот Машенька успокоилась, и  с  нежностью
заглядывая в Катины  очи,  молвила.  -  Но,  ведь,  русалочка  только  стало
облачком. Она, ведь, осталась жива, просто вознеслась к самым горам облакам.
Ах, как бы я сама хотел полетать среди тех гор! Катенька,  сестричка  вот  я
вас люблю и я вас люблю, как сестру, и как маму. Но я еще совсем  маленькая,
а когда я выросту то, ведь, ждет меня любовь такая, какая была у Русалочки к
принцу. Я даже и не знаю, и не чувствую еще, что это за любовь такая, но  вы
мне расскажите. Вот скажите - есть ли  такой  человек,  которого  вы  любите
также, как русалочка любила?
   - Да - есть. - с печальным вздохом отвечала Катя.
   - Как интересно! - глаза Машеньки аж засияли от любопытства. - А кто  он,
расскажите.
   - Я знаю только то, что нам предначертано  встретиться...  Но  сегодня  я
зову вас за город!
   - За город. - удивился сидевший поблизости Петя.  -  Да  что  ж  нам  там
делать, за городом то?
   - Сегодня - первый день октября, погода ясная, теплая. Поедемте за город,
там вас ждет новый урок.
   И вот они идут по октябрьскому лесу. Небо над ясное, светло-голубое.  Все
ветви иль золотистые, иль света зари - и кажется, что  каждая  ветвь  -  это
душа, в которой, вместе с каждым, пусть даже самым малым  ветровым  порывом,
пульсирует сердце.
   А листопад! Кругом, куда ни кинь взгляд  -  везде,  падают,  переплетаясь
целуются, печально шуршат листья. И вся земля уже усеяна этим ярким  ковром,
который так мягко и пышно сияет в солнечных водопадах.  Вокруг  все  в  этих
светло-печальных пушистых формах. Все в неспешном, древнем движении. И  даже
голоса птиц, летящих где-то над лесом, кажутся частью листопада...
   Вот журчит, плавно изгибаясь на обточенных камнях, лесной ручеек. Вода  в
нем темная, холодная - но в воде этой сама жизнь -  она  сильна,  упруга,  и
тоже, по своему печально.  Яркими  корабликами,  целой  флотилией  маленьких
человечков, плывут и плывут по темной воде листья.
   Катя, Машенька и Петя уселись под древним, раскидистым  кленом,  спокойно
роняющим свои большие, красивые листья.
   Машенька долго любовалась, потом молвила:
   - Я никогда не бывала в музее, только фотографии в твоей  книжке  видела.
Но я знаю, что это: собрание чудес людьми созданных. И мне  кажется  теперь,
что я в музей попала. Только еще лучший, нежели тот, который на фотографиях!
Люди не создали бы такой красоты.
   - Правильно. - кивнул Петя.  -  В  каждом  музее,  какие-то  свои  чудеса
собраны - где картины, где всякие  древности;  есть  еще  залы,  где  играют
музыку - то тоже, как музеи - только для  ушей.  Но  здесь  же  все  вместе,
воедино собранно. Здесь и музыка сладостная - как  же  листья  шелестят!  Не
думал, что от одних звуков, так вся душа пеньем наполняться может. Здесь же,
и картины - ну может ли даже самый  искусный  художник  вдохнуть  в  картину
такую жизнь! И здесь все древнее, древнее, как сама земля, и доброе  к  нам!
Просто чудо... каким кажется оторванным людской город от всей этой спокойной
красоты. Как здесь все непривычно сказочно и мило... А, может...  Катя,  как
ты думаешь - может ли здесь жить Баба-яга или леший,  или  Кот-Баюн,  или  -
русалка... Сам то я раньше считал, что сказки - это просто  выдумка,  а  вот
сейчас задумался.  В  этом  лесу  то,  наш  город  -  этот...  этот  гудящий
конструктор - он мне кажется совсем  нереальным,  просто  дурным  призраком,
среди этих лесов возросшим. Даже и возвращаться туда не хочется -  здесь  то
все так добро... Мне бы нарисовать все это.  Я,  ведь,  всегда  стремился  к
рисованию. И в том детском доме - и там я, когда мог, рисовал  -  жалко  что
тех рисунков не осталось... Хотя - нет. Все они были мрачными.  А  я  теперь
хочу рисовать все в жизни, все такое, какое оно есть - хорошее. Катя, нет ли
у тебя карандаша и тетради?
   Катя улыбнулась и достала из своей сумочки не только лист, но и подставку
для него, но и целый набор цветных карандашей.
   - Вот - это тебе. Мне Машенька как-то говорила, что  ты  рисуешь.  Вот  и
подготовила на сегодняшний день.

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг