китайский язык, северный диалект, или пройти полный курс игры
на аккордеоне - увы, не быть ему "всегда желанным в любой
компании", как уверял самоучитель. Большая растрепанная книж-
ка, мягкая обложка - красавица с пальчиками, занесенными над
клавишами "Вельтмейстера". Валяется где-нибудь на антресолях
в коробках нераспакованных вещей.
Он сел, пошевелил пальцами ног. Прекрасно слушаются.
Двадцать пять секунд полета, все системы функционируют нор-
мально.
Полета... Если сравнивать, то не с космическим. Так,
одинокий "кукурузник" выруливает на взлетную полосу деревенс-
кого аэродрома, козьего выгона. В небесах "МИГи" "Миражи",
"Вулканы" и прочая элита блюдет весьма вооруженный нейтрали-
тет, и на тебе - одномоторный самолетишка технологии "рус фа-
нер", видимый всем и вся, готовится, как дон Кихот, ринуться
на ветряные мельницы.
Только это не ветряные мельницы.
И он не благородный идальго.
Четыре часа пополудни. Прекрасное время. Промышленные
потребители электроэнергии отключаются постепенно, и турби-
ны-генераторы крутятся в своих статорах, отдыхая перед вечер-
ним пиком нагрузки. Пульс страны приближается к заветным пя-
тидесяти герцам в секунду ровно, подавай надежду, что больная
выкарабкается из кризиса. Он попрыгал по траве, разминаясь, и
начал одеваться. Или правильнее - облачаться? Рядиться?
Шматок сала, кусочек хлеба, луковка - обед. О бедном гу-
саре замолвите слово...
Он вытер крошки с подбородка, вытряс подстилку и, сложив
тщательней, чем парашют, поместил в специальное отделение
рюкзака. Они все специальные - отделения, карманы и кармашки,
для средства "реди", моет без воды, для аптечки, жестяных ко-
локольчиков и стеклянных бус - меновая торговля для охочих до
них туземцев, и проч. и проч. и проч.
Что рюкзак полегчал, незаметно, хотя хлеб, сало и лук
перемещены из него в желудок. Двести пятьдесят граммов. Тыся-
ча триста калорий. Можно вскипятить ведро воды.
Тропа покинула аллею, стала забирать вправо, терновые
кусты расступились, выпуская, он последний раз набрал ягод,
на память о старом тракте, и хватило памяти на час пути. Тро-
па видна плохо, стирается от времени, ползучие побеги трав
сшивали ее края.
Солнце светило в спину, и видно было далеко, ясно. Буй-
ная, совсем одичавшая лесополоса шла поперек поля, начинаясь
и кончаясь за горизонтом, каждые полверсты прерываемая корот-
кими просветами, оставленными для дороги, по которой полутор-
ки возили бы стопудовые урожаи на разукрашенную флагами весо-
вую.
А и возили - наперегонки, состязаясь с соседней брига-
дой, на ходу, за баранкой подсчитывая тонны, километры и лит-
ры, загадывая, что привезти из города, куда, как победителей,
пошлют лучших из лучших на выставку.
Других полос, поперечных становой, раз - и обчелся. Не
успели насадить. Три П. план преобразования природы.
Тропа прошла сквозь полосу, теплую, порозовевшую под
низким солнцем. Дубы насажаны тесно, доминошными пятериками.
Теория внутривидовой помощи. Дружная сплоченность коммуналки.
Шел бесконечный раунд схватки - кто сильнейший, кому
жить. Деревья душили друг друга, уродуя и уродуясь сами. Если
заснять лесополосу во временном масштабе минута = год, фильм
получится не для слабонервных, куда кэтчу и карате.
Но листья шелестели мирно, разуверяя в самой возможности
вражды и недоброжелательства.
За лесополосой - та же пустошь, невысокая чахлая трава.
Холодная земля. Скупая.
Хутор оказался большой бревенчатой избой-пятистенком, с
амбаром, хлевом, парочкой косых сараюшек, летней кухней под
навесом, банькой, клозетом. Повыше, шагах в тридцати - жу-
равль колодца.
На длинном ремне, привязанном к вбитому в землю железно-
му колышку кругом выстригала траву коза, а маленькая козочка,
свободная и вольная, бегала рядом, как цирковая звездочка,
бодая невыросшими рожками невыстроенный барьер арены.
Вытягивая ведро из колодца, он вздохнул. Водичка стоит
больно высоко, мутная, придется обеззараживать. Где вы, хрус-
тальные ключи?
- Милок! Эй, милок! - ведро едва не сорвалось вниз. Он
оглянулся.
- Ты колодезную воду не пей! - ну, если это одинокая ба-
ба Аня, то не такая она и старенькая. За шестьдесят, правда,
но жизненной силы на двух тридцатилетних хватит.
- Что так? Теленочком стану?
Хуторянка, не сходя с крыльца, замахала руками:
- Гнилая она. Иди сюда, у меня вода криничная, а коло-
дезная разве на стирку годится, да на полив.
Он подошел. Огород маленький, но ухоженный, сорняков не
видно. Зато цветов - от табака до георгинов. Красота.
Хуторянка спустилась навстречу, подошла к летней кухоньке,
открыла большой, литров на пятнадцать, металлический бак-тер-
мос, зачерпнула висевшей на гвозде кружкой:
- Пробуй!
Петров пригубил. Вода и вода. Холодная. Сейчас вкуснее
станет. Он скинул рюкзак, вытащил плоскую фляжку:
- Монастырский бальзам, - плеснул совсем немного, с чай-
ную ложечку, и коричневый дым заклубился, расползся по круж-
ке.
- Хотите?
- Не, стара я бальзамы пить. Спиртное, чай?
- Уж и стара, - Петров покачал кружку. - Лет шестьдесят?
- Семьдесят один, - гордо ответила хуторянка.
- Не страшно одной на хуторе?
- Бог от болезней боронит, руки-ноги служат. Опять же из
района нет-нет, да и навестят, из собеса.
- По этой тропке? - он отпил желтоватую смесь. Ничего
букетец, терпимо.
- Ты, милок, из Глушицы пришел?
- Из нее.
- А если из Богданова, центральной усадьбы, то прямая
дорога есть. В сухую погоду доезжают. Хлеба привозят на ме-
сяц, крупу, керосин. Уголь на зиму. Мне положено, как фронто-
вичке. Сам-то что здесь потерял?
- Турист. Люблю тишину.
- Ты садись, сидя пьется лучше, - она пододвинула табу-
рет. - Тишины здесь полно, мешками бери.
- Воевали, значит?
- Снайпером была. Женский снайперский отряд Чужимовой,
слыхал? Одиннадцать правительственных наград имею!- бабка се-
ла напротив, через узкую деревянную столешницу.
- Бак, поди, тяжело таскать? - Петров кивнул на термос.
- Тележкой что хочешь свезешь.
- Далеко криница-то?
- Посмотреть желаешь? Посмотри. От века вода течет, а не
кончается.
- Если дальше пойти, на восток, - Петров показал рукой,
- есть путь?
- Какой путь, - покачала головой старушка. - Раньше кол-
хоз был, верстах в двадцати, да давно распустили. Стариков по
интернатам, молодые сами о себе заботятся. Глухомань одна.
- А еще дальше?
- Не знаю, врать не хочу. Говорят, колония после войны
открылась, для душегубов. Еще вроде армия, вертолеты порой
подолгу летают, тренируются. Внизу-то ничего нет, свалятся -
беды не наделают, разве на меня, старую, упадут, так и то
польза выйдет, - она усмехнулась.
- Спасибо за водицу, - Петров поднялся. - Перегон до но-
чи отмахаю.
- Где же спать будешь? - хуторянка поправила платок на
голове.
- Палатка в рюкзаке, - он пошел по тележному следу.
Одной водой и угостила. Ни огурца с грядки, ни хлебушка.
Времена строгие. Близка ночь - гостя из дому прочь.
След огибал невысокий пригорок. Вот и криница. Вода не-
бойкой струйкой лилась из чугунной трехдюймовой трубы и сбе-
гала вниз, прослеживаясь на сотню метров высокой зеленой тра-
вой. Не получилось Волги, одинок ручей, а нынче не время оди-
ночек. В случае чего - сидеть в общей камере.
Он пил воду до бульканья в животе, зубы ломило от сты-
лости, потом отошел в заросли травы.
Фонтаном изверглась вода, едва замутненная остатком обе-
да. Опять и опять он пил и извергал ее, составляя в уме зада-
чу про бассейн, в который вода вливается и выливается в одну
и ту же трубу, а зачем, спрашивается? Хатха-иога, подражание
тигру. Очищением желудка добиться кристальности помыслов.
Ладно, достаточно, довольно.
Он поднялся на пригорок, на самую его вершину. Солнце
сядет скоро, а до синей полосы посадки топать и топать.
Под ногами - чернота старого, давно паленого дерева.
Ветряк стоял тут, на вершине, от него и назвали хутор. Когда
сгорел, и почему? Не пожалел немецкий летчик зажигалки или
свои, отступая, уничтожили на страх агрессору?
Петров пригляделся к редкому чахлому кустарнику. Лет со-
рок прошло с пожара, сорок пять. Дружно горела, знатно, дале-
ко высветило.
Под гору ноги несли сами, успевай переставлять. Выйдя на
равнину, он удержал темп, трава стегала по голенищам сапог.
Дорога скорее угадывалась, относясь более к истории, чем дням
сегодняшним - пониже трава, иначе пружинит земля, и вдали -
просвет лесополосы меж рдеющих верхушек деревьев.
Солнце сменил месяц, половинка орловского хлеба, исты-
канного, измятого вилкой, а то и пальцами привередливых поку-
пателей.
Когда до посадки оставалось километра два, Петров выта-
щил из кармашка рюкзака баллончик, побрызгал на землю. Дезо-
дорант, полезная в путешествии вещь. Имеет изысканный, нежный
аромат, таинственный, как сама ночь...
Он свернул с дороги, пошел под углом, вспоминая значение
тангенса сорока пяти градусов. На середине гипотенузы опять
спрыснул след, в третий раз - заходя в посадку.
Света месяца едва хватило, чтобы выбрать подходящее мес-
течко, закрепить межу стволами гамак, у головы подвесить рюк-
зак, у ног - сапоги. Тарзан из племени северных короткошерс-
тных обезьян.
В животе заурчало, болезненная спазма скрутила - и от-
пустила. Помог бальзам, и промывание желудка не зря делал,
иначе несло бы, как паршивого гусенка.
Он немного прошел, прогуливаясь, вдоль лесополосы, глядя
на уходящий месяц. Пора за ним, на боковую.
Он вернулся к своему гнезду, забрался в гамак, укрылся с
головой полотнищем. Издалека донесся протяжный вой. Унюхал
выжлец плоды химизации и расстроился. Тяжко его хозяевам при-
дется. И верно: человеческий крик, истошный, пронзительный,
пересек поле, за ним - два выстрела.
Петров вслушался. Неясные, заглушенные расстоянием руга-
тельства, стоны. А вы как думали, ребятки? Турист нынче пошел
ушлый, запросто не возьмешь.
До рассвета - три с половиной часа. Вполне достаточно,
если уснуть сразу.
Но не спалось.
3
Утренняя птичья истерика бодрит сильнее кофе.
Петров, лежа в гамаке, завтракал, попеременно приклады-
ваясь к тубу с сыром и пластиковой бутылочке с тоником. Почти
космонавт почти в космосе.
Сороки верещали, обсуждая свои внутренние дела. Других
двуногих бескрылых поблизости нет.
Он откинул полотнище и стал медленно спускаться на зем-
лю. Какой Тарзан, смешно, желтый земляной червяк в период
линьки, старая кожа сошла, а новой - не оказалось.
Утро росистое, ночь все слезы выплакала. Босиком по тра-
ве, и ноги чистые-чистые. Кто моет ноги по утрам, тот посту-
пает мудро...
Он прикрепил кобуру к ремню, вложил пистолет. Балласт,
гарантирует остойчивость и безопасность, и рюкзак, наконец,
полегчал, скоро вверх тянуть станет.
Он оглянулся на лесополосу, на темный след пролитой ро-
сы. И собак не требуется.
Вторая гипотенуза вернула на дорогу. Построение конгру-
энтных фигур как условие совершенствования землепользования
Древнего Египта.
Роса сохла быстро, и к следующей поперечине посадки ис-
чезла. Деревья разрежены кустарником, обильно, пенно нахлы-
нувшим в проход стопудовых урожаев. Тихие, спокойные кустики.
Пичужки попримолкли, зной. Воздух у горизонта дрожал, сгуща-
ясь до плотности силикатного клея. Не увязнуть бы в этом
клее. Если дойдет. Ведь далече. А до прохлады под сенью дерев
и кустов метров триста. Дистанция эффективной стрельбы из ав-
томата АКМ.
Петров упал на траву - плавно, удобно, освободился от
рюкзака и, устроив его на предплечье, пополз. Со стороны пос-
мотреть - дурак дураком. При условии, что никто со стороны не
смотрит. Если смотрит - не дурак, а предусмотрительный, осто-
рожный человек. Но если никто не смотрит, то тоже ведь не ду-
рак. Имеет право передвигаться любым доступным способом.
Впрочем, словесная эквилибристика ни к чему: со стороны
его видно быть не должно. Разве сверху.
Он глянул в белесое небо. Птица. Треугольный вырез хвос-
та. Ястреб, коршун? Забыл. Высматривает слепыша, мышь поле-
вую, мало ли добыче на тысячах гектаров?
Петров приложил ухо к земле.
Если держать его так долго-долго, оно пустит корни и
примется. Спасает только гильотинная ампутация, но ее осудил
Господь наш, Матфей, двадцать шестая глава, стих пятьдесят
второй.
Он переместился в сторону, опять прислушался. Будет.
Петров встал, побрел к застывшему терновнику. Колючий,
цепкий, не разгуляешься. Совершенно неприспособленное для за-
сад место. Зря ползал, пачкал и мял еще вчера браво сидевшую
форму.
А, может, и не зря.
Он успел пройти четверть часа новой пустошью, когда по-
зади, из покоренной посадки, но в километре от прохода пока-
зались конные. Двое. Странно. На слух три лошади, по меньшей
мере. Одна для него? Заботливость умиляла до слез.
Он бежал назад, в кустарник, стараясь не споткнуться о
вспучившую вдруг кочками землю.
Лошадь под первым всадником поскакала резвее, второй,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг