сначала, когда он, блуждая по коридору, попал в курилку Литературного
Института, ему показалось, что он ошибся дверью, как ошибся однажды в
Париже на Монмартре.
В углу у плевательницы стояли три аккуратных девчушки и громко
матерились. Воропаев даже остановился, и пару раз кашлянул, мол,
девушки, разрешите интеллигентному человеку приблизиться. Одна,
правда, обернулась, поглядела на него будущим писательским взглядом,
и со словами е... вашу мать, затушила окурок и смачно сплюнула на пол
дирол без сахара. Ее подружка, с хорошим простым лицом, все
допытывалась:
- В чем, ... фабула ... нет, я понимаю ... тот ... этого старого ...
с размаху .... пестиком по ... но какого ... он в ... Чермашню ... ?
Воропаеву даже показалось, наверное, под напором последних событий,
что девушки чего-то репетируют, что-то из классики, правда он никак
не мог вспомнить из какого именно произведения сия чудная риторика.
Но потом к ним подошел красивый молодой человек, и сказал в точности
то же самое слово, что и девушка с диролом, правда, прибавил к тому,
что надо бы идти на семинар по средневековой германской мистике, и
еще такое прибавил, что даже у Воропаева покраснели уши. Наверное,
это от избытка языковой культуры, подумал Воропаев и, набравшись
Смелости, спросил где у них архив.
- Старик ... по лестнице, потом, .... на лево ... и ... потом ....
вот тебе ...и .... архив ... .
В архиве он попросил работы Вадима Георгиевича Нечаева. Получив три
папочки, он спросил у пожилой, но еще крепенькой старушки,
напоминавшей мать из Захаровской постановки "Чайки", отчего так
матерятся в этом храме культуры?
- Не колются, и ладно, - добродушно ответила хранительница молодого
русского слова.
Какой черт его погнал сюда, думал Воропаев, читая первые литературные
опыты известного журналиста. Впрочем, временами попадались весьма
занятные куски, кого-то ему напоминавшие, но по-своему яркие и
острые. Но в общем, все это были сочинения на какую-то очередную
заданную тему, писанные остроумно, но в основном для отчета. Но
постепенно стало появляться что-то еще. Потихоньку, исподволь,
рукописи стали захватывать, возникли очень точные слова и неожиданные
сравнения, едкие, даже злые, но главное не техника, главное -
постепенно проявлялась уверенность автора в чем-то очень для него
важном, которая жестко держала читателя в напряжении.
Воропаев так увлекся, что даже несколько раз громко рассмеялся,
нарушая строгую тишину литархива, и вскоре окончательно забыл, где он
находится. Так он читал и читал, перекладывая листочки справа налево
и казалось - еще чуть-чуть, и низенькая стопка недочитанного
окончательно сойдет на нет, как вдруг Вениамин Семенович замедлился,
поднял голову, оглянулся воровато по сторонам и потихоньку стал
сворачивать в трубочку листов десять печатного текста. Потом сухо
попрощался и вышел на Большую Бронную с потерянным лицом.
Вокруг была Москва. Что бы там не говорили, хорошеющая год от года, и
не только фасадами, но и лицами, возрождающаяся Москва. Тверской
бульвар шурудил листвой, поскрипывал детскими качелями, покрикивал
автомобильными клаксонами, урчал, смеялся, хохмил, весело жевал
американскую ерунду, вглядываясь в наивные картинки с далекого
континента. И все это было не скучно, потому что это было на самом
деле, и так и должно быть на самом деле. Но вот загвоздка, теперешний
Воропаев, вышедший из института изящной словесности все искал ту
точку, то место, или лучше даже сказать позицию, с которой эта, в
общем радостная картина, стала бы частью и его изменившегося мира.
Искал и не находил. Ему теперь казалось, что перед ним слишком
напудренное лицо безобразной старухи перед последним выходом в свет.
То есть эта старуха появлялась всего лишь на какую-то секунду, как
появляются кадры, вклеенные в кинопленку умелым режиссером, но зато в
каждой живой вечерней минуте. Тогда он опустил голову, и решил не
смотреть вокруг, пока не разберется с собой.
26
- Хорошо, что я бросил писать, - сказал Михаил Антонович и, точно
Андреевкие очки, отодвинул от себя рукопись.
Доктор обхватил голову, будто старался руками потрогать свое
впечатление от прочитанного. Сначала он цыкал зубом, покачивал головой,
а потом точно как Воропаев стал терять свое лицо.
- Как же так? Великий и могучий, и куда же мы дошли? Н-да-с, от
топора Раскольникова до небольшого рассказа... Смягчили нравы, и
чувства добрые пробудились.
Майор сидел все с тем же выражением лица и молча глядел на дно
проградуированного стаканчика. Рядом, в горке патриотических окурков
дымился последний из воропаевской пачки.
- Неужели ж сделал? - не унимался доктор.
- Говорила манекенщица, продавец книг ходил.
- Да нет, не может этого быть потому что... разве ж такое возможно?
Мистика.
- Я не знаю, Михаил Антонович, мистика, или еще какая зараза, а шесть
гробов на Ваганьковском я видел.
- Черт, - воскликнул доктор, - Так не зря поп наш бредил оружием
массового уничтожения!
Доктор наклонился и тряхнул головой, как делают вышедшие из воды
ныряльщики,
- Нет, не верю, это шутка, обычная юношеская проказа, ан дай, мол,
дерзну, чтоб народ удивился. Знаешь, по молодости, мы и не такое
выкидывали... Но как же так, погоди, - доктор обратно взял листок и
прочел вслух: "Нельзя ли создать ментальный гиперболоид, выполненный
в виде небольшого рассказа?". Что же эта за мечта такая особенная?
Сделать орудие убийства из своего вдохновения?! Как же так - убить
читателя насмерть одним рассказом?! Слушай, ну просто инженер
Гарин... А мы все думали, Алексей Николаевич в бирюльки игрался...
- Да что там гиперболоид, батюшки мои родные, это ж интеллектуальная
нейтронная бомба, убивает только тех, кто способен мыслить... а уж
про радиус действия при современных средствах...
- Да ну брось, - неужели ж думаешь, такую хреновину кто напечатает?
Есть же предел!
Воропаев горько усмехнулся и со значением поглядел в
глаза доктору.
- Нда... Еще и премию вручат за мастерское владение словом и открытие
новых литературных горизонтов...- Михаил Антонович горько усмехнулся.
- если в живых останутся.
- Эй, ребята, вы там в толстых журналах не заигрались в игру слов? -
крикнул в потолок доктор.
- Толстые журналы, - Воропаев усмехнулся и наморщил лоб, пытаясь
все-таки отыскать свое потерянное лицо.
- Он в такой газете работает, что в один день миллионов пять как
корова языком с поверхности земли...
- Ну, господа литераторы, дотренькались, достучались, - Доктор
соскочил со стула и принялся ходить по ординаторской, - Вот она и
явилась миру - красота нечеловеческая, а как ждали, надеялись, придет
новый Гоголь и явит миру Новых Мертвых Людей своих, чтобы обязательно
с фейерверками, с летанием, с аллитерацией и поисками запредельного,
чтобы непременно красиво было и перед серебренным веком не выглядеть
медной полушкой, куда там Федор Михалычу, у него ж сплошные
недоделки, впопыхах, мол, творил, некогда было стиль оттачивать,
Господи прости, да ведь спешил старик, потому в девятнадцатом веке
всего-то сто лет, братцы! Сто лет, и ни одного черного квадрата,
кроме Аксельрота и Засулич! Да ведь это ж чудо! Зато уж в нынешнем
каких только квадратов не намалевали и на Соловках, и Бухенвальде. А
длинноты эти, господа профессионалы, помилуйте, это ж наша жизнь вся,
в тех длиннотах играет, мы ж Рассея, а не латинская америка, нечто
нам кроме рифмы и предъявить нечего? Или вы где видели людей,
амфибрахием говорящих, в супермаркете? или ночном клубе? У нас же
лета всего два месяца в году, потому душевным теплом греемся! А вы
нам кристаллическое слово в качестве телогрейки. Чего ж мы поимели?
Розу Парацельса и Лолиту заместо Неточки Незвановой? Так лучше не
жить, чем так. Конечно, теперь и мы на пепелищах инквизиторских
сидим, сидим, да потренькиваем по клавишам, авось, нобелевский
комитет раскошелится, мильончик подкинет, жаль, теперь и нобелевского
комитета не будет, вот так, господа комитетчики, мы уж с этими
комитетчиками семьдесят лет мантулили, теперь ваша очередь наступила.
Доктор почти кричал, и в далеких палатах просыпались больные русские
люди. Воропаев нервно озирался в поисках сигареты.
- Кстати, у тебя нет сегодняшнего номера газеты? Доктор скривился:
- Я ее не читаю. Но можно сбегать в холл, там для пациентов на
журнальных столиках, знаешь для развлечения, нда... но я тебя
уверяю, сегодня ни одного летального исхода во всей больнице, только
обострения... - доктор спохватился, - так может, закрыть, к чертям
собачим, газету?
Воропаев вспомнил сегодняшний разговор с начальником и не счел
необходимым спорить.
- Погоди, но как же он объяснил шесть покойников в вагоне?
- Говорит, утро раннее, многие спят в электричках.
Михаил Антонович развел руками.
- Эх, брат, вот тебе и освобожденное слово, явило миру лик
стозевный... Хотелось бы проснуться.
Доктор попытался налить еще спирту, но Воропаев отодвинул фляжку.
- Что делать?
- Слушай, майор, а может, он имел в виду духовную смерть, как в Дзэн
Буддизме?
Воропаев не слушал доктора, а просто начал рассуждать вслух:
- Положим, он после испытания в электричке отладил рассказ, и теперь
выбирает момент, чтобы запустить в ход. Пускать малыми партиями
бесполезно, нужен большой тираж, кроме того, все это только на
русском языке, и на русской территории, а ему нужен читатель в
мировом масштабе, а что у нас в мировом масштабе? В мировом масштабе
самое мобильное средство - интернет. Постой, постой, - Воропаева
никто не перебивал, - так вот оно что за вечерние посиделки! Слышь,
доктор, ему нужен интернет!
- Про интернет я слышал, говорят, он весь в паутине, не чистят его,
что ли?
- Ну блин, ведь и привлечь-то не за что, как доказать, что это и есть
оружие, ведь его ж надо зачитать... вот так хреновина.
- Жаль, я не психиатр, - вздохнул доктор.
Затренькал воропаевский телефон. Звонил Андрей.
- Готовь скальпель, доктор, - крикнул Воропаев.
Доктор ошалело смотрел на майора.
- Какой к черту скальпель! На пол и головой к стене. Слышь, Вениамин
Семенович, давай лучше проснемся!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
27
Москва напоминала выброшенный на свалку гербарий спятившего
натуралиста. По пустынным улицам колючий северный ветер гонял
скрюченные ржавые листья, пустые банки кока-колы и мириады книжных
страниц. Вот-вот должен был пойти снег. То здесь, то там, на площадях
с новыми давно забытыми названиями жгли костры. Ночью с Воробьевых
гор было видно, как полыхает у Белого Дома, на Арбате, у Храма Христа
и на Котельнической набережной. Особенно ярко светилось пламя у
Боровицких ворот. Да и здесь, перед Университетом горячие языки
весело лизали чугунные ноги Михаила Васильевича. Ломоносов добродушно
смотрел вдаль и отбрасывал на низколетящие тучи свою богатырскую
тень. Ополоумевшая старуха бродила вокруг памятника и подгребала
обратно выхваченные ветром страницы. Грабли равнодушно скрежетали по
асфальту, и Андрей ежился, прижимая локтями бока, но далеко не
отходил. Там было холодно.
С Ленинского проспекта послышался слабый моторный гул. Вскоре
появилась воропаевская шестерка и выхватила дальним светом несколько
шарахнувшихся на обочину теней. За шестеркой в серой соболиной шубке
на казавшемся в сумерках бледном коне скакала Катерина Юрьевна.
Вениамин Семенович зарулил прямо к костру, и не выходя из машины,
через форточку крикнул:
- Глянь, кого я тебе привел!
Катерина подъехала поближе и, наклонившись, шепнула:
- Здравствуй, Умка. - и поцеловала Андрея в щеку.
Андрей стер помаду и продолжал так же упрямо смотреть на огонь.
- Солнцевские не приезжали? - спросил Вениамин Семенович.
Андрей отрицательно помотал головой.
Появились Серега с Петькой Щегловым. Они как водовозы Василия
Григорьевича Перова запряглись в столовскую тележку, доверху
уложенную книжными кирпичами. Одну руку, вернее то, что осталось
после того, как доктор сделал операцию, Серега прижимал к груди. Он
настороженно взглянул на Катерину и принялся бросать книги под ноги
Михаилу Васильевичу. Петька подносил поближе стопками. Одна стопка
развалилась. Мальчик поднял толстую книжицу, раскрыл и начал читать:
- Если из А вытекает Вэ, а из Вэ вытекает Сэ, то из А вытекает Сэ.
Обратное, вообще говоря, неверно. Чего это за Сэ, как это вытекает?
-Положь взад, - крикнул Серега, - Это формальная логика.
- Нет, не понимаю. Что вытекает? Эти авэсэ - сообщающиеся сосуды, что
ли?
- Сам ты сосуд.
- Да не получается, положим, А сосуд, и из него вытекает жидкость,
ага, а потом что? Эта Вэ затвердевает, что ли?
- Частично...
- Угу, - размышлял Петька, - То есть как будто вода, например. Но
вода-то вытекает, потому как земля притягивает, а Сэ кто притягивает?
- "Вытекает" это тоже, что и "следует", абстрактно - в голове, -
пояснил Серега.
- А, понял! - обрадовался Петька - Например, нам положили сжечь пять
кубометров книг, а мы их не сожгли, это есть А, что из этого
вытекает? Из этого вытекает Вэ: наедут солнцевские и надерут задницу,
а, следовательно, завтра она у нас будет болеть. Это Сэ. Но могут и
просто так надрать задницу, она тоже будет болеть, а хотя пять
кубометров мы своих сожгли аккуратно. Правильно?
- Правильно, - Сергей подошел к Петьке выхватил книгу и забросил ее
подальше.
Раздался выстрел. Катерина слету попала в книгу и та, взмахнув
бумажными крыльями, разлетелась по отдельным главам.
- Ну, блин, Катерина, прямо в яблочко! - похвалил Воропаев.
- Нет, я не понимаю, - продолжал Петька, - Неужели так просто? Ведь
это несправедливо, если Сэ без А?
- Математику не интересует, справедливо или нет, - растолковывал
Серега, бросая очередную книгу.
Ему было неудобно со своей культей, но он теперь старался, чтобы книги
летели на бреющем полете.
- Так это ж настоящая шунья. Петька понес кипу к костру и вдруг
остановился.
- Как же мы тогда жили? Ведь мы все мерили по Эвклиду?
- Вот оно и скривилось, - прошамкала старуха, - подгребая к пламени
остатки формальной логики. - Тапереча будем сажать сады.
Я еще с весны в огороде булыжников набросала, ничего правда не взошло
пока.
- Да чем же формальная логика помешала? - удивился доктор, выходя из
машины.
Он подошел к костру и протянул озябшие руки.
- Приказано все жечь, - отрезал Серега.
Петька посмотрел на Андрея и заметил:
- Ты чего, как Хлудов из Белой Гвардии стоишь?
- Мешки... - не поворачиваясь сказал Андрей.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг