Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
довольно неприятная комбинация, впрочем, даже жуткая и страшная.
   
   - Бывает. А что конкретно, извините, если вторгаюсь?
   
   - Да конкретно долго рассказывать... Я в этой связи хотел спросить.
   
   В чем все-таки состоит единство картины мира?
   
   - Физической? - профессионально уточнил профессор.
   
   - Ну, например, да.
   
   - Единство физической картины мира состоит в том, что разные
студенты, решая одинаковые задачки, часто получают один и тот же
ответ. - Владимир Михайлович улыбнулся.
   
   - А без шуток? - доктор еще не совсем отошел от сна, а чувство юмора
по-видимому просыпается в человеке последним. 
   - Знаете, доктор, без шуток, можно много чего наговорить, и про
критерий истины, и про копенгагенскую школу, но, лично для меня, по
самому большому счету именно это и является доказательством
существования мира. Во всяком случае, меня это очень радует. Радует и 
в тоже время настораживает.
   
   - Поясните вашу мысль.
   
   - Ну, возьмем, например сердце человека.
   
   - А, это ближе.
   
   Доктор вначале обрадовался, но потом насторожился.
   
   - Сердце человека, с физической точки зрения - это насос, сокращаясь, 
оно создает перепад давления в полном соответствии с законом
Бойля-Мариота... - профессор с сомнением посмотрел на врача, и даже
как-то извинительно улыбнулся, будто он грязно выругался.
   
   - Да, да, - понимающе кивнул доктор, - фамилию припоминаю.
   
   - ...под действием которого кровь гонится по сосудам, кстати, и в
голову, - продолжил Владимир Михайлович. - Так вы знаете, что
замечательно - хотя сердец столько же, сколько людей, и у каждого из
этих людей свой взгляд на мир, зачастую весьма далекий от крайнего
материализма, несмотря на все это сердца бьются в точном соответствии 
с законами Бойля-Мариотта. Меня этот факт просто настораживает.
   
   - Настораживает? То есть вас как физика?
   
   - Как человека! - профессор улыбнулся, - Ну и как физика, конечно,
впрочем, я не могу вам точно сказать, где эта физическая часть у меня 
конкретно расположена, знаете ли, все эти границы весьма условны.
   
   - И что...
   
   - Так вот, представьте на минуту, такой странный мир, в котором у
каждого человека, внутри свой личный закон Бойля-Мариота.
   
   - Тяжеловато лечить в таком мире.
   
   - Не то слово, но гораздо хуже то, что так и должно было быть, если
бы мир действительно был дикой неодушевленной природой.
   
   - Ну, это как-то странно слышать из уст естественника.
   
   - Отнюдь, - уверенно возразил Владимир Михайлович, - А ели бы я вам
сказал, что это не мои слова, а слова Альберта Эйнштейна...
   
   - Право не знаю.
   
   - Да не важно, Эйнштейн тоже ошибался, но, правда, не всегда.
   
   - То есть, вы хотите сказать, что закон этих Бойля с Мариоттом потому 
существует, что кто-то специально его настроил?
   
   - У вас светлая голова, доктор, очень рад за нашу медицину. Только
курите вы зря.
   
     Михаил Антонович виновато улыбнулся.
   
   - Да, странно мир устроен, - вдруг профессор переменился, -
Мы вот говорим о философии, спорим, весело пикируемся, бренчим на
гитарах, поругиваемся, а меня все один студент мой мучает, то есть
теперь уж бывший мой студент. - Профессор помрачнел,
   - Я почему-то все время думаю о нем.
   
   - А что, интересный студент?
   
   - Да, необычайно интересный человек, талантливый, умница, но очень,
как бы это сказать вам, без кожи, что ли, казалось бы, чего теперь в
тоску впадать, живи, работай, а он, знаете ли, начитался Кастанеды, и 
стал миром управлять.
   
   - То есть как управлять, - опять насторожился доктор.
   
   - Ну как, не знаю уж точно, не силен я в этом, да ведь я и не знал
толком ничего, вот только уж потом... - профессор будто оправдывался. 
   
   - Потом ? После чего?
   
   - Он, представьте, с закрытыми глазами поперек Ленинского проспекта
пошел...
   
   - И что?
   
   Доктор замер, а профессор прямо поглядел ему в глаза и выдохнул:
   
   - Погиб.
   
   - Но может быть, он был предрасположен? Знаете ли, бывают такие
впечатлительные натуры.
   
   - Бывают, и нередко, ведь их было на самом деле двое таких у меня...
   
   - Как? А что, второй тоже?
   
   - Нет, пока нет...
   
   - Я, кажется, знаю, о ком идет речь...
   
   Они не говоря ни слова с пониманием посмотрели друг на друга.
   
   - Что же делать? - доктор задал вечный вопрос.
   
   - А я уже сделал, - профессор хитро улыбнулся, - Конечно, все зависит 
от него самого, но кое-что я предпринял, нет не спрашивайте, то есть
не поверите, если скажу, да вот и скажу, я в книгу написал.
   
   - То есть вы оговорились? - доктор опять насторожился, когда услышал
про книгу.
   
   - Нет, именно не книгу, хотя я книгу тоже написал и не одну, а на
этот раз написал точно в книгу. Представляете профессора московского
университета, воровато пробирающегося в ночи к одной из
монументальных чугунных скульптур, вы наверное знаете, у высотного
здания, в таком очень социалистическом духе исполнены.
   
   Доктор живо представил чугунных студентов, расставленных вокруг
университета с высочайшего благословения Иосифа Виссарионовича.
   
   - Кстати, понимаете, какая хитрая штука, ведь он и нас спасти бы
мог...
   
   - Нас-то зачем? - удивился доктор.
   
   Теперь он заметил как по зеленеющему газону спешит сестричка. Девушка в
стерильно-белых одеждах еще издалека крикнула ему:
   
   - Доктор, с Михаил Антоновичем, кажется инфаркт, - протянула свиток,
почему-то пергаментный, с красной изрезанной линией, - Вот
кардиограмма.
   
   Он внимательно посмотрел на зазубрины, черканул вокруг некоторых
большой прописное "О" и уверенно скомандовал:
   
   - Готовьте к операции, - и, обратившись к профессору, развел руками.
   - Извините, работа.
   
   - Понимаю, - как-то странно улыбнулся Владимир Михайлович, точно как
при упоминании Бойля-Мариота.
   
   - Не скажу, что вы меня успокоили, но все равно спасибо.
   
   - Не стоит, - коротко отрезал профессор и пошел дальше по аллее,
которая теперь казалось бесконечной.
   
   Доктор посмотрел в московское небо цвета берлинской лазури и подумал, 
а хорошо бы махнуть с сестричкой на Оку, там он знал отличные места,
с золотистыми песчаными отмелями, с рыбалкой, с  отдельными домиками  
санатория "Заречный". В операционной все уже было готово. Больной был 
накрыт по грудь белой простыней. Зачем они белое-то постелили,
подумал доктор и как можно уверенней посмотрел в глаза пациенту. Тот
был бледен. Беспокойно следил за всяким движением хирурга.
   
   - Ну что, братец, сердечко пошаливает? - он похлопал Михаила
Антоновича по плечу и оптимистически улыбнулся.
   
   Доктор действовал смело и решительно, то есть автоматически, сам же
все продолжал обдумывать диалог у скамейки. Наверняка физик пошутил.
   
   - Ну-ка сейчас поглядим, что у нас с законом Бойля-Мариотта.
   
   Он одним движением резанул больного и вскрикнул от боли.
   
   - Черт, что же они без наркоза режут? - Подумал Михаил Антонович. А
впрочем, некогда, ситуация критическая. В глазах пошли разноцветные
круги, из которых постепенно возникли кадры  Бондарчука "Война и
Мир", но не батальная сцена, а именно взгляд из телеги смертельно
ранеными глазами Андрея Волконского. Доктор не любил Толстого, и ему
было обидно смотреть эту картину именно сейчас. Впрочем, небо стало
как-то тяжело крениться, и появился кусок Бородинского поля. Оно было 
видно сквозь тонкие сухие стебли овса, подложенного для мягкости в
телегу. Полки наступали, конница обходила флангом, на пригорке в
белых обтягивающих толстенные икры панталонах сидел император. Но все 
это было скорее в его голове, а на самом деле сражение уже
покрывалось дымкой, будто его телега была аэропланом. Вскоре в
сиреневом тумане покрытый показался город. Отсюда он напоминал
Москву.
   
   - Пристегните ремни, - послышался голос с неба. - Через несколько
минут наша телега совершит посадку в городе Париже.
   
   - Но как же Париж? - удивился доктор, - Там Эйфелева, а здесь
Останкинская! В небе кто-то засмеялся и пояснил:
   
   - Ах, Михаил Антонович, право, как же так, всю жизнь мечтали, а когда 
мечта замаячила, не признали. Да ведь это и есть, доктор, наш Будущий 
Париж!
   
   - Но отчего он так пульсирует.
   
   Доктор видел, как вся панорама стала  подергиваться, будто их телега
попала в турбулентный слой.
   
   - Так ведь Париж этот в вашем сердце, Михаил Антонович.
   
   - Отлично, - быстро вспомнил доктор и уверенно щелкнул ремнем, - Я
знал что, так и будет. 

   32

   Куда идти? Без разницы, все и так при нем. Слепые московские окна и
их негасимая квадратная чернота. Сейчас Москва ему представлялась
геометрической проекцией прошлого на плоскость настоящего,
подвешенную в неведомой пустоте перпендикулярно линии времени.
   Неоспоримым доказательством этого были названия московских улиц. Его
всегда забавляли московские улицы. Где еще, в каком мире или в каких
временах могли бы пересечься Ломоносов с Ганди или Ленин с
Лобачевским? Уж конечно, не в Нью-Йорке, и даже не в Париже, хотя,
хотя, вот, например, во Флоренции есть улица Гагарина, и пересекает
ее какая-нибудь виа Гарибальди. Но здесь столпотворение характеров и
лиц похлеще. Интересно, понимает ли еще кто-нибудь, сколько красивых
мыслей возникает на московских перекрестках?
   
   Куда не пойди, везде есть над чем задуматься. Да он и в самом деле
уже не стоял, а шел, и как-то даже слишком быстро. Во всяком случае,
пес не плелся, а бежал трусцой за хозяином. Впрочем, что значит
быстро? Сколько лет можно пройти за пять минут? Да и зачем считать,
если времени нет. Да и не помнит он ничего, забыл, стер, убил, нет,
впрочем, если он и забыл, то ноги-то помнят! Вот удивительно, что в
сию минуту он посмотрел на себя со стороны, и увидел две бодро
шагающие конечности. Где у них располагается память? Слышишь, Умка,
ноги сами шлепают, не признавая головного мозга. Пес почему-то
заскулил, как-то очень тревожно. Уже далеко позади осталась Манежная
площадь, как и все остальное, сильно опустевшая. Даже из ночных
работниц было раз два и обчелся. Все-таки не зря всеобщее образование 
народа происходило.
   
   Старая площадь тоже была позади, а с ней Маросейка, и все-все
Бульварное кольцо, как странно, когда все позади, а что же тогда
впереди? Что может быть там, ТАМ, впереди, если ВСЕ позади? Пустота.
   Он присмотрелся, задумался, остановился, то есть не задумался, а
наоборот, перестал думать, впрочем, черт с ним, все слова, от которых 
только суета и несварение мозгов. Он оглянулся. Вокруг теперь было
совсем не то, что раньше. Оно было огромным, нежным, сладким, и
одновременно тревожным и даже страшным. Он попытался припомнить нечто 
подобное, найти какую-то остроумную метафору, как обычно это и делал, 

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг