был, что удар - словно бы сердце его, так к ней раскрывшееся, сжала она со
всех сил, да этим вот взглядом и плюнула в него.
- Все эти ваши словечки "вы летели", "я полетел" - все это, - и даже
извинения у вас просить не стану, - все это - пустой, нудный и я бы даже
сказала пошлый поэтический вздор! Да что это вы себе позволяете - бегаете за
мной, совершенно выбиваете из хода размышлений своими чувствоизлияниями - да
я вас и не знаю вовсе!
У Саши, от этого неприятия чувства его, которому он посвятил всего себя,
с которым он целое утро ходил, от исхода этого так долго ожидаемого
мгновенья забилась в голове боль.
Лестничный переход заметно потемнел, однако, Саша и не заметил этого. Он
еще раз взглянул на Аню, едва сдерживая крик, чуть попятился, не удержался
на краю ступени; повалился назад, ударился задом, и расшибся бы гораздо
больше, если бы не успел ухватиться за периллу.
Аня посмотрела, как он поднимается и самодовольно усмехнулась:
- Вот, а вы говорите - "крылья выросли" - какие же тут крылья, когда вы
так падаете? Нет у вас никаких крыльев - только вранье на языке! Зачем вам
понадобилась говорить эти пошлости про полеты? Да вы и не летали никогда!..
А теперь оставьте... Да летите, летите, летите... далеко-далеко от этого
места!.. Да, и больше не тратьте часы у моего подъезда! - она повернулась и,
направляясь к своей квартире, уже через плечо бросила. - Да вы и не летали
никогда.
Громко, раздраженно хлопнула дверь, а перед Сашиными глазами плыли темные
круги. Кровь жарко пульсировала, сжимаясь у висков. Отчаянье - он, даже, и
не знал, что делать дальше - идти ли домой, по городу ли ходить... Проходили
минуты, - боль не унималась: "Что же делать мне теперь? Как же она крылья
мне, лишь несколькими своими словами оторвала!"
Только тут он заметил, что на лестничной площадке лежит довольно густая
тень, взглянул на стекло и вот, что увидел - там, со стороны улицы, повисло,
прильнувши к самому стеклу некое темное облачко.
Саша привстал, подошел ближе, да тут и вскрикнул, отступил, узнавши за
призрачными контурами фигуру Вэлры. Он увидел и ее черные очи. И еще он
увидел, что она плачет - смотрит на него, и плачет.
Ужаснувшись, Саша отвернулся, побежал вниз по лестнице и, вырвавшись из
подъезда, не разу не остановившись добежал до своего подъезда.
* * *
Город в котором жил Саша, разделялся на две части парком. Одна часть - то
недавно возведенные небоскребы - то было царствие больших залов, огромных
комнат, бетонных стен, стекла, стали - эти черные громады были столь
массивны, что за ними и неба не было видно; а деревьев между ними почти не
было - те же, что были - стояли жалкими, ссохшимися, угрюмыми и почти
безлиственными, так словно они не были рады самому факту своего
существования.
Между этой, новой частью города и старой, зеленел парк, в центре которого
поднималась белокаменная, старинная усадьба. Своеобразным мостом между этими
двумя частями города, являлся то полукилометровое здание, у которого
прохаживался, в ожидании Ани, Саша.
Старая же часть города застроена была домами пяти и девятиэтажными - в
общем, поставь их рядом с небоскребами и покажутся они карликами. Между
старыми домами зеленели дерева, ну а небоскребы - высились в некотором
отдалении, над всеми ними черными горами.
В одном из этих то домов, на восьмом этаже и жил Саша.
К его комнате примыкал балкон, сейчас занавешенный бельем, а в обычное
время - плотными, темными занавесками. Дело было в том, что соседний, тоже
девятиэтажный дом стоял от него довольно близко (метров десять - не более)
и, если бы не занавешивать окна то вся твоя жизнь, пусть и случайно
подмеченная, будет перед глазами тех соседей. Некоторые из этих людей
дружили, перекликались с балкона на балкон, и, даже, перевешивали от окна к
окну веревки, на которых, в летнюю пору, высушивали белье.
Прибежавши с неудачного свиданья, Саша повалился на свой диван и,
уткнувшись головой в подушку, пролежал несколько часов. Из-за слоев
сушащегося белья доносились голоса: детский смех, какие-то хлопки, шелест
листьев, отдаленный рокот машин - все это был какой-то совершенно иной,
бесконечно отдаленный от Саши, неприятный ему мир...
Вновь и вновь вспоминал он прошедшие часы и они казались ему столь же не
реальными, столь же призрачными, как и перекликающийся, весь переплетенный
шелестом листьев и голосами людей мир за окном.
Вот на улице уж стало темнеть, а Саша все лежал на своей кровати,
уткнувшись головой в подушку; все вспоминал Анну, а над нею вспыхивал образ
Вэлры - и каждый раз, как вспыхивал этот образ - дрожь пробегала по Сашиной
спине.
В густеющих сумерках, с балкона раздалось хлопанье больших крыльев - вот
остановилось. Саша, не поднимая головы от подушки, замер - силясь
представить птицу, у которой могли быть столь большие крылья. Кто это -
орел? Да у них в городе не водилось птиц больших, чем ворона.
Тут вспомнилась ему Гамаюн - эта птица с человечьим лицом из сказок - он
ясно представил себе эту птицу - вот он поворачивает свою голову - это
голова Вэлры.
"Я болен... я болен..." - зашептал Саша, обхвативши свою голову и сильнее
вжимаясь в свою подушку: "Я, просто болен от этой, неразделенной любви.
Никого там, конечно нет, и призрак цыганки за окном мне просто померещился -
все от перенапряжения, все от тоски". - так шептал он, сам не веря, в то,
что шепчет, но зато зная, что на балконе, за бельем сидит птица Гамаюн с
лицом Вэлры.
"А что, интересно, если с соседнего балкона увидят эту птицу?" - так
подумал он и тут же понял, что с соседнего балкона ее увидеть не могли
просто потому, что те, кто там раньше проживали, переехали на днях, в один
из небоскребов и квартира пустовала.
Саша сильнее сжал голову, повторяя: "Я болен, я болен"
И тут он услышал мягкий, переливчатый голос:
- Саша, Саша выйди на балкон, я должна тебя видеть...
- Нет, нет! Этого не может быть это все бред! Голова то как болит!
- Это, ведь она заставила так тебя страдать! Милый мой, любимый мой...
Вновь зашумели крылья, и Саша, задрожавши, сильнее вжался в подушку,
представил, как ворвется она в комнату, и... он не знал, что будет дальше,
он не знал, что сам станет делать - да он и не знал чего тут бояться, если
она, даже и ворвется в комнату.
Но вот наступила ночь. Из-за того, что на балконе висело белье, казалось,
что весь мир стал совершенно черным, без единой то светлой крапинки, тому
Саша и был рад, так как вообще ничего не хотел видеть.
В этой то темени, он на ощупь пробрался к столу и, не включая света,
уселся в свое кресло. Просидел так довольно долго - и вновь, и вновь
наплывали на него цыганские очи. Ему уж казалось, что он погружен в них...
- Вэлра, вэлра... - шепотом повторил он несколько раз имя. - Какое
странное имя, и, разве же у цыган бывают такие имена?
И тут ему стало страшно от того, что он повторял это имя, от того, что
она, как дух из ада может придти на этот зов. Ему было страшно и, в тоже
время хотелось, чтобы она, все-таки, пришла.
Он чего-то напряженно ждал и вот увидел, что в темноте сначала слабо,
едва приметно, стало разгораться синеватое сияние. А он, ведь, даже и не
знал с какой стороны оно исходит и сначала ему подумалось, что разгорается
стена.
Все сильнее, все сильнее - тут только Саша увидел в сиянии складки и
понял, что проходит оно сквозь окно.
Все ярче-ярче - теперь Саша мог различить, что свет в центре своем
сгущается, и можно различить там сильно размытую фигуру.
- Вэлра. - позвал он негромко, да и сам испугался своего, прорвавшимся в
сиянии голоса.
И тут, когда вымолвил он это имя, сияние потухло и, вроде бы, раздался
короткий и быстро оборвавшийся крик...
И вновь тишина, вновь темнота - он просидел еще некоторое время, повторил
несколько раз имя "Вэлра", а потом, еще раз прошептав, что болен, повалился
спать - он заснул сразу.
* * *
Никаких снов ему в ту ночь не приснилось, а разбужен он был довольно
рано. Когда утро только-только еще коснулось его комнаты и очертания стола,
и шкафа с книгами - проступали нечеткие, так, будто были сборищем призраков.
- Говорят... говорят... - пробормотал, протирая глаза, Саша. - И кому это
в такую рань не спиться?
Но тут он прислушался - уж очень были голоса напряженные, встревоженные -
хоть и не понять было, откуда они исходят.
- Да, да - уже установлено, что именно отсюда.
- Почему же установлено. - голос басистый, начальственный.
- Найден обрывок платья - вот сюда он зацепился. Ага - все
сфотографировано, обрывок взят, как вещ. док.
Саша определил, что голоса исходят со стороны балкона, и уж понимая, что
ничего хорошего там не увидит - все-таки направился туда.
По дороге он натянул темные свои брюки и рубашку, стал отодвигать белье.
Сколько же было эти выстиранных тряпок - слой за слоем - слой за слоем.
Да Саша и не торопился, с напряженностью вслушиваясь в каждое слово и уж
понимая, что за последней тряпкой его будет ожидать какой-то кошмар.
Слова - эти сдержанные и напряженные слова - смысл их был неуловим для
Саши - одно только он понимал - там все что-то про смерть...
Вот и последняя тряпка - он отдернул ее в сторону.
Оказывается, за всеми этими слоями сушащейся материи, уже воссияло, да
почти в полную силу утро. Еще не взошло из-за крыш домов солнце, однако,
было светло, и, чрез темные лиственные массы, проступал уже и цвет
бледно-зеленый. В этот день погода обещала быть безоблачной и жаркой.
В десяти шагах от Саши, на балконе соседнего дома, у той самой квартиры,
которая должна была пустовать, стояло четверо мужчин. Они оживленно
переговаривались и потому, когда вышел Саша, только один из них, тот что
стоял с краю заметил его, но не подал вида...
Саша же метнул взгляд вниз и увидел, что в просвете между деревьями, на
асфальте возле подъезда лежит тело. И хоть лежала эта фигурка вниз лицом,
Саша сразу же узнал ее по длинным и густым каштановым волосам, по длинному
синеватому, а теперь ставшему голубым от пропитавшей ее крови платью - то
была Аня.
Кровь разливалась вокруг нее и по асфальту - то было большое темное
пятно, будто бы кто-то пролил ведро с густой краской. Прибывая в состоянии
близком к бредовому, не понимая явь это, или же кошмарный сон, Саша отметил
все-таки, что хорошо, что она лежит лицом вниз и он видит только волосы.
А вот и машина с красным крестом подъехала, беззвучно вышли из нее люди в
белых халатах, положили тело на носилки, вот погрузили в машину - вот также
беззвучно уехали.
Саша, смертно бледный, вцепившись в периллу, смотрел теперь на мужчин,
стоявшем на противоположном балконе, и вдруг понял, что они обращаются к
нему:
- Эй, молодой человек! - махнул ему рукой полный человек, с потным лицом
и черными усами. - Вы, припомните хорошенько - ничего ли прошлой ночью
подозрительного не видели, или не слышали. Часу во втором - у вас, ведь окно
открыто - здесь всего десять метров - вы должны были заметить.
- Я... нет... То есть - да. - заплетающимся языком, едва смог выдавить
Саша, но тут же выпалил. - Но что произошло? Что же произошло то? Почему она
разбилась?
- А вы ее знали? - тут же впился в него "басистый".
- Я... нет... Аню то, то есть знал... Но что же...
"Басистый" остановил его речь властным движеньем руки:
- Из квартиры некуда не уходить, через минуты мы будем у вас. Там обо
всем и поговорим.
Сказавши так, "басистый" и двое его спутников вышли с балкона - остался
только один, который заметил Сашу первым; все это время он простоял
совершенно недвижимым и, даже, глазом не моргнул, точно призрак...
А Саша так и стоял, схватившись за периллу, все не мог понять, как это
могло произойти, что Аня - эта девушка, которая так отчетливо и так долго,
так мучительно Жила в его сознании - лежала мертвая. Не мог осознать, что не
увидит ее больше идущей, что ясное ее живое личико...
- Эй, да звонят же тебе! - окликнул Сашу тот, который стоял на балконе в
десяти шагах - голос был ленивый, тянущийся, сонный - видно ему это дело
ничего кроме скуки не вызывало, да была еще досада от того, что разбудили в
столь ранний час.
Говорил тот, который заметил Сашу первым и сохранял все это время
молчание.
А Саша понял, что в дверь, действительно, трезвонят; прорвался через
белье, бросился по квартире и, пока бежал к двери, надеялся, что они все
объяснят и выйдет чудесным образом так, что Аня останется в живых.
А через пол часа, он уже сидел за столиком на кухне и отвечал на вопросы
"басистого".
- Так когда вы виделись с Анной N в последний раз? - спрашивал этот
человек, представившийся следователем.
- Вчера. Часу в третьем дня. Погода стояла странная, все небо - в золотой
дымке, и весь воздух, хоть и яркий, но призрачный какой-то. Но, что же с
Анечкой то случилось? Вы расскажите мне поподробнее? Она что же...
- Расскажите о вашей встрече подробнее. Все-все расскажите - постарайтесь
вспомнить каждое слово, ее интонацию, как она выглядела. Может, намекала на
что?
Саша прекрасно помнил их давешний разговор. Он, человек вообще сильно
рассеянный в делах бытовых, (недаром говорили, что он не от мира сего) - в
чувствах своих был внимателен чрезвычайно. Так все немногие беседы с любимой
девушкой свой, произошедшие даже и полтора года назад, когда он впервые ее
увидел - все эти коротенькие диалоги он бережно хранил в своей памяти; часто
вспоминал, повторяя их вновь и вновь.
Вот и теперь он, прикрывши глаза, часто останавливаясь, но почти слово в
слово передал давешний свой разговор с Аней.
- Так, значит она была раздражена вашим преследованием и не однократно
повторяла про полет? - спрашивал следователь, быстро черкая что-то в свое
блокноте (Сашины ответы также записывались и на пленку).
- Ну, да - я же сам ей сказал, что увидел ее птицей летящей. А она потом
все это так повернула... Так, что и не знаю, как теперь к ней подойти.
- Только у гроба вы можете теперь к ней подойти. А что вы слышали ночью?
- Ночью - да вот... вроде крик какой раздался - и все. Да - только вскрик
один. - Саша вообще не стал упоминать ни про какие явления, которые он
теперь он относил на счет болезненного воображения (так он умолчал о темном
облачке, о "птице Гамаюн", и о синем сиянии).
Следователь, тут же почувствовал, что Саша, что-то скрывает, стал
выспрашивать:
- Быть может, имя ваше слышали? Может, какие-то слова? Еще какие-нибудь
детали: следствию все важно, тем более - из вашего рассказа можно понять,
что девушка эта вам небезразлична.
- Нет - точно больше ничего не видел. Но вы расскажите, как все было - я
должен знать. Может, она жива? Не может быть такого...
"Басистый" открыл какую-то папку и сухим, официальным голосом принялся
читать:
- Анна N, в ночь на девятнадцатое июня - примерное время половина
второго, при не выясненных обстоятельствах сбросилась или же была сброшена с
балкона восьмого этажа, корпуса... Тело было найдено утром - жильцом...
выгуливающим свою собаку. Далее следуют снимки. Можете взглянуть.
- Нет, нет - я уже видел. Довольно.
- Читаю дальше: "Квартира с балкона которой произошло падение пять дней
пустовала. Дверь оставалась, и была заперта. Экспертиза подтвердила, что
дверь не отворялась ночью, таким образом остается непонятным, каким образом
Анна N проникла на указанный балкон...
Читавший захлопнул папку, молвил:
- Это все.
- Что же...
- Вам больше нечего добавить.
- Нет. Но каким образом, есть у вас какие-то предположения? Может - это
просто сон.
- Нет, молодой человек - это жизнь. Есть предположение, что к
самоубийству, если это было самоубийство, ее подтолкнуло психическое
расстройство.
- Да вы что! Она такая... такая крепкая была! Она хоть и жесткая, но
очень жизнерадостная! Она очень умная! Да какое там психическое
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг