с напоминанием для сменщицы, бабы Вари, сильно пожилой медсестре,
выжившей наполовину из ума и постоянно забывающей о своих обязяанностях.
"У-ть об-щее" - Уколоть обезболевающее Максимову. В последенее время он
уже часто бредил от боли и не мог сам напоминать. Вот Настя, добрая душа, и
написала для бабы Вари, чтоб не забывала.
А интересно, если бы ему предложили на выбор этот ночной кошмар или
его настоящую жизнь, что бы он предпочел?
Конечно, он предпочел бы сон, правда лучше, если это возможно, без наезда, а если
уж с наездом, - то не досметри. Вот альтернатива: быть убийцей или стопроцентно
умирающим человеком...
Ну положим, вот при
Настеньке, разве он мог бы выбрать подлость? Впрочем, почему бы и нет?
Ведь, на самом деле, ему осталось-то жить с гулькин нос, неделю-другую, ну может
быть, месяц. Зачем ему выглядеть лучше, хотя бы
и перед Настенькой. Да и что он такое на ее счет выдумал?
Ведь она со всеми ласкова и внимательна, и всем
улыбается, да ведь это все от молодости и от бесконечности будущей жизни,
а, положим, заболей она смертельно, да что бы знала об этом... и чтобы никакой
надежды... да уж врядли бы она всем улыбалась. Идиот, типун тебе на язык,
чуть не вслух выругался
Максимов и специально вдохнул поглубже, чтобы больнее резануло изнутри.
От боли потемнело в палате. Он потерял сознание.
Сейчас он уже остановил машину у стола заказов и, закрыв глаза, пытался
представить Настю. Выходило неопределенно и зыбко, но несмотря на это,
вопреки отсутствию конкретных форм, он каждой своей клеточкой вдруг
почувствовал ее внутри себя. Добившись полного эффекта, он вылез из
машины и хлопнул дверкой. Дверь, будто неродная, откскочила обратно.
Тогда Максимов вспомнил соседа дядю Женю, хозяйственного
кряжестого мужика, часто помогавшего с починкой жигуленка.
Он еще раз посильнее ударил дверью, и та опять отскочила, как неродная.
Кое-как закрыл ее, и пошел в стол заказов.
Через несколько минут огромный бисквитно-кремовый уже покоился в багажнике,
а Максимов заинтересовано разглядывал желтый квадрат.
Осталось встретить
Настеньку, и еще какое-то непонятное дело номер восемь.
- Уть общее! - вскрикнул Максимов и
припомнил странное видение с больничной палатой, с латунной спинкой, явившееся
ему пока он пытался оживить Настенькин светлый образ. На него опять нахлынул,
как из подполья, удушливый лекарственный запах и вся атмосфера безисходности.
Да снилось ли ему это? И был ли это сон? А если нет, то что же такое вокруг?
Он попытался отогнать все-таки подальше больничное видение, но оно не изгонялось
именно из-за этого восьмого дела. Сейчас он вспомнил, как оно рашифровывалось
во сне: как обезболевающий укол! Но если, - продолжал рассуждать Максимов, -
найдено объяснение восне, и наоборот, в реальности, здесь у стола заказов,
нет никакого ему объяснения, то не может ли это означать, что имеенно палата с
тем безисходным диагнозом и есть его настоящя судьба! А сейчас он опять спит?!
Да нет, не может быть, - пока еще безосновательно протестовало чувство
самосохранения. Но постепенно на помощь стали приходить, что называется,
холодный разум и ее величество логика. Да могла ли та медсестра, претендовавшая
на образ Настеньки, такое написать? Во-первых, причем здесь вообще
медицина, если она учится на журфаке? Впрочем, бывают военные кафедры и для
женщин, и они там, как сестры милосердия, могут проходить практику в реальных
московских больницах. И тогда получается, что он настоящий московский
больной, доживающий последние дни, который влюбился в медсестру ( ах
как это банально!) и настолько, что она ему сниться во сне, как настоящая
невеста! Да, да, - прислушиваясь к холодным волнам пробегавшим по спине,
самоистязался Максимов, - да вот ему почти сорок пять, он слишком стар
для Настеньки, и не является ли именно это подтверждением нереальности
свадебного мероприятия? А его вечные страхи... Он вспомнил
теперь постоянный страх потерять свое сокровище, - не являются ли и они
намеком на фееричность всей комбинации? Да, он больной раком легких, и
банальность его увлечения медсестричкой как раз и доказывает эту позицию.
Жизнь удивительно скучна и бездарна! Нет ничего жизненее банальности.
Здесь он опять, очевидно, поддался чувствам и сам же себя вскоре выправил.
Так ли уж все чисто в той больничной картине? Отчего это медсестра
будет писать записочки своей старшей напарнице и приклеивать их
у изголовья больного? Во-первых, она могла бы оставить запись
в дежурке. А главное! Главный пункт: каким образом полуграмотная,
выжившая из ума старуха, может разобрать такое
сокращение?! О нет, уже почти ликовал Максимов, конечно нет, неестественно
так зашифровывать речь, обращенную к стареющему сознанию. Уж если бы я
писал для старухи, то использовал бы только печатные буквы и никаких
сокращений! Что за доброта проявлять заботу впопыхах? Ведь можно все напутать.
Например и так: "уколоть оживляющее" или "убрать освещающее", или, наконец,
"убить оганизирующее". Ну-да малограмотная бабка могла бы и не такое
увидеть в легкомысленном послании. Нет, определенно, то был сон.
Ну, хватит. Максимов достал из багажника отвертку, ослабил
два винта и приспустил третий, потом плавно прижал дверку, прислушиваясь
к щелчку, - замок сухо клацнул и встал на место, пробудив в
хозяине чувство губокого удовлетворения. Максимов затянул
винты обратно, гордо оглянулся вокруг и посмотрел на часы - до свидания
с Настенькой оставалось полчаса,
а с учетом времени дня и года и
соответствующих ему пробок, он мог и опоздать. Надо спешить, но спешить
осторожно, не дай Бог еще попасть в аварию за день до свадьбы. И Настенька
ждет там на ступеньках, и самое главное, случись какая беда, и от расстройства
не дай Бог проснуться, - опять проснуться в той палате. Последня мысль его
так задела, что он даже заглушил мотор своей старенькой шестерки.
Максимов
ясно понял, что если поедет дальше на свидание, то обязательно попадет в
аварию, и даже более конкретно, - задавит человека. Кажется, он
даже представил тот проклятый перекресток в паутине треснувшего триплекса.
Он еще раз взглянул на часы и твердо решил ехать автобусом. Все правильно,
трезво рассуждал Максимов, если он поедет в автобусе, то никак не сможет никого
задавить, и, следовательно, не возьмет греха на свою душу и, как результат,
не проснется, в качестве наказания, безнадежно больным, а будет жить долго
и счастливо с Настенькой. Да пусть даже это все сон, ну и что? Здесь у него
любовь, здесь у него счастливая долгая жизнь, и если не совершать опрометчивых
поступков, а жить разумно, как он уже и сделал, исправив дверцу автомобиля,
и пользоваться общественным транспортом в опасное время суток, то еще
неизвестно, проснется ли он вообще? Эта идея ему очень понравилась, и он
ее даже сформулировал: из всех снов мы называем
реальностью тот, от которого никогда не просыпаемся. И, втискиваясь
в только что подъехавший автобус, он еще и еще раз повторил понравившееся
ему утверждение.
Да все наши беды проистекают от безалаберности и спешки, филосовствовал
Максимов, разглядывая проплывающие мимо московские кварталы, охваченные
осенней лихорадочной красотой. Вот природа, в ней все закономерно и
последовательно, за летом всегда наступает осень, а там, не успеешь
оглянуться, опять весна и лето... и все
вечно, нескочаемо повторяется. Главное, не перескакивать через этапы,
соблюдать чувство меры и не ездить на красный свет.
Он оглянулся вокруг. Плотно зажатый пассажирами,
он мог только вертеть головой. Такие разные усталые московские лица. Ни одного
знакомого, а ведь будь все это сон, наверняка, автобус должен буквально
кишеть знакомыми, соседями и родственниками... Вокруг же совсем чужие люди.
Впрочем, вон тот гражданин в синем поношеном берете, стоящий к нему спиной...
Что-то знакомое проглядывало
в осанке и наклоне головы, и в этом берете каких давно уже и
не носят, а носили раньше, еще в шестедесятые.
Какая-то мелкая, но характерная деталь.
Он вспомнил своего любимого учителя
математики, тихого интеллигентного человека, безропотного и безобидного,
любимого учениками, и за это - гонимого остальной учительской средой, вечно
прикрывавшего лысину голубым стертым беретом.
Казалось, вся доброта и безропотность мира были сосредоточены в этом
несмелом, скромном человеке.
Единственный подвиг, которым он очень гордился,
это испытание трансформаторов в троллейбусном парке после окончания техникума.
Смешной, любимый Рудольф Иосич, бесстрашный испытатель троллейбусов.
О нет, Максимов вдруг резко прекратил разглядывание, ведь и вправду может
случайно попасться сослуживец или сосед, или какой-нибудь бывший однокашник,
и тогда придется просыпаться, а он твердо решил этого не делать, во всяком
случае, до следующего утра. Он опять отвернулся к окну.
- Не буду волноваться,
не буду даже и смотреть на часы, - шептал Максимов, стараясь преодолеть
испытание автомобильной пробкой на углу Ленинского и Университетского.
Они потихоньку подползали к светофору и должны были
проехать на следующий раз. Автомобильный поток рычал как загнаный
зверь, изрыгая сининие московские туманы, грозя утопить в них весь
остаток золотого сентября. В бесформенной нетерпеливой массе внимание
Максимова привлекла старенькая шестерка, каким-то фантастичексим образом
протискивающаяся через неимоверно узкие автомобильные проемы.
- Неплохо,неплохо, - Максимов со знанием дела оценивал действия
жигуленка, - Наверное, очень спешит.
С такого расстояния трудно было разглядеть водителя, но сам автомобиль
удивительно напоминал его собственный. Он, как часто бывает в таких случаях,
стал переживать за автомобильного тезку, и когда тот уперся в зад фыркающему
черным дымом "Икарусу", не имея возможности его объехать, Максимов
чертыхнулся вслух.
Но этого, кажется, никто, включая и того гражданина
в берете, не заметил. Кстати, испытатель тролейбусов, как назвал его про
себя Максимов, стал потихоньку протискиваться к выходу, но очень неумело,
долго и излишне любезно испрашивая разрешения,
что было видно по замедленной реакции уступающих
дорогу. Лицо его было по-прежнему скрыто, но Максимов стал сопереживать
незадачливому интеллигенту.
Помниться, его двойник пророчил Максимову
большое будущее, подозревая в нем выдающиеся математические способности.
Только никому они не пригодились эти самые математические...
Когда они наконец уже переехали опостылевший перекресток, Максимов понял,
что происходит в действительности:
человек в синем
берете и тот серый жигуленок, преодолевая огромные внутренние и внешние
препятствия, неотвратимо двигаются навстречу друг другу. Да, да! Испытатель
выбежит из-за автобуса прямо под колеса пытающегося проскочить на красный
свет жигуленка.
Да разве все это может
быть сном, если у него такое ясное понимание происходящего!
Но, слава Богу, я здесь. Лишь бы успеть.
Он оглянулся на дорогу: на той стороне перекрестка уже взревела
перегретыми движками передняя застоявшаяся волна.
Тут же послышалось шипение открывающихся дверей, и Максимов с ужасом
осознал, как велико расстояние между ним и испытателем. Тот добрался
до выхода и по течению вываливался из салона.
Максимов ринулся вослед. Только не опоздать, только успеть!
Как назло перед ним выросла бесформенная старуха, в накинутом на белый халат
сером плаще.
- Уть общая, баба Варя! - крикнул Максимов, добиваясь безусловного
эффекта. Старуха, как ошпаренная, отодвинулась, освобождая узенький проход.
Протискиваясь, Максимов ощутил в ее переднем кармане твердый предмет,
по-видимому, шприц, но, к счастью,
без иглы. А тем временем, синий берет уже мелькал у передка автобуса.
Всзревел перекресток. С того конца налетали первые счасливчики. Чей-то
локоть уперся ему в грудь, а боль резанула изнутри...
Только не просыпаться, мелькнуло в голове Максимова, когда он уже спрыгивал с
последеней ступеньки. Что он делает? Ведь он и вправду может проснуться
в проклятой палате, - не зря же появилась бабка в белых одеждах.
Но как же остановиться! А вдруг там Рудольф Иосич, бесстрашный испытатель
троллейбусов... Эх Настя, Настенька, не судьба нам, видно, встретиться в этой
московской осени.
В последнее мгновение он успел схватить бедолагу за плечо,
да так резко, что синий
потертый берет слетел на капот вынырнувшего из-за автобуса жигуленка.
- Рудольф Иосич! - вскрикнул Максимов и проснулся.
Сейчас он уже остановил машину у стола заказов и, закрыв глаза, пытался
представить Настю. Выходило неопределенно и зыбко, но не смотря на это,
вопреки отсутствию конкретных форм, он каждой своей клеточкой вдруг
почувствовал ее внутри себя. Добившись полного эффекта, вылез из
машины и хлопнул дверкой. Та, будто неродная, откскочила обратно.
Он еще раз посильнее ударил дверью, и она опять отскочила обратно.
Наконец, кое-как закрыл машину и пошел в стол заказов.
Через несколько минут огромный свадебный торт уже покоился в багажнике,
а Максимов заинтересовано разглядывал желтый квадрат.
Осталось: встретить
Настеньку и еще какое-то непонятное дело номер восемь.
Максимов взглянул на часы и аж присвистнул, -
времени оставалось в обрез.
Ну-да в чем-чем, а в автомобильном вождении
Максимов знал толк. Прирабатывая на извозе в последние годы, он досконально
изучил все хитросплетения столичных улиц и гнал теперь переулками и дворами,
умело обходя автомобильные заторы.
Все-таки на пересечении Ленинского и
Университетского попал в пробку, и потеряв десять незапланированных минут,
разнервничался от мысли, что Настя будет за него волноваться.
Господи! Вот ведь растяпа?! Опоздать на последнее свидание с невестой.
Эта мысль обожгла горячей волной где то в груди как раз в тот момент,
когда он подполз к перекрестку, и зажегся желтый свет.
- Ну нет! - в сердцах
крикнул Максимов и до упора прижал педаль газа, вылетая под красный свет
на выскочившего из-за автобуса пешехода.
Столкновение казалось неизбежным, но в последний момент какая-то добрая сила
притормозила человека, и так резко, что с того слетела фуражка, да прямо на
максимовский капот.
Только остановившись у парадного подъезда, Максимов разглядел потертый
синий берет. Где-то он его видел раньше?
Но не стал долго ломать голову этим отвлеченным вопросом. Ведь
там вверху, у полированной гранитной колонны, стояла Настенька
и приветственно махала ему рукой. И он, обезумевший от счастья,
побежал вверх, и они долго стояли обнявшись, а
потом Максимов, преодолевая
сомнения, достал из кармана желтый листочек
и спросил:
- Вот все сделал кроме последнего пункта. Ума не приложу,
что такое за дело номер восемь?
Настя взяла желтый листочек, посмотрела в него и призналась:
- Я вчера приписала.
- Что же сие значит? - прислушиваясь к себе, насторожился Максимов.
- Значит, ох как значит, - уже сквозь радостный смех поясняла Настенька,
- значит "Узнать обалдевающее"! Вот! - добавила, потупив ясны очи.
- Это как "обалдевающее", ведь это не по-русски? - он приготовился к самому
худшему.
Настя вдруг перестала смеятся и со всевозможной серьезностью доложила:
- Сегодня была у врача...
Максимов сжался в комок.
- ... у нас будет ребенок!
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 28.03.2003 15:15
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг