собачка - нарасхват была. Пока не сдохла. Не крысы, зависть сгубила,
отравили ее. Народ у нас завистливый, лучше с крысами жить будет, чем
видеть довольство другого. Мужик, хозяин собачки, убивался - словно
баба. А зачем благополучие свое выставлял - полушубок справил, сапоги?
Вот, кому нанять его не по карману было, и отомстил.
Словно поняв, что бульки нет, крысы завозились сильнее, одна даже
куснула - пробно, готовая тут же отпрыгнуть. Он не удержался,
вздрогнул.
- Он стонет, - сказала сестра милосердия. О ком, интересно?
- Я бы пошел на операцию. Пусть шанс мнимый, но сидеть так, сложа
руки... Дело не в шансе. Нужен мученик. Шумиху подняли зря, думаешь?
Уже предупредили из отдела пропаганды - не трогать, чтобы до завтра
дожил. Утром его покажут газетчикам, тем самым, которые его встречали.
Продемонстрируют, какие негодяи коминтерновцы, применили варварское
оружие. Вчера - мужественный герой, а нынче... И наша армия просто
обязана будет ответить тем же. За муки героя отплатить. Ты только не
болтай, - спохватился доктор.
- Ты не болтай, - ответила женщина.
Надо же. Интересная синема. Кстати, забыл спросить, когда тут
показывают картины, по каким дням? Завтра спрошу, что там.
Но вскоре все мысли о синеме ушли: крысы озоровали не на шутку.
Евтюхов и забыл, что крыс придумал, теперь он действительно ощущал их
- острые коготки, жадные зубы, едкий запах. Прогнать их, прогнать.
Стукнуть кулаком, или ногой раздавить, иначе совсем осмелеют.
- Делать новую инъекцию?
- Сколько прошло?
- Полчаса. Тридцать четыре минуты.
- Подождем. Хотя бы час, лучше - два. Иначе - передозировка, умрет
на игле.
Он вовсю молотил руками, прогоняя тварей, и все удивлялся - почему
не помогут, не унесут в другое место, раз уж извести эту мерзость не
могут. Потом дошло - они же внутри, крысы, их не видно. Надо сказать,
пусть соперируют, солдат же не железный терпеть такое.
Но терпел. Знал, поддашься - все. Нельзя, чтобы слабину учуяли.
Набросятся скопом, конец. Он - больная булька. Опоенная.
- И так будет все время?
- Так? Будет хуже. Много, много хуже. В пуле устройство есть
такое, почка. Когда она распускаться будет... Ладно, ты посмотри за
ним, я сейчас вернусь.
Ушел доктор неслышно, а женщина села рядом, взяла за руку.
Осторожно, перебежит по руке, вгрызется, тогда и тебе маяться. Но
стало будто легче. Чувствуют, что он не один.
И вокруг стало просторнее. Речка, луг заливной, а на другом
берегу, высоком, господский дворец. Мечталось прежде, хоть разок
внутри побывать, в красоте райской, и жизнь изменится разом, станет
тоже красивой, легкой, и станет он атаманом Войска Донского. Была
мечта такая.
Во дворце он побывал. В самое лучшее время - на Рождественской
ёлке. Принцесса собрала детей, представление им устроила, подарок
дали. Правда, ничего не изменилось. Мечтой меньше стало только.
Подумаешь. Их много осталось. На век хватит. А на лугу он - дома.
Трава высокая, сочная. Небо пустое. Лишь бы грозы не было. Грозу у них
в округе боялись все, взрослые, старики, дети. Он почти и не помнит
той, что пожгла село, ему было... два года, да. Печку только помнит,
огромную просто, потом, когда, в конце концов, отстроились, пять лет
спустя, до того по углам жили, но все-таки до путейских они не
скатились, так вот, новая печь вышла маленькой, не в пример той.
Перед ним вдали дворец, далеко позади - лес. Делай, что хочешь.
Бегай, кричи, кувыркайся. А гроза начнет собираться - бегом домой.
Самым быстрым бегом. Отцу помогать.
Ниоткуда, нежданно раскатился гром, пока далекий, но уже тяжелый,
грозный. Бежать. Бежать надо.
- Началось, - доктор вернулся. - Наступление. Слышишь канонаду?
- Беспамятный не услышит только. Значит, все - опять?
- Чего ж ты ждала? Еще не поздно в Москву. Игнатенко добрый,
выправит нужную бумажку, и - здравствуй, первопрестольная.
- Мы, кажется, договорились оставить эти разговоры.
- Оставить, так оставить. Я вот о чем попрошу: не постоишь на
вторых руках? Не хочется трогать Семченко, со страху и напортачить
может.
- Ты решил оперировать?
- Как видишь. Через четверть часа начинаю.
- Но ведь ты говорил, что...
- Теперь это не имеет значение. Завтра раненых будет сколько
угодно, и вообще... Не до того.
- Хорошо. Мне-то ответ не держать.
- Вот и славно. Тогда быстренько-быстренько. Операционную уже
готовят. Попробуем выполоть этот сорнячок.
Гроза бушевала, но - далеко. Может, и не дойдет до их дома.
Пронесет. Сердце в груди колотилось от бега, ноги подкашивались, а он
все бежал и бежал.
- Скажи только... А если бы наступление не началось, ты бы не стал
оперировать?
- Если бы, да кабы...
- Нет, ты скажи.
- Для младшего врача ты поразительно непочтительна, не блюдешь
субординацию. Или кровь дворянская сказывается?
- Не уходи от ответа.
- Не знаю. Честное слово, не знаю.
26
Мужики мели пустырь, размахивая метлами на длинных деревянных
ручках, со свистом рассекая воздух, пыльный, тяжелый. Словно косили
траву заливных лугов. И шли, как косари, уступом.
Всякий сор - конфектные обертки, бумажки, листья взлетали и
долго-долго кружили, прежде, чем упасть.
- Поберегись, барин. Замараешься.
- Позвольте полюбопытствовать, - Лернер отмахнулся от назойливой
соломки, норовившей залететь за галстух, - здесь ярмарка будет, или
что?
- Не знаем. Мести велено, и метем. Эй, ребята, коня барину,
поживее!
Откуда-то сбоку привели иноходца в роскошной, богатой сбруе, что
иноходец - Лернер знал наверное.
- Садись, садись, барин. Чище будет наверху, вот увидишь, чище.
Он вскочил в седло, ловко, хотя сроду не ездил верхом.
Действительно, стало чище, яснее: мужики мели паркет. Паркетины,
светлые и темные, чередовались так, что выходили большие, трехсаженные
квадраты. Шахматы. Шахматная доска.
- Прикажешь партию? - старшина хитро прищурился. - Конь ходит
глаголем, буквой "гэ". Влево и вправо, вперед и назад, прыгая через
своих и чужих.
- А вверх? - спросил Лернер, заранее зная, что спрашивать нельзя.
- Как будет угодно. Начнем?
Паркет вспучился, черный столб попер снизу, вырастая на глазах.
Конь испуганно развернулся к столбу задом и начал лягаться, Лернер
едва удержался.
- Что это?
- Глаголь растет, виселица. Вверх, как велел. Крепче держи,
неровен час, понесет.
Треснуло дерево, что-то острое впилось в затылок.
- Паркетину расщепило, барин. Всегда бывает, летит щепа, когда
глаголь растет. Ты ее не трогай, щепу, становую жилу порвешь. Она сама
выйдет, после.
Треск сменился стуком, громче и громче, затылок разламывался от
боли.
- Помост мастерят, эшафот. Нельзя без эшафота, не хуже немца
порядок понимаем, - мужик взял коня под уздцы и стал разворачивать к
виселице. - Молодцы в момент поставят, не сомневайся.
Конь вдруг встал на дыбы, и Лернер не удержался, свалился. Затылок
поберечь...
Он сел в кровати. Голова болела, но слабо. Приснится же гиль...
Стук, требовательный, властный, шел от входной двери. Кого черти
нанесли? Впотьмах он отыскал выключатель, свет резанул по глазам.
Лернер огляделся. Надя успела встать, набросить халат.
- Я открою, - и старо, шаркая беличьими тапочками, мех давно
вылез, но они по-прежнему звались беличьими, побрела в прихожую.
- Кто, - спросила вяло, сонно.
- Ремонтники. Соседи жалуются, снизу. Трубу у вас прорвало, - в
ночи слышалось ясно, отчетливо, вот если бы не болела голова...
Лернер опустил ноги. Шлепанцы, прячась, уползли под кровать.
Труба!
Вошли не ремонтники. Без любопытства, скучающе, они оглядели
спальню - комод, шкаф, будильник, Лернера, кровать, - не выделяя из
предметов его. Серые мундиры говорили за себя. Служба защиты.
Замерзло, сжалось сердце, а в голове - глупая мысль: над его
столом даже нет таблички. Облегчение геноссе хозяйственнику.
- Гражданка Лернер? Надежда Константиновна?
- Да, это я.
- Вы арестованы по обвинению в шпионаже и подрывной деятельности в
пользу врагов государства. У вас есть право на полное чистосердечное
признание. Любые попытки, действием или бездействием, помешать
следствию, отягчают вину.
Надю? Сердце отпустило, но голову сжали тиски. Надю?
- Я могу взять что-нибудь с собой? Одежду?
- Необходимые вам вещи будут обеспечены государством.
- Володя, - наконец, она подняла лицо, белую, мучнистую маску. -
Володя, ты не волнуйся. Я всегда была с Россией, это правда. Всю
жизнь.
- Вы решили раскаяться? Очень, очень разумно. Но не здесь. Миллер,
Шумахер, отведите арестованную в фургон, - командир службы защиты
ободряюще кивнул Лернеру, признавая его право - быть. - Извините за
причиненные неудобства.
Их, командира и подчиненных, осталось четверо.
- Проверьте кухню.
Подчиненные тихо скользнули по коридору. Легкий стук, звон
стаканов. Шума не больше, чем от кошки.
Командир подошел к полочке с книгами.
- Ваши? Жены?
- Здесь книги только из списка разрешенной литературы.
- А разве бывают иные? Вы одевайтесь, одевайтесь, - командир
вытащил за уголок книгу, полистал. - "Уроки крестьянской войны 1916
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг