- А отца Серафим зовут?
- Да, тильки хфамилия у неого нэ наша.
- Вот так встретились, отец Серафим, - Воропаев хрустнул челюстями. -
как же? Да кто же знал? - Потом опомнился, посмотрел на посиневшего
от холода мужика и вяло спросил:
- Что, леса рухнули?
- Та, яки там лиса! Правда, колы цэй бисов витер подув такы впалы, та
батько простудылысь и помэрлы, - мужик перекрестился, - А як помырав,
мэнэ простыв, я там грих одын мав, да и нэ одын, а вин казав, що
прощае мэнэ и молытыся будэ за мэнэ, а щэ казав, пиды до Москвы у
пэршу клинику, знайды доктора Михаила Антоновича, и пэрэдай йому вид
мэнэ тэж благословение.
- Опоздал мужик, нету больше Михаил Антоновича.
- Ось тоби раз, ну дила. Мужик снял блин и перекрестился.
- Ты молитву какую знаешь? Тот пожал плечами, прижимая свой картуз к
груди.
- Чого ж, я отца Сэрафыма отпував и доктора зможу.
Он перекрестился и начал на древнеславянском языке:
- Упокой Господи душу православного Михайила Антоновича...
После отпевания Воропаев сказал:
- Пойдем, помянем Михиала Антоновича, - он подошел к жигулям, достал
из бардачка докторскую флягу и мерные стаканчики.
Армахгедон выпил, даже не скривившись.
- Що ж цэ робыться, кныги жгуть, ликарни жгуть, що цэ пэкло?
- Ничего, сдюжим, - сказал Воропаев.
Ему вдруг захотелось спать. Да и то сказать, летом бы уже светало.
- А щэ батько казав, якщо зустрину коррэспондэнта, наказаты йому,
нэхай покаеться.
- Какого корреспондента? Корреспондентов больше нет, - сказал
Воропаев.
- Да був одын, нэначэ нэзрячий...
- Понятно, - Вениамин Семенович вспомнил про звонок из Клинского
района.
- Дуже гордый, аж злый, - добавил мужик, разглядывая притихшую
Москву.
- Тебя как зовут-то? - спросил Воропаев.
- Армагхедон, - задумчиво сказал мужик. -Я колы йшов до Москвы чув,
що збыраеться вийско з пид Тамбову.
- Ткачи? - почему-то спросил Андрей.
- Ни, кугхуты, да може и ткачи, кажуть, трэба владу у Москви
поставыты до стенки... - Армахгедон пытался воспроизвести русскую
речь.
- А когда выступают? - насторожился Воропаев.
- Да кажуть, вже йдуть и завтра пид утро будуть у Москви...
- Приехали, теперь уж точно...
- А чого воны нам - мы ж нэ влада. Кажуть влада тэпэр у голови, а
хто у нас у голови - интеллигенция, пысьменныки, профессора... и
ийих передовой авангард пресса. Четверта влада и четвэрта революция,
бо воны прыдумалы такый епирболоид, - Армахгедон перекрестился, - и
друг друга як дустом травлють.
- Да нет уж никакой интеллигенции, - спорил Воропаев, будто это
Армагхедон пришел из Тамбова.
- Интеллигенции николы нэ мало.
Воропаев оглянулся на могилу и прошептал:
- Прощай доктор, нам пора...
34
Он отвык от женщин, и теперь суетился как подросток. Он не ожидал,
что все так быстро произойдет, он ждал сцен, уверток, обмана,
презрения, Бог знает чего, но она так быстро оттаяла и теперь была
прежней Катериной. Но фокус в том, что сам он уже стал забывать эту
конкретную женщину, и ему хотелось, что бы все произошло как-то более
возвышенно, не так мерзко, и от этой мерзости суетился еще сильнее:
- Сейчас, сейчас, черт, что за одежда на тебе, где она
расстегивается? Сверху или снизу? Где же?
- Где... - она вспрыснула как девчонка и, сделав паузу, которой мог
бы позавидовать Олег Янковский, добавила:
- ...сверху... - и снова рассмеялась, -...или снизу.
Чтобы успокоится, он начал говорить.
- Милая, упрямая девочка, браки совершаются на небесах, а
алхимические браки происходят в пустоте. Ты видишь, как они все
ошибались, они думают, что я мужлан, начитавшийся умных книг, что я
только и способен на насилие, скажи, разве это похоже на
изнасилование? Кстати, о нем мы еще поговорим, - он наконец
расстегнул застежку и ощутил прилив нежности, - Сволочи, что они с
тобой натворили, эти Каутские, Бронштены и Кропоткины, да на тебе
живого места нет. Врете господа, умом Россию не взять, да и аршином,
где он, ваш фаллический аршин? в палате мер и весов в парижах?
Слюнтяи интеллигенты, символисты х... , Он сделал очередной шаг и
почувствовал себя мастером международного класса по спелеологии, -
Они оболгали тебя, называли тебя продажной тварью, сочиняли о тебе
похабные анекдоты, особенно эти инженеры человеческих душ, знаешь,
Катерина, что литература подобна тому, чем мы с тобой сейчас
занимаемся, вопрос только в том - каким образом трахнуть читателя,
здесь у каждого свой физиологический стиль и темперамент, - Вадим
стал понемногу привыкать к изменившейся обстановке, - завязка,
кульминация... катарсис, о катарсис, о, этот сладкий, вечно зовущий
катарсис, но сейчас не об этом, сначала надо обольстить, то есть
прельстить, что бы читатель хотя бы слегка задрожал от предчувствия
того самого удовольствия, которого он и заслуживает. Вначале
прикосновения должны быть нежными, как бы невзначай, но вполне в
определенных местах, по этим легким едва заметным штрихам читатель
догадывается о будущем наслаждении, это может быть всего лишь игра,
поиск друг друга в складках вечности, - Вадим поднажал, и Катерина
вскрикнула, закатывая глаза, - но это всего лишь намеки, они только
обещание, ведь чтобы выбраться из этих складок и воспарить в
свободном полете сознания, в особом взлете освобожденной мысли,
нужны особые внезапные решения. Представь себе, что на концерте в
зале Чайковского, после Lacrimosa Моцартовского реквиума, когда зал,
затаив на два такта дыхание, ожидает нового подъема, дирижер
оборачивается и громко посылает публику к такой-то матери, что на
литературном языке подобно заборному слову в девяностом сонете
Шекспира. Но вернемся к прозе жизни, - новая, казавшаяся теперь
бесконечной итальянская кровать, глухо закачалась, подобно бывшему
маятнику Фуко в Исаакиевскос соборе.
- Лучше романа ничего быть не может, стихи и рассказы, видишь ли,
хороши, но они слишком мимолетны, как случайные связи, их нужно еще и
еще, это болезнь юности, а настоящее чувство рождается в крупных
формах, - он ощутил в руке что-то мягкое и круглое, - но и здесь
злоупотреблять не стоит, меня просто мутит от трилогий, представь
себе, каково спать с классиками - это ж сплошное хождение по мукам,
или, положим Лев Николаевич - Война и Мир, так что на самом деле,
Война или Мир? Или только Война, скажем Миров. Бесконечные длинноты,
нет, тут нужен другой подход: ни Войны, ни Мира, как в Бресте. И
никаких соавторов, соавторы - это натуральная групповуха, что за
тусовки в интимном месте, нет, господа, это уж совсем никуда не
годиться, а с модернистами, бррр.
- Да, это точно, - подтвердила Катерина. Вадиму показалось неуместным
ее скороспелое согласие, но он уже был сильнее обстоятельств.
- Кстати о символистах, они похожи на советского интеллигента,
который трахает жену с фигой в кармане, точно не зная чем занять
руку, - Он для ясности на время сделал фигу и покрутил пред Катиными
глазами, - видишь, совсем не то, поэтому и не бывает у символистов
настоящего катарсиса.
- А, вспомнила теперь.
- Где застежка?
- Нет, я вспомнила, почему на самом деле я от тебя ушла.
- Почему? - Вадим затаил дыхание, хотя это было совсем не просто.
- Ты меня никогда не устраивал, никогда...
- В каком смысле, - спросил он, теряя нить литературного монолога.
- Как мужчина, прости.
Вначале он сделался как Борис Николаевич Ельцин на октябрьском пленуме
столичного горкома партии. Но это даже подействовало в нужную сторону.
Какой-то период все катилось как по сценарию - автоматически. Потом его
охватило неукротимое бешенство. Он почти кричал, кажется, о Борхесе,
вспоминал Письмена Бога, с кем-то спорил, возражал неоплатоникам,
почти трагически по Платону, взывал к мировому порядку, вот погодите, -
орал он в зеркальный потолок екатерининской спальни, придет новый
Аристотель, он вам устроит сумрак законов... все вы критяне, пошлые
мелкие лгунишки! Где вы видели человека? В бочке? В общественном
сортире или в луноходе? Дудки, интеллигенты, слюнтяи, ну-ка подставьте
свою левую ягодицу, пороть, пороть, всех пороть до полного изнеможения
в Пустоте...
Потом запел:
- Мы вышли все из Шинели,
мы дети страны дураков
Нам сам Мармеладов не страшен,
Под мышкой у нас Пустота.
Быстрее, быстрее, ооо... - вскрикнул Вадим, - Катарсис!
35
- Так вот оно на самом деле как!? - вскрикнул доктор, выходя в здание
аэровокзала через услужливо протянутый рукав к его телеге.
Ему было даже немного неудобно, что он прибыл сюда на таком допотопном
транспорте. Слишком все вокруг напоминало Шереметьево-2. Но не в советском
варианте, с угрюмыми пограничными рожами и воровато-суетящимися
носильщиками, с тяжелым казенным недоверием и пошлой нервной веселостью
отъезжающих, нет, совсем в другом, в каком-то изначальном варианте,
собственно для которого все это здание и проектировалось архитектором.
Фактически здесь были просто воздушные ворота нормального большого города.
Впрочем, минимальный досмотр все-таки имел место. Когда он нырнул в
магнитную подкову, и раздался звонок, перед ним вырос пограничник. Молодой
человек в строгой униформе банковского служащего, то есть в тройке с темным
неброским галстуком, доктор встречал таких в новых московских фирмах,
приятным спокойным голосом попросил вывернуть карманы.
- Скальпель, - удивился пограничник, когда доктор достал из белого
халата хирургический инструмент. -Зачем?
- Знаете ли, я доктор. - сильно смущаясь, пояснил Михаил Антонович.
- Вам это больше не понадобится, - таможенник навсегда отобрал
скальпель и освободил проход.
Доктора поразил яркий искрящийся блик на стальной поверхности падающего
в мусорное ведро скальпеля. Казалось, там на мгновение возник его
больничный кабинет, с прозрачным шкафом, с мерными стаканчиками и
горкой воропаевских окурков. Он чуть заколебался, даже оглянулся назад,
в длинный коридор, уходящий к телеге, потом посмотрел в чистые
спокойные глаза таможенника и уверенно шагнул вперед. Вот и все
формальности, с волнением повторял про себя доктор, сидя в вагоне и
рассматривая новый пейзаж. То есть опять же, за окном было прежнее
подмосковье, но совсем другое. Электричка неслась с такой бешеной
скоростью, что реальный сложный пейзаж, состоявший из когда-то
нарезанных в социалистическое время соток с однообразными, как лица
членов политбюро, домами, превращался в сплошной зеленовато-голубой
поток. Казалось, впрочем, какое- "казалось", здесь все было точно как
и должно быть. Это был икрящийся огоньками, словно ночное море за
бортом океанского лайнера, бесконечный летящий мир, мир его мечты. И не
только его. Он оглянулся. Приятные умные лица, скромные, в душу не
лезут, вон те шестеро вообще отделились от мира дружеским задушевным
кольцом, слышалась гитара и низкий уютный баритон. Играл профессор. Они
узнали друг друга и обменялись легкими приветственными взглядами.
- Давайте к нам, присаживайтесь, - позвал профессор, Одна из женщин
по доброму улыбнулась и, поправив собранные в пучок волосы, как это
делают школьные учительницы, пододвинулась, освобождая место.
- Спасибо, мне отсюда прекрасно слышно, очень плавно движемся, -
вежливо отказался доктор.
Профессор, снимая естественное напряжение, пошутил:
- Мы тут вообще-то наш с вами разговор обсуждаем, а я заполняю
паузы...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг