- По Тверской, медленно, - время оставалось, и Гагарин решил
немножко расслабится.
- Слушаюсь, - шофер повел экипаж осторожно, словно полные ведра
нес. Мощный мотор едва слышен, бронированный корпус, пулеупорные
стекла на вид незаметны. Номерные таблички менялись ежедневно, и сам
директор московской службы наемных экипажей не отличил бы Гагаринскую
машину от своей. С одной стороны - скромность, вот, мол, ездит как
любой подданный Российской Империи, с другой - поди, вычисли его среди
пяти сотен экипажей - близнецов. Опять же - в каждом экипаже видели
его, главу Тайного приказа, он был почти вездесущим, что очень полезно
для службы.
Из фланирующей по тротуару толпы выскочил господинчик, отчаянно
замахал руками.
- Останови, - приказал Гагарин шоферу. Тот притормозил, руку
опустил в нишу, но револьвер не вытащил.
- Да? - Гагарин приоткрыл дверь, выглянул.
- Простите, простите Бога ради, я не заметил, что флажок опущен, -
начал оправдываться прохожий. - Но... Не могли бы, если вас не
затруднит, конечно, подвезти и меня? Я опаздываю... опаздываю
непозволительно, меня очень ждут...
- Куда вам? - доброжелательно спросил Гагарин.
- К новому стадиону. Понимаете, жена моя...
- Садитесь, - он подвинулся, освобождая место.
- Хорошие тут у вас экипажи, - попутчик осмотрелся.
- У нас?
- В Москве, я имею ввиду. Мы в Нижнем победнее, гобеленом не
обиваем, куда... И мотор - зверь!
- Вы, значит, с Волги?
- Именно, - но представляться попутчик не стал, а перескочил на
другое:
- Племянник жены - ратоборец, сегодня выступает на Богатырских
играх, пропустить никак нельзя, свояченица обидится смертельно, а я,
как на грех, задержался в Горном департаменте. Знаете, то одного
нужного человека искать пришлось, то другого...
- Бывает, - сочувственно поддакнул Гагарин. - А как вам... вообще?
- Столица? Москва, она и есть Москва, - уклонился от прямого
ответа попутчик. Сейчас они ехали быстро, не выделяясь из общего
потока экипажей, спешащих к Стадиону.
Значит, что мы имеем? Провинциал, очевидно, промышленник,
неболтлив, осторожен, что еще? Гагарин порой проводил этакие
психологический практикум, кто есть кто. Гарун аль-Рашид двадцатого
века, посмеивался он над собой, но отказываться от привычки запросто
поболтать с обывателем не думал. Не то, чтобы Гагарин надеялся таким
способом получить новую информацию, плохи дела ведомства, в котором
директор вынужден прибегать к подобным трюкам, нет, причина была в
ином. Дух толпы, улицы, вот что искал он. Нюансы, которые невозможно
прочитать в рапорте - интонации разговора, прищур глаз собеседника,
уверенность или неуверенность, с которой тот ведет разговор и тысячи
иных мелочей, в совокупности своей позволяющие чувствовать жизнь. А
чувствовать жизнь ему необходимо так же, как канатоходцу ощущать трос
под ногами. Иначе - вниз, и не на опилки манежа - на камни. Или даже -
на штыки.
- Вы раньше бывали на новом Стадионе? - спросил он волгаря.
- Нет, когда? Да и сейчас лишь из-за племяша иду. Ну, любопытно,
конечно, поглядеть. Две сотни тысяч душ в одном месте - не фунт изюму.
Собрать их в одном месте, без давки - задачка. Съедят хотя бы по
пирожку, выпьют по кружке сбитня - сколько же это надо всего? Да, дело
нешуточное. И прибыльное, думаю. Опять же э... удобства. Двести тысяч
человек! Канализационная система должна работать в пиковом ритме,
иначе, знаете...
- С последним пока, я слышал, проблемы. Строили спешно, и
допустили просчеты. Не везде они, удобства, функционируют как
положено. Пришлось часть прикрыть, на переделку. Понимаете,
канализация в буквальном смысле начала выходить из себя, - Гагарин
коротко рассмеялся, хотя смешного было мало. Несколько человек были
под следствием, но начинать процесс по "сортирному делу" не решались.
Миру на потеху разве. - У вас куда билеты?
- В... как это называется? Южный сектор, кажется. Мы там
встречаемся с женой и свояченицей, у входа. А что, там... не того? -
расстроился попутчик. Нет, господа, это не пустяки. Непременно надо
будет поставить по столице достаточное количество заведений
общественного пользования. Ох, азиаты мы, азиаты... Гагарин постарался
запомнить эту мысль. Конечно, в ближайшее время не до того будет, но -
не мелочь это.
- Не знаю, - ответил он на вопрос поскучневшего волгаря.
Экипаж начал замедлять ход, громада стадиона вырастала до небес.
Остальные, повинуясь жезлам городовых, прижимались к обочине, но его
шофер наклеил на лобовое стекло генеральный пропуск, и городовые
начали вытягиваться стрункой, отдавая честь - 1 самому 0.
- Чего это они, - забеспокоился промышленник.
- Да так, - теперь они ехали вдоль центральной трибуны, где стояли
малочисленные правительственные лимузины. - Не обращайте внимания.
Останови, братец, - приказал он шоферу. - Вам отсюда направо, там и
будет вход на Южный сектор.
- Благодарю сердечно, - промышленник достал бумажник, собираясь
расплатиться.
- Нет, нет, - остановил его Гагарин, - вы, как налогоплательщик,
содержите и экипаж, и шофера, и меня тоже. Позвольте предложить вам, -
он вырвал из книжечки листок, нацарапал вечным пером подпись. - Ложа
для почетных гостей. Обещаю, никаких проблем с... с удобствами и
прочим у вас не будет.
Гагарин протянул листок - пропуск на троих, с золочеными буковками
наверху, указывающими кто его дает. Промышленник оторопело уставился
на бумагу, потом перевел взгляд на Гагарина.
- Б... Благодарю, но...
- Пустяки. Успехов племяннику, поклон вашей супруге, - момент
узнавания был, пожалуй, самым приятным в этих Гарун аль-Рашидовских
вылазках. Наверное, это его, Гагаринский способ попасть в Историю,
через сотни лет помнить будут именно его простоту, доступность,
1народность 0, то есть именно то, чего на самом деле нет. Или все-таки
есть?
Развивать размышления дальше было некогда. Потом, на досуге.
Успеется.
14
Он попросил воды. Не то, чтобы ему действительно хотелось пить,
просто последний час в голову шли паскудные мысли. Авось, рассеются от
питья. Все равно, никакого другого отвлечения не было.
Воды ему принесли - в поильнике, такой кружке с трубочкой, чтобы
можно было пить полулежа, и, пока он пил, сестра держала его за плечи.
Прислониться-то не к чему! Палатка. Потом сестра вытерла ему рот, и
пообещала позвать врача. Зачем врача? Но он не противился: положено,
значит, положено. Может, порядок такой - после питья врачу
показываться. Мало ли. Врач не спешил, и ефрейтор опять стал
задумываться. Вот приходил кто-то, расспрашивал, кажется? Зачем? Нечто
изменится жизнь, пуля из него выскочит и рана затянется? Он попытался
вспомнить точно, кто же это приходил, вроде недавно, совсем недавно,
но казалось - минули дни, месяцы. Лекарство. Очень сильное лекарство.
Хмельное.
- Как, Евтюхов, водичка?
Он не сразу понял, что обращаются к нему. С таким лекарством и
ханжи искать не нужно.
- Мокрая, господин доктор, - величать врача "благородием" не
поворачивался язык. Не "благородия" было жалко, но казалось - ни к
месту, благородиев кругом хватало, но до ефрейтора дела благородиям
было мало, а это вон возится, лечит. По службе, по обязанности, но...
- Сухую в другой раз получишь. Если понравится. А кроме питья еще
чего-нибудь... хочешь?
- Не понял, господин доктор. Домой хочу.
- Домой... Ниночка, катетер приготовьте, - это он сестре
милосердия. Катетер. Иностранное слово. За такие слова наказывали
нещадно, бац-бац по мордасам в учебной части. Матерное слово не то,
чтобы прощалось, тоже влетало, но - снисходительно, мол, ты смотри, не
со своим братом говоришь. А за иностранное могли отпуска лишить,
увольнительной - наверное.
- Вас срочно этот... из Особого... - сестра милосердия держала в
руке прозрачный сосуд странной формы.
- Ох, - доктор вздохнул. - Тогда ты сама...
- Ты, милый, лежи спокойно, - женщина откинула одеяло.
Он скосил глаза и тут же отвел их. Срамота. Правда, если не
смотреть, то ничего и не чувствовалось. Краем глаза он видел, как
женщина взяла резиновую трубочку и... Нет, лучше о другом подумать.
Почему так - в синеме все сестры милосердия молодые и красивые,
красивые по-барски, тонкие, узкие в кости, а на деле - бабы хоть в
оглобли ставь да паши? И то, работа не легкая... Синему им показывали
часто, раз в месяц - точно, за время службы он пересмотрел картин
больше, чем за всю жизнь. Они, картины, ему нравились. Все было, как в
жизни, только лучше. Про войну бы поменьше. Конечно, была и смешная
синема, про дурачка-коминтерновца, что постоянно падал в длинной
шинели, плохонькой, дырявой, в дыры эти постоянно вываливался харч,
патроны, гранаты, секретный приказ, любовное письмо... Смешно. В
госпитале, говорят, синему еще чаще показывают.
- А ты боялся, - женщина, одной рукой держала на весу сосуд теперь
полный янтарной жидкостью, другой набросила на него одеяло.
- Я не боялся, - возразил он. Что за жидкость? Пиво? Он вдруг
понял, застыдился.
- Ладно-ладно, лежи. Поправляйся.
Она ушла. Ефрейтор посмотрел на лежавшего у дальней стеночки. Тот
по-прежнему молчал, и дышал тихо, едва слышно. Вот к тому доктор
почему-то не подходит. Даже странно.
- Земляк! Эй, земляк!
Но ответом было прежнее сопение.
Может, заразный? Но таких, кажется, держат отдельно. Контуженый?
Он поправил одеяло. Руки слушались, пальцы шевелились проворно,
споро. А его пугали ранением. Или нет? Прошлое было зыбким, нечетким,
особенно сегодняшнее, вчерашнее. Что раньше - помнилось лучше.
Захотелось есть. Нестерпимо, по-волчьи, рвать зубами, глотать, не
разжевывая. Начала представляться еда, въявь - жирный борщ, мясо,
сало, хлеб. Когда ж поесть дадут? Или раненым не положено?
Голод прошел столь же внезапно, что и появился, и запахи пищи, что
доносились до него, переносились легко, спокойно.
- В соответствии с приказом я эвакуирую раненых, - весело, громко
говорил доктор. Ефрейтор смотрел в щель полога, но ничего не видел.
- Вы не можете отправить Евтюхова до окончания расследования!
- Увы, рад был вам содействовать, всем, чем мог, но - приказ!
Голоса удалялись.
Значит, скоро повезут в Кишинев. Все к дому ближе.
- А вот обед. Сейчас кушать будем, - женщина была другая, не та,
что недавно приходила. - Борщ у нас вкусный, наваристый. Доктор
разрешил, пусть, говорит, нашего борщу похлебает, - она села на
табурете рядом с ефрейтором, пристроила котелок и попыталась кормить
его с ложки.
- Я сам, - он забрал ложку и начал черпать борщ - почти такой, что
недавно привиделся.
- Не спеши, не спеши. Сейчас раненых мало. А после борща -
мамалыга. Тоже вкусная.
Мамалыги не хотелось, но он, верный привычке, съел все. Дело
солдатское. Когда еще придется поесть.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг