словно поцелуй между морем и душем. И только настоящая русская печаль
все больше и больше проступает на ее лице.
Внезапно, неотвратимо, жестоко накатывает наш последний день и
последний ужин под открытым небом. Все уже собрались, столы накрыты.
Она появляется у свадебного стола в воздушном белом платье, с
рапущенными, неожиданными, как снег, выпавший в августе на золотистые
плечи, волосами и в гробовом молчании садится рядом со мной. С одной
из яхт доносится медленное танго. Господи ты мой, бедные, непутевые
три партийные комиссии, прощайте любезно эту непоследовательность
жизни, ведь я держался до последнего дня. Но тут мне становится так
больно и горько, и мы, не замечая удивленных взоров, обнимаем друг
друга и кружимся, покачивая весь остров - с обрывом, с горами и морем,
с корсиканскими сепаратистами, и еще надеемся обмануть судьбу.
Утром мы улетаем в Париж, где ненадолго расстаемся: она меняет
билет, откладывая день отлета, а я иду пред светлы очи советника
нашего посольства, дабы засвидетельствовать свою целостность и
невредимость и взять ключи от полупустого дома на Рю де Камп, где
обязан провети последнюю парижскую ночь. Я бросаю вещи, обмениваюсь
приветствиями с привратником, явно офицером каких-нибудь органов,
клянусь ему всеми нашими ценностями вернуться до полуночи и, не
замечая города, бегу к месту встречи.
Конечно, я появляюсь раньше и вижу пустующий парапет на пересечении
моста Йены и берега Эйфелевой башни. Я пристраиваюсь локтями на теплом
белом камне и гляжу в мутно-зеленое течение, а вижу печальные агатовые
глаза. Нет и следа моей праздничной картины, пленка выгорела, краски
пожухли. Вдруг она больше не появится, вдруг мы все перепутали,
доверившись найденому взаимопониманию? Но ведь мы прожили с ней целую
жизнь, а теперь я один. Какое грустное место - Париж. Но, черт побери,
зачем тогда здесь поставлена эта гигантская металлическая конструкция,
зачем такие архитектурные излишества, если мы не найдем друг друга?
Потом замечаю на мосту далекое светлое пятнышко и вижу, как она
торопится на встречу со мной. Да, она, как и я, просто бежит и лишь на
середине моста замечает мою сутулую фигуру, притормаживает, будто
стесняется своего откровенного порыва. Впрочем, я делаю вид, что
рассматриваю горшочные розы на пришпиленной к берегу барже, и
поворачиваюсь, только когда она касается моего плеча. Мы молча,
обнявшись, стоим, и я чувствую телом, как она истосковалась за эти два
часа.
-Ты стал совсем седой как утро, - говорит она, спутывая наши
волосы.
-Да, прошло много времени.
Не разлепляясь, мы идем вдоль берега Сены к нашей разлуке. Сколько
можно обманывать судьбу, ведь я не могу сдать свой билет, я даже не
могу быть с ней эту последнюю ночь и даже не могу позволить ей
проводить меня завтра. Наша жизнь прожита, и нас уже не обрадует
Париж. Нас не спасет ни Пантенон, ни мост Искусств, ни Лувр. Мы не
видим Парижа, мы заняты поиском, мы ищем место нашей вечной разлуки.
Мы пытаемся то здесь, то там разъять наши объятия и не в силах ни на
чем остановиться. Где эта улица? Где этот перекресток, куда мы через
много лет вернемся уже поодиночке? Мы знаем это наверняка и потому так
придирчиво выбираем его. То нам кажется, что это старенькое кафе рядом
с Сите, то лестница под Сакре Кер, окутанная сумраком июльского
вечера, или решетка полуночного Тюильри, откуда нас выпроваживает,
скрипя замками, полицейский. Все не то, за всем следует продолжение и
остается капелька надежды. А ведь мы уже давно обречены, мы
приговорены, и только дело за тем, как оно будет называться.
Шатильи. Через несколько минут придет последний поезд метро. Мы
сидим на скамейке на пересечении наших линий и просто молчим, не
отрываясь друг от друга. Я безумно опоздал к назначеному привратником
времени, и это грозит мне замечанием к загранкомандировке, и я могу на
долгие годы сделаться невыездным. А куда же мне выезжать, раз
кончается наша жизнь? Куда еще спешить, ведь мы нашли это проклятое
место. Что ждет меня по ту сторону? родной московский воздух? родные
лица трех партийных комиссий? Меня вызовет уполномоченный первого
отдела и попросит написать поподробнее об иностранных коллегах, а я
пообещаю и ничего не напишу, и на три года останусь невыездным. Но это
будет потом, а сейчас только Шатильи, огромный пустой холл, шорох
эскалаторов и грустные глаза. Она не понимает, почему в эту последнюю
ночь мы не вместе, почему завтра, еще целую половину дня до моего
отлета, мы будем порознь в одном городе. А я ничего не могу объяснить.
Я тыкаюсь носом в ее щеку, виновато прикасаюсь рукой и рабской,
собачей походкой ухожу от нее навсегда.
январь, 1995
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 26.10.2001 14:27
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг