сказал:
- Не знаю. Да и откуда? Вы же, вроде, очень давно с ней работаете вместе,
а я ведь когда ещё пришёл?
- Мне её жена в категорической форме навязала. Она у меня ревнивая, просто
ужас! - рассмеялся Гриб, - "Или", говорит, "бери Эльку в секретарши, или я
подаю на развод!"
Борис рассмеялся вместе с ним. Разгадка тайны появления Элеоноры в
секретарях оказалась ещё более экзотической, чем все остальные. Уж
кого-кого, а Гриба заядлым сердцеедом мог назвать только какой-нибудь
любитель марихуаны после третьего косяка. Супруги он своей боялся - просто
смерть, об сём тоже немало сплетен ходило по отделу. И подозревать его в
супружеских изменах было ни чем иным, как проявлением вялотекущей
шизофрении.
Обстановка несколько разрядилась, чему оба собеседника втайне были
несказанно рады. Грибоедов разлил водку по стаканам, поднял свой и сказал:
- За тебя, Борис! Чтоб тебе на этом месте сиделось по-людски. Хотя, - с
сомнением заметил он, - Судя по нынешней обстановке в стране, то не знаю,
не знаю... Смутное время, мать его так!
- За вас, Валерий Вениаминыч! - в свою очередь поднял стакан Борис, -
Чтобы у вас всё тоже по-человечески было.
Выпили. Закусили. Грибоедов почесал в затылке и заметил:
- А что у меня-то не так быть может, у пенсионера? Уеду вот на дачу,
огород копать и вообще... Это у вас сейчас забот - полон рот! Я, кстати,
глубоко в душе даже доволен, что на пенсию ухожу. То, что тебе поручили...
Смело могу сказать: сам бы я ни за что не взялся! Страшно.
- Что именно страшно? - поинтересовался Борис, - То, что мы создаём? Так
ведь тут как. Я бы отказался, другого бы нашли. И неизвестно ещё, кого.
За себя-то я ещё как-то отвечаю, а то попадётся им этакий папуас, он
такого наворотит, что по сравнению с тем, что может у него получиться и
настоящие тогдашние СС покажутся чем-то вроде октябрятской "звёздочки".
При нашем-то менталитете.
- Верно. Но я не про это говорю. Страшно не то, что история опять
повторяется и повторяется во всём своём безобразии. Вот тоже идиотизм -
говорить, что история, дескать, в первый раз трагедия, а во второй раз -
фарс! Какой кретин, интересно, это сказал? Трагедия от повторения фарсом
не становится, трагедия - она и в Африке трагедия. Хоть раз, хоть два,
хоть двадцать два. А то страшно, что они сейчас вашими руками всё это для
своих нужд создадут, а потом вас же первых к стенке и поставят. Причину
найдут, не беспокойся. Историю нашей необъятной Родины хорошо помнишь? Так
вот и вспомни в таком разе, что стало в тридцатых с теми, кто чистил, а? А
с теми, кто первых чистильщиков вычистил? Вот то-то! - сказал Грибоедов,
разливая по второй, - Ну, за здоровьице!
Выпили по второй, потом, без большого перерыва по третьей. Борис заметил,
что Грибоедов перестал закусывать. После четвёртой Гриб уставился в окно и
закурил. Борис посмотрел на него и вдруг заметил, что у Грибоедова в
глазах стоят самые настоящие слёзы. Одна из них, самая крупная и
непоседливая, покатилась по щеке бывшего начальника отдела, тот смахнул её
рукавом и дрожащей непонятно от чего, то ли от выпитого, то ли от нервов
рукой потянулся к бутылке. Борис опередил его, разлив водку сам и с
тревогой спросил:
- Что с вами, Валерий Вениаминович?
Грибоедов выпил, внимательно посмотрел на Бориса полными слёз глазами и
произнёс с надрывом:
- Ненавижу. Ненавижу этих сволочей, которые нашими же руками хотят сделать
всю грязную работу, а когда работа сделана и сделана, как всегда, на
совесть, нас же и пинают, как псов шелудивых. Мы сразу и сатрапы, и
убийцы, и душители демократии! Можно подумать, что я в начале своей
карьеры для собственного удовольствия шпионов изобретал да стукачей по
организациям рассылал. Гниды поганые! Их, как вшей, давить надо. Мы,
понимаешь, мерзавцы, а они святые! Аггелы, агнцы божьи. В Господа Бога
теперь уверовали, царь-батюшка у нас сейчас святой великомученик стал. Ты
что думаешь, эти, что сейчас к власти пришли, лучше, что ли? Да такое же
дерьмо! Только дерьмо молодое, энергичное и поэтому с более сильным
запахом. Все они там с душком. Только я вот что тебе скажу. С тобой и с
этой идеей отечественного СС они сильно прокололись. Я тебе напоследок
стариковский совет дам, что делать. Чтобы ты сам под первую же чистку
ихнюю не угодил.
Грибоедов разлил остатки водки, расплёскивая её по столу и продолжил:
- Ты не думай, что вот, он пьяный и чушь несёт. На заметочку слова мои
возьми, да обмозгуй потом, как следует. Они же этой твоей эсэсой себе сами
могилу вырыли. Наш город, конечно, не столица, но я думаю, что тот,
который у вас в Белокаменной главным будет, тоже не дурнее паровоза. Не
сам до этого дойдёт, так советники подскажут. Только бы они, эти
руководители, не пронюхали до поры до времени, до тех пор, что уже поздно
станет вас запрещать и разгонять ко всем чертям, чем это им грозить может.
Надо им перед этим хорошую приманку подсунуть. Слушай сюда...
...Беседа Бориса и Грибоедова затянулась на добрых три часа, до самого
конца рабочего дня. Когда Борис вышел вместе с Грибом из кабинета, чтобы
проводить до выхода и усадить того в машину, он не переставал думать о
том, что поведал ему его бывший начальник. Вернувшись в кабинет (пока ещё
в свой старый), он рассеянно принял доклады о проделанной за день работе.
Потом распустил контингент по домам и сам вместе с Юлей выдвинулся по
направлению к дому. Выйдя из здания Управы он предложил ей не ехать домой
на общаковом транспорте (машина ему вроде бы уже полагалась, но
как-то...), а пройтись пешочком, благо погоды стояли просто великолепные.
Юля охотно согласилась с этим предложением и они двинулись по направлению
к дому неторопливым шагом. Чрезвычайка чрезвычайкой, но комендантского
часа никто ещё не устанавливал, поэтому народу на улицах города хватало.
Они шли молча вплоть до самого городского пруда и только когда проходили
по мосту, именовавшемся в народе Плотинкой, Юля спросила у него:
- Сильно с Грибоедовым нализались?
Борис недоумённо посмотрел на неё:
- А что, по мне не видно? Иль меня покачивает?
Юля улыбнулась и ответила, глядя в сторону, на гладкую от безветрия
поверхность городского пруда:
- Нет, я так. Для завязки разговора. А то ты всё молчишь и молчишь...
Борис вздохнул:
- Я-то нет, а вот Вениаминыч сломался почти что. Впрочем, он просто пил
под конец не закусывая. Видимо, нажраться хотел, что впрочем, вполне
естественно. Я бы на его месте точно до зелёных соплей нализался. А молчу
я потому, что думаю над тем, что он мне сказал.
- И что же? - поинтересовалась Юля скорее из вежливости, чем из
любопытства. Борис помолчал с минуту, потом ответил:
- Прости, зайка, пока не могу ничего сказать. Слишком уж всё это серьезно,
не хотелось бы никого впутывать, тем более - тебя. Могу сказать только
одно. Я, в принципе, никогда не считал, что Гриб - болван, но сегодня я
понял, что всё равно, у меня был "синдром подчинённого".
- Это какой же? - усмехнулась Юля, взглянув на него, - Их ведь масса.
- Самый главный. Тот самый, при котором каждый подчинённый, неважно,
уважающий своего начальника или нет, всё равно считает, что он-то сам
начальника умнее если и не на порядок, то уж раза в два точно.
- А Гриб...
- А Гриб меня, как щенка, носом ткнул в такие моменты, о которых я пока и
не думал. Потом то может быть и сам бы допёр, но не исключено, что допёр
бы слишком поздно. Да ещё и пару советов дал. И советы - просто высший
класс! Вот вам и Гриб. Старая гвардия, что и говорить... Мне всё это ещё
обмозговывать, конечно, и обмозговывать. Но идея-то, идея!
- Что ж, не буду мешать развитию новой идеи, - хмыкнула Юля.
- Да ладно тебе! Давай тему сменим. Что бы такое нам сегодня на ужин
сообразить?
- А на ужин...
:И они пошли дальше по улице, взявшись за руки, как школьники и испытывая
от этого непередаваемое наслаждение. Ни за что нельзя было сказать, глядя
на них со стороны, какие проблемы решала сегодня на работе эта прекрасная
в своей молодости пара. Что будет с ними завтра, через месяц? Да что там -
с ними! Что будет со всеми нами? В этот тёплый летний вечер так не
хотелось думать ни о чём, кроме того, что лето наконец-то полноправно
завладело городом N-ском и впереди ещё столько тёплых и прекрасных летних
вечеров...
Часть вторая.
"...Смерть, оказывается, груба и грязна.
Она приходит с целым мешком отвратительных
инструментов..."
Принцесса, к/ф "Обыкновенное чудо".
"Вы поосторожнее с Персио, - сказал Хорхе,
Он почти всегда проигрывает, но это ровным
счётом ничего не значит."
Х. Кортасар, "Выигрыши".
1.
..Борис стоял у окна в своём кабинете и смотрел на деревья, листья которых
хоть и не все, но частично уже приобрели золотистый оттенок. Сентябрь
выдался просто на удивление отличным и деревья всё ещё не хотели поверить,
что пора зелени неумолимо подходит к концу. Он с тоской подумал, что скоро
аллес и бабьему лету, вот-вот зарядят дожди и станет так мерзко, хоть
волком вой.
Он не любил осени. Во всём предпочитая конкретику, он любил зиму и лето, а
такие промежуточные времена года, как осень и весна, Борису казались
досадным недоразумением Создателя. И фраза, что у природы, дескать, нет
плохой погоды, по его мнению была ничем иным, как литературным
извращенством. Нет, понимаешь, плохой погоды! Ещё как есть. Такое мог
сказать только тот, кто не месил никогда в жизни ногами мерзкой и липучей
осенне-весенней N-ской грязи, в которой запросто можно было забыть подошвы
своей обуви.
Борис отошёл от окна и подошёл к висевшему на стене зеркалу. Придирчиво
осмотрев себя, поправил форменный галстук, повязку со свастикой на левой
руке и смахнул пылинки, так хорошо заметные на чёрной форме. Вроде бы всё
в порядке. На этой форме любую хренотень сразу видно.
Любую, кроме крови.
Зазвонил телефон внутренней связи. Борис поморщился: надо бы сделать
зуммер потише, раздражает. Он снял трубку:
- Слушаю вас.
Звонил Рэм. У него до сих пор осталась идиотская манера орать в трубку:
- Борис, зайди ко мне! Клиент попался трудный! Начальство к себе требует,
барин этакий.
Борис снова поморщился. Говоришь ему, говоришь по поводу субординации: Он
рявкнул в ответ:
- Рэм, скотина бешеная! Я тебе сколько раз говорил - Борис я дома, когда
ты у меня в гостях, а здесь я...
- Ладно, господин оберштурмбаннфюрер, не надрывайся.
- Я тебе за оберштурмбаннфюрера вообще башку оторву! И не обижайся потом,
- проворчал Борис.
- Пошутил, господин подполковник, пошутил! Ну, ждать тебя? - засмеялся
Рэм, - Я, кстати, в тридцать пятой.
- Ладно, жди. Через пять минут буду, - сказал Борис, остывая. На Рэма он
всё равно долго злиться не мог.
Он вышел из кабинета и кивнул сидевшей в приёмной секретарше Ирочке,
попытавшейся вскочить со своего места с целью отдания чести: сиди, мол, не
дёргайся каждый раз. Дисциплина, оно конечно, вещь хорошая, но и
злоупотреблять ей не стоит. Прослывёшь ещё среди подчинённых этаким
буквоедом.
Выйдя из приёмной в коридор, он не торопясь пошёл вниз по лестнице в
подвал. Штаб-квартира их организации, насчитывавшей более тысячи
сотрудников, уже около двух месяцев располагалась в своём, отдельном от
всей остальной Управы здании. "Чёрный Легион" становился всё более и более
самостоятельными, хотя теоретически продолжал находиться в подчинении
Конторы. "Ладно, - подумал вот уже в который раз Борис, - Здание своё,
форма своя, задачи, в принципе, схожие, но со своей спецификой. А там
посмотрим. Всё-таки Вениаминыч был гений."
Он спустился в подвал и жестом приказал стоявшему на посту легионеру
открыть дверь, предъявив пропуск. Хоть он и начальство, но орднунг, в
смысле порядок, един для всех без исключения. Легионер отмахнул рукой
приветствие и загремел замком. Борис оказался в длинном глухом коридоре, в
стенах которого не было ничего, кроме кучи массивных железных дверей.
Подойдя вместе с легионером к двери под номером тридцать пять, он
остановился: кроме караульного никто, даже сам Господь Бог, не имеет право
их открывать.
Легионер открыл дверь камеры и Борис вошёл внутрь. Там посреди камеры
стоял Рэм, напротив которого сидел арестованный, нагловатого вида парень
лет тридцати. Он сидел на стуле, который вместе со столом и ещё одним
стулом, был единственной находящейся в камере мебелью. Одет парень был -
сразу видно, не из бедной семьи.
На звук открываемой двери Рэм обернулся и приветственно махнул Борису в
направлении второго стула: садись, мол, начальник, а я постою. Мне
работать надоть. Борис молча присел и стал наблюдать происходящее.
- Ну, засранец, вот тебе и присутствие начальника! Будем на вопросы
отвечать правдиво, или как? - продолжил беседу с арестованным Рэм.
- А начальника мало, - язвительно ответил засранец, - Я требую адвоката!
- Чего!? Я не ослышался? Кого ты, гадёныш, требуешь? - прошипел Рэм, - Ты,
голуба, видать, не въехал, куда попал.
Борис вмешался в ход поучительной беседы:
- За что он тут?
Рэм обернулся и ответил:
- Старая, как мир, история. Он на паях с ещё одним козлом заключил где-то
в Забугорье договор о том, что вывезет и захоронит кучу всякого токсичного
говна. Бабло получили от буржуинов, лицензию на занятие этим какая-то
сволочь им накатала, естественно, не бесплатно... Говно привезли к нам и
захоронили. Методом выливания и высыпания на ближайшей от города свалке.
Вот и всё.
- А вы это ещё докажите! - вякнул арестованный, - Как там с презумпцией
невиновности?
- Постой, постой! - заинтересовался Борис, - А к нам-то его зачем?
- А по троечке, - хмуро сказал Рэм, с ненавистью глядя на парня, сидевшего
нога на ногу.
Борис хмыкнул. На их жаргоне "по троечке" означало, что доказательств на
задержанного маловато, но не смотря на это, в свете "Указа о повышении мер
по борьбе с коррупцией и оргпреступностью" дело закрывать нельзя и поэтому
засранца передали к ним в организацию, чтобы они, грешные, не пряником,
так кнутом, но выбили бы из него показания. Им можно, у них руки
развязаны. Крайняя мера, конечно, но случай не типичный. А Контора
вынуждена работать в режиме соблюдения законности. Поэтому жрите его,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг