Как ее изобразить. Ведь он же не рыба?
Рембрандт . Для него нет понятия "вверх" и "низ", он - посланник Бога.
Ливенс. Иллюзию парения можно создать с помощью одежд.
Рембрандт . Нет, одежды лишь подчеркивают парение, а иллюзию должно
создавать само тело. Флит, будь добр, смотри себе под ноги, позади тебя
лежат мои этюды маслом.
Флит поднимает этюды пытаясь их переставить подальше.
Хармен. Можно мне взглянуть на эти картины. (Подходит, берет в руки.)
Это Нелтье, а это я! Хм... Прости Рембрандт, но, по-моему, ты должен
показать эти портреты их милости Хейгенсу.
Рембрандт (раздраженно). Но это же не картины, а всего лишь этюды.
Хармен. А на мой взгляд они очень хороши.
Рембрандт Да на что они сдались тебе, отец? Здесь валяется, по-крайней
мере, штук двадцать таких же.
Хармен. Уж, не имеешь ли ты ввиду это чучело? Господи, быть может, я и
не понимаю в живописи, но на этих портретах, где ничего не приукрашено ,
как раз и есть то, что парит подобно летящему семени молочая, подхваченому
ветром.
Да я вижу, что сделал ты немало, и, по-моему, ты должен показать эти
портреты.
(Встает чтобы уйти.)
Рембрандт Погоди, отец. Я сейчас приставлю крыло и провожу тебя.
Хармен. Не стоит, продолжай работать. Надеюсь, ты все-таки приберешь в
мастерской?
Рембрандт Это еще зачем? Только потому, что он - аристократ и
придворный из Гааги? Только потому....
Хармен. Только потому, что здесь грязно, как в свинарнике (распахивает
дверь).
Рембрандт (в догонку) . Не сердись, отец.
Хармен. Я не сержусь, сын. Просто здесь немного нужно убраться, а уж
насчет тех картин, не знаю, понравятся ли они их милости, но это -
настоящее.
Рембрандт . Хорошо, я приберусь. А картины... конечно, я покажу, только
врядли они понравяться. Питеру Ластману, например, такие штуки не
нравились, верно Ян?
Ливенс. Я тоже пойду, надо бы приготовить угощение поизысканей,
маринованых угрей и французского вина... да и себя привести в порялок.
Доу. И мне тоже, пойду, Рембрандт, я совсем перепачкался.
Рембрандт (развел руками, провожает всех взглядом и поворачивается к
Флиту) . А ты что же?
Флит. Я помогу тебе убраться и пойду совсем - мне нечего показывать его
милости, а то, не дай Бог, я еще что-нибудь опрокину.
Флит начинает разгребать мусор, а Рембрандт выставлять рядком картины.
Гаснет свет.
Картина шестая
Рембрандт один. Все готово к приему гостя.
Раздается довольно робкий стук.
Рембрандт (кое-как справившись с волнением) . Входите, дверь не заперта.
Появляется Константейн Хейгенс, в дорогом, но строгом камзоле с белыми
брыжами.
Хейгенс. Господин ван Рейн?
Рембрандт . Да, это я, ваше превосходительство. Нет, нет, не снимайте
плащ - здесь довольно холодно.
. Хейгенс, быстро окинув взглядом картины, прямо напрвляется к "Иуде,
принимающему тридцать серебрянников"
Хейгенс (ошеломлен). Иуда, принимающий тридцать серебрянников.
Боже правый, неужели это - ваше? Вы, в ваши годы, сумели написать такое?
Рембрандт (взволнованный очевидным признанием) . Да, это мой "Иуда".
Я только вчера закончил его. Мне и самому кажется, что он удался.
Хейгенс (не отрываясь от картины). Это же великое полотно, как
человечны муки Иуды, и как отвратительно чисты одежды служителя храма,
протягивающего серебрянники! Раз, два, три...
Господи, мне хочется все их пересчитать, будто я не знаю ответа.
Подобного я никогда не видел.
. Хейгенс, качает восхищенно головой и хочет обнять худоэника. В этот
момент появлется Ливенс.
Рембрандт (скрывая расстройство) . Это мой сотоварищ-художник, Ян
Ливенс. Он работает здесь со мною уже пять лет.
Хейгенс . Но почему именно здесь? Зачем вы хороните себя в глуши?
Правда, пребывание в вашем городе доставило мне большое удовольствие, но,
на мой взгляд, Лейден - самое неудачное место в мире для художника.
Ливенс (примащивая на столе свои покупки и преувеличенно жестикулипуя)
. Вы более чем правы, ваше превосходительство. Здесь нужно жить
богословам, адвокатам, врачам: для таких в Лейдене солнце никогда не
заходит. Вы легко представите себе, что это за город, если я скажу вам,
что худложник, создавший "Крещение евнуха" (театрально, указывая на
полотно Рембрандта), годами не находит себе ни покровителя, ни заказчиков
и вынужден работать в таком вот, с позволения сказать, помещении. Все, что
вы видите (теперь он уже указывает на своего "Человека в берете"), вон
там, у стены, сделано в самых плачевный условиях:
амбар не отапливается, освещение отвратительное, а аксессуары...
(показывает на ужасное однокрылое чучело) - сами видите.
Хейгенс (к Рембрандту). Если все, что сказал господин Ливенс, - правда,
а я своими глазами вижу, что оно так и есть, то я еще больше недоумеваю,
почему вы остаетесь здесь?
Рембрандт . Лейден - мой родной город. Мы с Ливенсом пробовали работать
в Амсетрдаме, но у нас ничего не вышло, и мы вернулись домой.
Хейгенс. Но как бы вы ни были привязаны к семье и родному городу, вам,
все равно, придется со временем покинуть их и устроиться где-нибудь в
другом месте.
Рембрандт . Вероятно, я так и сделаю, ваше превосходительство.
Хотя удастся мне это сделать не скоро.
Хейгенс. На вашем месте, я сделал бы это немедленно.
Судя по вашим картинам, вы давным-давно могли уехать отсюда. Если же вы
питаете сомнения в своем праве занять подобающее место среди художников,
то подобные опасения просто нелепы. Ваш маленький "Иуда" - работа
подлинного мастера. Де Кайзер, Элиас, Йорданс - да кто угодно не
постыдился бы поставить свою полдпись под такой картиной. Ее с руками
оторвут на любом аукционе в Гааге или Амстердаме.
Ливенс. Да, ваша милость, но лишь при одном условии, что в ниженем углу
будет стоять имя Йорданса, Элиаса или де Кайзера.
Картины покупаются ради имени автора, а разве может составить себе имя
бедняк, прозябающий в Лейдене, пусть даже он великолепный художник? Мой
друг и наставник, присутствующий здесь, возил свои работы в Амстердам и
был настолько любезен, что захватил несколько моих. Они, конечно, не идут
ни в какое сравнение с его вещами, и я готов первым признать это, хотя
написаны они в том же духе - мы с Рембрандтом горим одним огнем. Но кто
купит полотна никому неизвестных людей? Картины, не уступающие этим,
достались мелким перекупщикам, причем по цене, едва покрывающей наши
расходы на холст и краски.
Рембрандт (смущен прямолинейностью товарища) . Полно, Ян, наши дела не
так уж плохи..
Ливенс. Три флорина за твоего "Философа", пять за твою великолепную
"Cуету-сует", где так превосходно выписаны череп, песочные часы и книги.
Четыре - за моего "Ганимеда". Ну, посудите сами, ваша милость, достаточная
ли это цена? Довольно ли этого за такие картины.
. Рембрандту неудобно за Ливенса. Хейгенс пытается возразить Ливеннсу,
но тот вошел в роль.
Ливенс. Никто из мало-мальски влиятельных людей не купит наши картины.
Те же, кто их все-таки купит, не в состоянии дать приличную цену.
Хейгенс. Ну в этом смысле мы вам поможем. Я - человек, пользующийся
кое-каким влиянием, а, как коллекционер, составил себе имя в Гааге и
Амстердаме.
Я буду покупать ваши картины и начну с "Иуды". Я готов предложить вам
за него сто флоринов, господин ван Рейн.
Рембрандт . Сто флоринов - это слишком много, ваша милость.
Хейгенс. Отнюдь (снова подходит к "Иуде").
Она просохла, не правда ли?
Тогда я увезу ее с собой. Деньги у меня при себе, я расчитывал найти
здесь что-нибудь стоящее, но, конечно, не ожидал ничего подобного.
Хейгенс отсчитывает деньги и отодвигает их в тень.
Хейгенс. Хорошо, что вы мне покажете еще? Я расположен покупать.
Рембрандт показывает остальные полотна.
Хейгенс. Эти две вещи сделаны, вероятно, под влиянием Питера Ластмана.
Я, разумеется, знаком с его работами - одно время на них была большая
мода в Амстердаме.
Рембрандт . Вы правы, ваше превосходительство.
Хейгенс. Но вам так же мало надо подражать ему, как и прятаться в
глуши, да простится мне такое выражение. Следуйте путем, который привел
вас к "Иуде". "Иуда" - вот что вам надо. Ну-с, а эта большая картина,
"Человек в берете", видимо, принадлежит вам, господин Ливенс?
Рембрандт . Да, ее писал он. Но в таком положении вы не оцените ее по
достоинству, мешают картины по сторонам (Рембрандт отодвигает свои
полотна).
Ливенс. Если она хоть немного нравится вашей милости, то я целиком этим
обязан Рембрандту. Он подсказал мне сюжет картины, она заключает собой
целую серию полотен, где мы исследовали различные эффекты освещения.
Хейгенс приближается к картине, потом отходит на две диаганали картины.
Ливенс. Обратите внимание на руку и книгу, ваша милость. Какой отличный
контраст между сухим пергаментом и живой плотью, не правда ли?
Хейгенс. Верно, верно. Эта картина - нечто совершенно новое, такое,
чего - с уверенностью могу сказать, еще не видели при дворе. Правда, принц
Фредерик-Генрих предпочитает фламандцев... Сейчас он пленен Рубенсом, и
все, кто окружают его, естественно, питают те же пристрастия.
Но эта картина, хотя и написана голландцем, способна произвестти
впечатление на кого угодно.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг