Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
    Пришлось  выпить,  похвалить,  и  лишь   затем   Константин   смог
удалиться. Девять лет под чужой кровлей сделали баронессу либеральной,
терпимой старушкой, но сейчас это огорчало. Что хорошего  в  невольном
смирении? Стать на старость лет  нахлебницей,  приживалкой  да  еще  в
чужой стране... Мало радости. А забот много. Генрих - ладно,  поступит
в  политехническую  академию,  сделает  карьеру  -  как  всякая  мать,
баронесса не сомневалась в талантах сына, а Генрих  действительно  был
способным, - но вот что с  дочерью  делать?  Где  найти  ей  достойную
партию, да еще проживая здесь, в глуши, почти среди  медведей?  Вот  и
приходится  улыбаться  и  вести   разговоры   с   ним,   Константином,
каким-никаким,  а  потомственным  дворянином,  дальним   родственником
принца, самостоятельным и  даже  состоятельным  человеком.  Мезальянс,
конечно, но в сложившихся обстоятельствах...

    Константин перестал печалиться за баронессу. Кто знает, о  чем  та
думает на самом деле.

    Седой,  сгорбленный   Ипатыч   прошел   мимо,   не   замечая,   он
поздоровался, и старик так досадовал на  невнимательность,  что  стало
жалко и Ипатыча.

    - Как жизнь? - спросил Константин, пытаясь ободрить лакея.

    - Служим. Стараемся.

    - Не тяжело?

    - Какое тяжело. Это молодые  гневили  Бога,  теперь-то  в  окопах,
поди, мечтают назад вернуться, на пироги.

    - Петр Александрович когда приезжает?

    - Их к обеду ждут. Только что телеграмма  от  них  пришла.  Так  я
побегу,  ладно,  а  то  немка...  ох,  простите  дурака...   баронесса
браниться будет.

    - Ступай, - он смотрел, как лакей ковылял на ревматических  ногах.
Побегу... А ведь Ипатыч, пожалуй, и доволен. Нужен, опять при деле,  в
семье не рот лишний, а кормилец.

    Константин  обогнул  дворец,  длинной  каменной  лестницей   начал
спускаться к  реке.  Давно  не  стриженные  кусты  возвращали  парк  в
первозданное,  российское  состояние,  вода  сбегала  по  каскаду,  не
Петергоф, зато рядом, близко, почти свое.  Вспоминалось  детство,  как
играл он здесь, разглядывал букашек и пускал в фонтане кораблики.

    Он  прошел  мимо  фабрики,  конфетный  дух  продлевал   лирические
воспоминания, но что съедено, то  съедено,  и  нечего  возвращаться  к
конфетным  фантикам.  Мимо  катила  вагонетка,   доверху   нагруженная
свеклой, вместо  мотора  две  работницы  качали  рычаг,  уголек  нынче
нормирован, и ему  стало  стыдно  своего  безделья.  Барин.  Вагонетка
пересекала путь, и он остановился, пропуская. До сахарного  завода  от
станции было близко, версты полторы, но двигалась вагонетка  медленно,
едва в полчаса управятся. Показалась и  другая,  третья.  Он  поспешно
перешагнул через рельс и  пошел  рядом  с  узкоколейкой,  стараясь  не
смотреть на  работниц.  Те,  полураздетые,  жарко,  хоть  и  сентябрь,
поглядывали на  него  скорее  весело,  что  за  ферт  гуляет.  Рычаги,
передачи,  наверное,  это  действительно  не  очень  тяжело,   ветерок
обдувает, не то, что в цехах.

    Он пересек мост, давно не чиненый, если и раздобудет  принц  угля,
все равно паровоз не пустишь, по пути  посмотрел  вниз,  в  воду,  под
поверхностью мелькало серебро уклеек, а настоящая  рыба  была  глубже,
угадываясь тенью, разбегом  рыбьей  мелочи.  Лопатой  плашмя,  да.  Он
помнил, каких сазанов лавливали раньше, в два, в три  пуда.  Сейчас  и
побольше должны быть. Ловят их теперь мало, кому  ловить?  Кто  не  на
фронте, работают за двоих, не до баловства.

    Он прошел  сквозь  калитку  на  огороженный  берег,  чистый  пляж.
Запустение коснулось  и  его,  повсюду  росли  колючки,  кое-где  даже
виднелся гусиный помет, чего раньше не водилось.  Давно  не  крашенные
купальни стояли у воды, пустые, никому не  нужные.  Константину  вдруг
захотелось поплавать. Жаль, костюма не  захватил.  Можно,  конечно,  и
так. Но неловко было проезжающих ниже по течению через мост  работниц,
неловко не в смысле наготы, далеко все же, а опять  своей  праздности.
Бабье лето, воистину бабье. Пять миллионов под ружьем, а сколько пало,
покалечено за эти  годы?  Лучших,  здоровейших  мужиков.  Сейчас  хоть
затишье, дурное, но затишье, окопная война, а первые  годы,  когда  по
сто тыщ за битву в землю укладывалось?

    Он подошел к воде, стараясь не  замочить  новые  дорогие  штиблеты
(по-прежнему учитывал каждый рубль, как в прежние годы, хотя сейчас  с
деньгами стало хорошо, насколько вообще с ними бывает хорошо,  патенты
давали  много,  он  негаданно  разбогател  на  этой  самой   войне   -
антигазовые маски, искусственный каучук в мирное время ни принесли  бы
ни копейки. Впрочем, каучук, если его еще доработать, на что-нибудь да
сгодился, но все равно натуральный лучше.  Богатеет  он,  стало  быть,
благодаря морской блокаде), наклонился, зачерпнул воды. Теплая.  А  он
вечером придет, к ночи, когда она станет парной, еще теплее  и  мягче,
вот тогда и наплавается. Если не ухватит за бочок трехпудовый карась.

    У берега он набрел на россыпь ракушек. Как их,  перламутровки?  Он
напряг память, но  быстро  сдался.  Помнилось  зато,  как  начитавшись
книжек про  робинзонов,  испек  несколько  в  костерке  и  съел,  Лиза
плевалась, глядя на него, но он мужественно терпел, давя подкатывающую
к горлу рвоту. А сейчас не может есть устриц. Невелика беда.  А  месяц
устричный, сентябрь, с рокочущей буквой р.

    Пляж кончился, Константин шел дальше. Лес встречал стеной, с  виду
необоримой, высоченных корабельных сосен. Новый флот  строить  -  хоть
сейчас. Босфор и Дарданеллы теперь наши,  но  есть  еще  и  Гибралтар.
Воздух роскошный, дыши - не  надышишься.  С  собой  в  Москву  увести?
Закачать в баллоны и потом продавать по копейке за вдох.

    Константин придерживался тропы, жалея, что не оделся попроще. Надо
поискать, где-то же  осталась  его  старая  одежда,  в  которой  он  и
студентом, и позже гулял  подолгу,  днями,  исхаживая  окрестности  на
десять, двадцать верст, ночуя у  знакомых  мужиков  на  сеновалах.  По
глупости тогда казалось, что этаким манером  он  познает  народ,  даже
сближается с ним. Затем пришло понимание, что барин есть барин,  мужик
есть мужик, и вместе им не сойтись. И никаких  Маугли.  В  детстве  он
воображал  себя  и  им,  усыновленным  волком.  Волком  был  Роб  Рой,
роскошный колли, снисходительно позволявший командовать собой и иногда
даже, в хорошую минуту, команды эти  исполнявшего.  Иногда  в  походах
попадались им оленята, лани, здесь, в заповеднике, были они непугливы,
подпускали совсем близко, доверчивые ясноглазые зверушки.

    Константин огляделся. Ноги привели его к Лысому Кордону. Место это
он не любил, как и любой,  выросший  здесь,  пользовалось  оно  дурной
славою, о нем дворовые мальчишки рассказывали по вечерам,  пугая  друг
дружку, страшные истории - с  ведьмами,  чертями  и  прочей  нечистью.
Неясно, почему назывался кордон Лысым - деревья росли буйно, и порубок
на памяти Константина не было  никогда,  даже  браконьеры  сторонились
этого места. Верхом доблести считалось придти сюда  вечером,  особенно
при луне, и передавали, как тайну, что именно таким смельчаком  и  был
Петлуска, когда-то бесшабашный парень,  а  после  ночи  на  Кордоне  -
деревенский дурачок. Потом, уже став старше, Константин интересовался,
не было  ли  чего  действительного  дурного  за  кордоном,  но  ничего
загадочного и ужасного на памяти живущих не происходило. Но, как  и  в
детстве, замирало  что-то  внутри,  захотелось  уйти,  быстро,  но  не
поворачиваясь спиной.

    Он действительно почувствовал на себе чей-то взгляд,  наблюдающий,
недобрый. Вы иметь сильно расстроенный нервный систем, как ему говорил
Юнг, московское светило. Коверканье слов  (помимо  размеров  гонорара)
было единственным отличием его  консультации  от  консультаций  других
врачей, все они  сходились  на  одном  -  необходим  отдых,  покой,  и
настаивали по меньшей мере на трех месяцах вдали от  лаборатории.  Три
не три, а месяц Константин решил действительно  отдохнуть,  поездиться
по стране, навестить друзей или просто знакомых, зная, что именно так,
нежданно, в неподходящей  обстановке,  вдруг,  порой  приходят  свежие
идеи.

    Неприятное чувство, тем не менее, не проходило. Не исключено,  что
это не воображение,  а  действительно  кто-то  следит  за  ним.  Волк,
например. Последние годы из-за  войны  развелось  их  по  губернии  во
множестве - егерей мало, молодых призвали, и хотя поблизости волков не
видели, но стали пропадать овцы, козы, иногда находили останки оленей.
Впрочем, скорее виной тому были дезертиры, кружившие вокруг деревень и
сел. В семье не без урода, в селе не без дезертира. Волков  Константин
не боялся, все же не зима,  а  вот  дезертир  разный  бывает.  Один  -
ничего, справится, он боевой офицер, а стая? При себе даже трости нет,
а зря, надо будет револьвер, что ли, попросить у принца. Ерунда, чушь,
конечно, россказни про злодеев-дезертиров на девяносто пять  процессов
были пропагандой, но пять процентов тоже немало, и гулять  расхотелось
совершенно.  Он  повернул   назад,   беззаботно   насвистывая   что-то
веселенькое,  и  действительно,  стоило  покинуть  Лысый  Кордон,  как
вернулось настроение если не хорошее,  то  спокойное,  умиротворенное.
Прав  был  австриец,  нервный  систем  есть  сильно  расстроенный.  Не
револьвер нужен, а кроличья лапка и чеснок.

    Посмеиваясь над собой, он опять наслаждался днем, чудным  сосновым
бором, воздухом, пропитанным живицей, и, выходя к реке, твердо решил -
завтра рыбачит с Генрихом, а сейчас непременно надо  искупаться,  пока
солнце ласковое и нежное, осеннее тепло летуче, подхватится,  снимется
- и жди будущего лета.

    Он успел вволю наплескаться, иззябнуть до  синевы,  даже  нырял  у
обрывистого берега, не раков искал, а так, смывал усталость,  и  когда
вернулся в купальню, кожа была - гусиной. Солнце  не  обмануло,  грело
хорошо, не хватало лишь  полотенца,  высушить  голову,  но  Константин
радовался и тому, что есть - теплу, чистой воде, свету.



                                  4



    - Тамара Юхансон, "Женщины Швеции". Господин Вабилов, не  является
ли  отсутствие  вашей  жены   на   церемонии   награждения   очередным
свидетельством мужского деспотизма. Домострой - так это по-русски.

    Домострой. О, Господи, домострой!

    Вабилов задавил в себе смех - надрывный, горький, со слезками, - и
ответил вежливо.

    -  Нет,  не  является.  Со  дня  на  день  мы  ожидаем  пополнения
семейства, и потому моя жена сочла,  что  рожать  и  получать  награду
одновременно будет уж слишком даже для самой эмансипированной женщины.

    - О! - корреспондентка явно оживились. Фагоциты, парабиоз  -  кому
это, если честно, интересно, а вот личный момент! -  Тогда  вас  можно
поздравить дважды.

    - Рано, сударыня, рано. Постучите по дереву.

    Вабилов  держал  улыбку,  как  пятипудовый  куль   -   напряжением
последних сил.

    Они не посмеют. Они не посмеют.

    - До вечера, господа, - атташе демонстративно посмотрел на часы. -
У господина Вабилова очень  плотный  график.  Сожалею,  но  сейчас  он
вынужден оставить вас.

    Охранники  оттеснили  корреспондентов.  Собственно,   теснить   не
потребовалось, не толпа. Человек десять всего:  трое  своих,  русских,
местные, плюс скандинавы. Карманная пресса.

    Они покинула зал  важных  персон  Таллинского  вокзала,  зал,  где
двадцать  минут  шла  хорошо  импровизированная  пресс-конференция   -
Вабилов, атташе, охранники. "Руссобалт", черный, блестящий, ждал их  у
специального выхода.

    - Автомобиль консула. Прошу, - атташе подвел его к мотору.  Шофер,
в казацкой форме - фуражка, штаны с лампасами, - распахнул дверцу.

    Изнутри "Руссобалт" был не меньше, чем снаружи. Коврики  на  полу,
занавески на окнах. Атташе сель рядом, один из охранников -  вместе  с
шофером, остальные - в мотор попроще, что пристроился позади.

    - Трогай, Микола, -  скомандовал  в  переговорную  трубку  атташе.
Машина покатила тихо, едва слышно.

    - Впервые в Ревеле? - атташе  раскрыл  погребец,  притороченный  к
перегородке, отделяющей водителя от  салона.  -  Выпьете  чего-нибудь?
Личные запасы консула, Ивана Андреевича.

    - Был когда-то. Давно, он еще нашим был.

    - Нашим он и остался. Глядите, - атташе указал на окошко.  -  Вон,
флаг на башне,  Длинном  Германе.  Вольный  город  Таллинн,  -  атташе
нарочито, не в две, а в пять букв растянул согласные. - У нас об  этом
флаге так рассказывают: премьер-инистр  электрический  полотер  завел.
Куда тряпку половую деть? Ну, и решили - дать Ревелю вольную, а тряпку
на место флага и назначить. Занадобится - назад  отберем,  в  двадцать
четыре минуты, - не увидев ожидаемой  улыбки,  атташе  посерьезнел.  -
Шутка, может, и не умная, но  суть  отражает.  Ревель  вольный  город,
покуда  выгодно  России.  Через  него  идет  торговля  с   нейтралами,
банковские и  прочие  связи.  Приличия  соблюдены,  интересы  тоже.  А
эстонцы пусть поснимают пенки нашего варенья.  Так  выпьете?  Мартель,
шотландский виски, нашу очищенную?

    - Нет.

    - И я воздержусь. Вечером расслабиться не грех будет, а с  утра...
- он вернул бокал на место.

    - Далеко еще ехать? - Вабилову стало тесно  в  просторном  салоне.
Может, действительно - стакашек? Сила слабых.

    - Ревель, куда здесь поедешь? Приехали!


Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг