- Час близится, сквозь губы цедил Виктор, - даешь Армагедон, ну, положим,
пока, дорогая моя, он во чреве, так - лишь Армагедончик, без этих, знатете
ли, семи архаргелов, одним обойдемся. Ну-ка, музычку поставим, шестьсот
шестедесят шесть килогерц. Он нажал кнопку встроеного "Пионера", и
зазвучала ледянящая душу палеонтологическая труба.
- Там, внизу, сплошные дети кокаиншиков, и, первым делом, сдвинем гору
имени главного из них. Чего нам понимаешь Варенух с Сердюками жалеть, все
это дерьмо карикатурное, с Лоханкиными, Берлагами и прочими серебрянными
детьми серебрянного века. Спасуться лишь избранные, а не эти слепки. Даешь
красоту нечеловечскую, час пробил, грядет Апокалипсис.
- Сойди гора в море! - крикнул Виктор.
- Да какое ж это море? Река Москва! - замирая от резкого снижения,
возразила Маша.
- Ха, даром что ли мы каналы строили, прямехенько через шлюзы во все
бусурманские моря сойдет. Вот так сель будет!
Виктор запел:
- Отсель грозить мы будем Шведу-Сведенборгу...
- Кто такой Сведенборг? - спросила Мария.
- Диссидент от религии.
- Он что, не верил в загробную жизнь?
- Ха, - Виктор рассмеялся, - Нет, наоборот, считал, что она уже давно
наступила, и все вокруг есть настоящий ад.
Раздался ужасающий скрежет, видно стал крошиться гранитный парапет
смотровой площадки. Маша ухватилась за руку Виктора и закрыла глаза.
- Нет раскрой, раскрой прекрасны очи, глянь назад! - приказал Виктор и
больно сжал ее руку.
Маша оглянулась и увидела то же, что и раньше: отвратительно гладкое серое
пространство следовало за летящим грейдером.
- Где я? - спросила Маша.
- В своем сознании, - Виктор осклабился.
- А сознание?
- Н-дас, приехали, железная логика серебрянного века.
- Почему же ты не отвечаешь?
- Потому, что есть теорема Геделя, а, иначе, - все, тупик, или, как в
простонародье говорят, силлогизм и свободный полет, а, еще точнее, -
свободное падение сознания.
- Не понимаю, причем здесь Гедель?
- А при том, что если нет бога, то и нет ответа, а лишь больная тавталогия
и еще - свободное падение в пустоту. Вот оно и есть - чудо, катарсис
человеческого организма, чем не Маргарита с метлой или Просто Мария с
Арнольдом? Глянь, красота беспросветная, чудо пустоты. Где мы, кто мы?
Е-ге, погодь, щас лунная дорожка появится, гулять будем, эх, жаль, гармонь
забыл захватить, я ведь, Маша, на гармони - мастак, ведь это же настоящее,
а не то, что раньше было: Варенуха с Ноздревым. Ведь мы ж не зря из людей
манекенов настругали, чего там Шинель? Шинель, понимаешь, прохудилась. Да,
а новую-то сперли! Кудесники пера сперли, а оставили нам кокаинщиков
заместо человеков. Чего мы боялись снов разума, когда душа не то что
уснула, а просто сдохла.
Виктор поднял лезвие, и они легли на обратный курс.
- Гляньте, Мария, какая полоса четкая, а, надо будет, мы и все сравняем,
раз такого чуда мало.
- Чудо-то чудо, но какое-то книжное.- Возразила Маша, - А я все-таки
обычная советская женщина, ну, может быть, с придурью.
- Насчет нашего полета - это точно. А вот по-поводу советской женщины, вы
погорячились, Мария Ардалионовна. Не надо бросаться словами.
Виктор строго посмотрел на Марию и снова стал веселым.
- Странно мне вам говорить такие вещи. Вам, образованной современной
женщине, вам ли летающие блюдца да чумаковские крэмы за чудо принимать?
Господи помилуй, да вы в этих чудесах сама купаетесь.
- Как это купаюсь?
- Ну вспомните, когда Альенде расстреляли в президентском дворце, вы же
обливались не водой, а горючими слезами?
- Обливалась, и другие обливались. - согласилась Мария, а про себя
подумала, откуда это он про Альенде знает.
- То-то и оно, что плакали страшным ревом. Да кровью никто заявлений не
писал.- Виктор бросив рычаг прикоснулся к ее горячей ладони. - Да разве это
- не настоящее чудо? Милая моя, единственная... Да что там Альенде, вы на
себя в зеркало взгляните, ведь такое поразительное чудо посреди пустоты.
Ведь чудо господне не в исцелениях и хождениях по водам, не в полетах в
межоблачном пространстве, ни, господи меня помилуй, в глотании ножей и
всяческой прочей азиатчине, чудо в том, что вы, атеистка с молодых корней и
молочных соков, живете так, как будто есть еще что-то, кроме вампиров,
Воландов да .....Черного Барона, да, мало того, что живете еще и любите,
любите и знаете, что Господь Бог не три буквы на трафаретке или Всемогущее
Ничто. Ведь готовы плакать не только над той Девой, но и над "Просто
Марией"!
- Да, Виктор, если никого вокруг нету - меня оторвать от телевизора
невозможно, до того жалко на их страдания смотреть.
Виктор стал совсем серьезным. Что-то в нем опять появилось человеческое,
какая-то внутрення боль, и вместе с ее появлением грейдер опустился посреди
выросшей Москвы, рядом с оранжевым храмом. Ей стало жаль ангела. Она
легонько погладила его как малое дитя. Ангел заплакал, и Мария очнулась на
скамейке.
* * *
Отец Захарий остановился у иконы пресвятой девы-матери и шепотом
помолился. Постоял, немного прислушиваясь к себе. Потом повторил молитву
снова. Молитва не получалась. Одна неотвязная мысль терзала его и мучила и
он, вместо правильных искренних слов, повторял про себя одно и то же:
"Отчего храмы ваши снаружи белы, а внутри черны?" Оно, как наваждение,
поселилось в его мозгу, и не просто обидной многозначительной фразой, а еще
и украшенной глубоким тревожным голосом той женщины. Зачем она, однажды
круто изменившая всю его жизнь, появилась снова на его пути? В другом
случае он мог бы положиться на Бога, а здесь никак не мог на Него
сослаться. Что-то ему мешало. И другое, прежде, казалось, утихшее, а теперь
с новой силой вставшее во весь рост обстоятельство тоже мучило его. От
этого и с женой Лизой не ладилось в последнее время. Он зачем-то поделился
с ней, и та, и так страдавшая от своей бездетности, теперь еще больше
осунулась и все время встречала его виноватыми глазами. Он знал, что они
оба думают об одном и оба, не находя ответа, мучаются и страдают: как можно
ежедневно помогать другим людям, если сам обойден Богом в таком очевидном
вопросе?
Закопченное почерневшее изображение святой Девы Марии едва проступало в
неверном чахоточном свете лампадки. Отец Захарий пригляделся внимательнее,
стараясь, быть может, впервые найти в ней обыкновенные человеческие черты.
Это было не умно и противоестественно его сану, но он пытался обнаружить в
абстрактном, символическом изображении следы живой, реально существовавшей
две тысячи лет назад женщины, с нормальным человеческим телом, слабым и
беззащитным, с нормальными человеческими нуждами, с работой, едой, одеждой,
стиркой, то веселой, то грустной, а то и раздраженной, кричащей или,
наоборот, успокоенной, шепчущейся, ласкающей. Нет, ничего не получалось. Да
могла ли такая вообще понести? Уж если на кого она и похожа, с ужасом
наблюдая за ходом своих мыслей, шептал теперь отец Захарий, так не на эту
возникшую вновь в его жизни, полную материнского здоровья женщину, а на его
жену Елизавету.
Кто-то подошел и остановился за его спиной. Отец Захарий замер, и вдруг
странное, почти детское желание охватило его и он, ясно, четко проговаривая
про себя слова, загадал желание.
- Сережа, - послышался знакомый тревожащий голос, - Не надо больше
сомневаться, есть и Мария, и Елизавета, и Захарий, и есть еще плотник, а
нет только одного твоего, Сережа, благословения.
- Так скоро... - не поворачиваясь, произнес отец Захарий, удивленный старым
забытым обращением.
- Положение обязывает.
- А плотник - Иосиф?
- Иосиф.
- И все исполнится?
- Все будет естественно.
- Как же моя теория?
- Но ведь тебе только плотника и не хватало.
- Да, теперь достаточно, а как же храмы?
- Белы.
- И внутри?
- Всегда.
* * *
Надо было видеть счастливое лицо Иосифа Яковлевича, когда Маша сообщила
ему о положительном решении его вопроса. Т.е. в начале он не понял, как-то
скукожился, будто неправильно расслышал, и когда до него дошло, а ведь он
почти наверняка был уверен в отказе, неподвижно застыл, боясь даже
шелохнуться, чтобы, не дай Бог, не вспугнуть, а наоборот, задержать,
остановить, растянуть сладостную счастливую минутку.
- Да, да, я буду вашей женой, - повторила Мария Ардалионовна, спеша
рассеять последние сомнения.
Но как, почему, не может быть, не сходило с лица научного руководителя
глупое счастливое наваждение. Господи, да он, кажется, заплакал, извиняясь,
улыбался, вытираясь и сморкаясь видавшим виды холостяцким носовым платком,
потом ожил, вскочил, принялся бегать вокруг Машы, отодвигая стулья,
сбрасывая со столов какие-то бумаги, потом усаживался, снова вскакивал,
смешно размахивал руками, уже не замолкая ни на одну минуту. В этот момент
он впервые чисто по-человечески понравился ей. Он строил фантастические
прожекты, клялся с каким-то мальчишечьим задором, обещал золотые горы,
мечтал и даже иронически шутил. Да, он действительно молодел на глазах.
Потом они вместе обо всем договорились. Да, он согласен, в церкви так в
церкви, это ничего, что он еврей, ведь он скрывал раньше, а был крещен, и
конечно, все по закону, да и квартира, они будут жить отдельно. Он тут же
позвонил домой, а жили они с матерью и сестрой, и все выложил, и те ему
посоветовали, не теряя времени, отказать квартиросъемщикам, чтобы в
следующем же месяце все было освобождено.
Так дело сдвинулось с мертвой точки. Они ходили в гости друг к другу и
знакомились с домашними, и хотя мама приняла Иосифа Яковлевича без особого
восторга, зато бабушке он пришелся по душе. Он с ней долго разговаривал, и
она ему рассказывала и про бомбежку в Сольвычегодске, и про
коллективизацию, и про рыбу с золотым колечком, и, конечно, про кролика.
А в Машиной комнате, надев очки, он долго разглядывал марки на трельяже, а
она смотрела в его отражение, и потом они через зеркало посмотрели друг на
друга и ничего друг другу не сказали.
После она побывала в гостях у Иосифа Яковлевича и познакомилась с мамой и
сестрой жениха. И много обсуждали всякие мелкие подробности, начиная от
жилья и кончая обручальными кольцами. Ну, конечно, решили без всяких особых
церемоний и без особых гостей, все по минимальной программе, но обязательно
с благословением отца Захария. Тот не только с радостью согласился, но даже
отдельно переговорил с молодоженами и прочел в их спасение несколько
молитв.
Эти суматошные дни летели необычайно быстро. Маша и сама давно соскучилась
по суматохе, в которой и раньше, до известных событий, протекала ее жизнь.
К тому же снова на работе разгорелась учебная суета, приближалась сессия,
да и ей самой нужно было сдавать кандидатские экзамены. И как раз подоспели
многочисленные дни рождения старых многочисленных подруг, и нужно было
постоянно придумывать подарки, и ей даже некогда было вспомнить о
чем-нибудь прошедшем и больном. К тому же Иосиф Яковлевич каждодневно
опекал ее, в делах ненавязчиво, а вот по поводу здоровья очень беспокоился.
Постоянно снабжал соками, фруктами и все время переспрашивал, сколько было
чего съедено и выпито и сколько в чем могло быть витаминов.
А кроме того, у нее появилась еще одна подруга - Лиза. Вначале ее привел и
представил отец Захарий, а после они уж сами встречались - Маша ежедневно
заходила помолиться во храм и обязательно заглядывала к Лизе в гости. Хотя
и была Лиза на пять лет моложе Марии и к тому же выглядела совсем девочкой,
бледным, неразвитым подростком, но в смысле понимания жизни и женского
назначения была куда как старше самой Марии. При всем при том им очень
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг