Виктор ХАТУНЦЕВ
МОЛИБДЕНОВЫЕ ДЕТИ
1
Оставалось еще три недели до свидания с детьми, но на этот раз Мария
вовсе не волновалась за них. "Видимо, вот так и у зверей начинается
отчуждение от собственного потомства, - подумала она. - Правда, у них это
вызвано инстинктом продолжения рода, а я свой долг выполнила - два
совершенно здоровых представителя обоих полов".
Центр воспитания, где содержались дети, можно было посещать четыре раза
в году. Мария заметила, что к маленьким приезжают регулярно. Однажды она
видела даже слезы у одной из матерей, когда ее малышка вышла с
перевязанной рукой. К старшим же родители наведывались реже, и Мария
заранее рассудила, что с годами и у нее истощится потребность общения с
детьми. Они взрослеют, их все больше заботит будущее положение в обществе,
сын уже спрашивал Марию, сколько у нее накоплено дополнительных лет жизни.
- Семь, - ответила Мария. - А почему ты спросил?
- Я поставил цель - скопить двадцать лет, и не меньше! У меня хорошо
получаются решения, связанные с энергетикой. Это перспективное дело.
- Если ты получишь двадцать лет продления, то попадешь в элиту
организаторов.
- Разум может все! - отчеканил сын, прощаясь.
Мария сказала неправду. У нее скопилось всего три года продления,
весьма средний результат даже для женщины. Но, если честно, ее не
волновало, сколько еще придется существовать ее организму после
регламентированных восьмидесяти лет.
Все вокруг только и стремились заслужить хотя бы еще дополнительные
полгода существования. Мария же впала в какую-то неведомую ей апатию. Ей
все чаще снились сны, а это было первым признаком излишней
впечатлительности и расстройства психики. Впрочем, на службе она держала
себя в руках и по-прежнему считалась высококлассным аналитиком второй
степени.
Весь последний год Институт исследований океана бился над проблемой
создания подводных автоматических буровых. Сама проблема входила в первую
десятку высших интересов ОРП - общества разумного порядка, решение ее
оценивалось целыми двадцатью годами продления жизни. Мария рассказала о
существе дела Роберту, и хотя муж считался неплохим специалистом в области
ирригации, высокий ценз продления так взволновал его, что он принялся за
чертежи, делал какие-то расчеты, но вскоре остыл, потому что лишь особое
разрешение позволяло заниматься проблемами сопредельных отраслей. Иначе не
миновать беспорядка.
- Неужели тебе мало десяти лет? - спросила как-то Мария. - Меня уже
усыпят, а ты еще семь лет будешь почти живой.
- В том возрасте мало думают о других. Главное, насладиться. Я
предвкушаю, что это за грезы!
- Но ведь они нереальны, а значит - обман. Стоит ли обольщаться розовым
туманом, который так искусно сконструирован при помощи техники? Я одного
не пойму в этой системе продолжения жизни: в чем конечный смысл? Ведь
разум требует от нас достижения какой-то конкретной цели.
Роберт аккуратно стер с доски чертеж и положил губку в специальное
углубление.
- А ты знаешь, - приглушенно начал он, - что идею продления придумали
не мы? Вспомни религиозные учения наших предков...
- Нам в Центре о них старались не говорить, - пояснила Мария.
- Они считаются идеологическим мусором прошлого, вздором первобытных
цивилизаций. Но такие идеи трудно упрятать в Банках второстепенного
знания. Мне однажды рассказали... Смотри, я на тебя надеюсь... Так вот, у
древних существовали иллюзии, будто бы после физической смерти индивида
наступает иная жизнь, где-то в другом, потустороннем мире. Но чтобы
добиться права на вечные наслаждения, надо было разумно вести себя на
земле.
- И что, они обретали вторую жизнь?!
- Ты наивна, Мария! Наши более близкие предки, правда, всего лишь в XX
веке, доказали, что никакой другой жизни, кроме земной, быть не может. Но
наше общество смогло разумно использовать идею о продолжении жизни, и не
просто вот этой, запрограммированной, а действительно сказочной, райской,
как говорили в прошлом. Подожди, не перебивай! Ты права: десять лет я буду
пребывать в сладком обмане. Мне будут давать наркотики, устраивать
электромиражи, я побываю везде, словно машина времени и впрямь существует.
Представь, сегодня я на корабле Колумба, а завтра в гареме турецкого
султана, послезавтра вообще на другой планете, среди динозавров. И я не
просто созерцаю, но сам участвую в той действительности, умираю и вновь
воскресаю, вопреки здравому смыслу.
- Но на самом-то деле ты будешь десять лет лежать в гермокабине, и
любой может видеть, как ты блаженно улыбаешься, пребывая в своем гареме...
Это же просто бред, унизительный для нашей образцовой цивилизации!
Роберт поморщился: спор мог быть долгим и беспредметным. В последнее
время Мария стала какой-то дерганой, неуравновешенной и уж слишком усердно
на словах уповала на гармонию в ОРП, на безраздельную власть разума.
Может, так ей легче противостоять каким-то соблазнам? Впрочем, в ее
благонадежности никто не усомнится.
- Не будем спорить, Мария. Не нами придумано, чтобы годы продления были
отданы острым ощущениям. А иначе ради чего терпеть все это? У любого
общества должен быть идеал, как говорили раньше. И люди всегда старались
противостоять смерти, хоть как-то обмануть ее, хоть чем-то выделиться
среди других живых существ.
- По-твоему, человек так никогда и не сможет совладать с чувствами,
инстинктами и прочей чепухой, которыми так долго и высокомерно гордилось
человечество! Выходит, все мы в ОРП лицемерим восемьдесят лет, чтобы,
наконец, дорваться до цветистого дурмана?
- В тебе опять проснулась активистка движения девушек за моральную
чистоту, - съязвил Роберт. - Помню, как вы маршировали по улицам и
скандировали: один - на всю жизнь! Молодцы, вы добились принятия этого
закона, особо чувственные особи изолированы, пора успокоиться, лет-то
сколько прошло...
- Мы действовали так, как велел разум! - вспыхнула Мария. - Хорош был
бы порядок без такого закона!
- Я, кажется, тебя понимаю, - вздохнул Роберт. - Ты боишься, что данные
тебе три года продления окажутся кошмаром сладострастия. Что с того?
- Мне это не грозит. - Она резко встала. - Надо бы знать, что
запрограммировать ощущения можно и без всяких этих штучек.
Впервые за многие годы она спала плохо, напряженно, словно в ее жилище
кто-то намеревался ворваться.
2
Главный Организатор, по имени Методист, сидел на низкой скамеечке под
тенистым кедром и лущил орехи. Рядом стояла стандартная коробка, в которой
были устроены специальные гнезда, точно повторяющие форму кедровой шишки.
Методист заполнял емкости орехами, взвешивал их с точностью до десятых
грамма и прикрывал крышкой. Работал он механически: другие мысли занимали
его.
Методист не мог думать над какой-нибудь проблемой, находясь в городе.
Стандартно-плоские дома, до изнурения однообразные улицы наводили тоску и,
естественно, не сулили никаких стоящих мыслей. Поэтому Организатор
обдумывал особо крупные идеи обязательно в загородной местности и каждый
раз в новой обстановке. Кстати, чем больше знакомился он с жизнью великих
людей прошлого, тем чаще убеждался, что и они предпочитали творческое
уединение; у писателей, например, оно возводилось чуть ли не в культ, в
непреложное условие вдохновенного труда.
Было время, когда и Методист, как большинство членов ОРП,
пренебрежительно относился к гуманитарному наследию былого, считал
расточительством тратить дорогие часы на знакомство с произведениями
мировой культуры. К тому же, рациональный уклад жизни попросту был
избавлен от книг, фильмов, картин прошлых веков. Не каждый мог прийти в
Банк второстепенных знаний, для этого требовалось специальное разрешение.
Дослужившись до ранга Организатора, Методист получил свободный доступ к
богатствам человеческого познания, стал много читать и понял одну
закономерность: чем шире становился его кругозор, тем легче ему давались
решения сложных проблем. Но в ОРП не было какого-то общепринятого мнения о
пользе многостороннего интеллекта для государственного деятеля, и поэтому
мудрый Методист предпочитал не выставлять напоказ свои знания и тайный
интерес к жизни прошлых поколений. Впрочем, постигая диалектику
восхождения человечества к современному уровню цивилизации, доморощенный
философ-книжник все чаще впадал в беспокойное сомнение; он уже познал, что
такое мучительные ночи без сна и умиротворения.
"Конечно, прагматики, учредившие ОРП без малого столетие назад,
неуязвимы в своей правоте, - размышлял Методист. - В основе многих
политических учений заложен воинствующий идеализм, не раз пытавшийся в
прошлом утвердить себя войнами. И хотя развитие общества на половине
земного шара осуществляется по-иному, рано или поздно там вынуждены будут
решать проблему ограничения прогресса. Уж насколько выручали новые
территории с сырьевыми ресурсами, как обнадеживали исследования в космосе,
все равно - должен наступить предел, технологический потолок, как это
произошло в свое время с атомной энергетикой или аграрной химизацией... В
принципе ни у одного государства нет такой стабильной, а стало быть,
жизнеспособной модели, как в ОРП, - полагал Методист. - Рациональная
сбалансированность позволяет поддерживать и воспроизводить один и тот же
уровень цивилизованного существования. И если когда-то возникнувшее
движение "зеленых" в Европе воспринималось не более как проявление
экологической депрессии, то затем массовые отравления и неизвестные виды
индустриальной чумы-заставили-таки устанавливать пределы развития. Отцы
ОРП раньше других поняли, что целесообразность нового общественного
устройства не будет достигнута, если не освободиться от какой-либо
идеологии вообще, не говоря уж о возможности плюрализма или же
инакомыслия. Удивительно, что период культурной и духовной стерилизации
прошел без особого насилия. Правда, самоубийств было немало..."
Каждую неделю Методисту докладывали о состоянии дел в мире, где кипели
политические, религиозные, этнические страсти, и весь этот
непрекращающийся вековечный калейдоскоп истории лишь укреплял его в вере
если не в идеальное, то в пока что наиболее рационально организованное
государство - Общество разумного порядка. Пребывающее в длительной
международной изоляции, отнесенное остальным миром на фланг крайней правой
реакции. Общество следовало заветам своих учредителей - не вмешиваться в
мировую политику, обеспечивая свой суверенитет тем ядерным арсеналом,
которого достаточно для уничтожения десятка столиц и научных центров
противника. Но Методист понимал, что оставаться полностью изолированными
от внешнего мира не только не удастся, но и будет вредно, потому что в ОРП
абсолютно нет олова, серебра и мало добывается титана, молибдена и прочих
металлов. Завоз через третьи страны недостающего сырья зависел от
колебаний политической конъюнктуры, да и мешал международный контроль по
пресечению контрабанды. Попытки же проникновения "своих людей" к ключевым
позициям политики других государств, этот испытанный механизм овладения
властью, пока мало чем помогали, и даже один из осуществленных было
африканских переворотов оказался подавленным за неделю, благо, что
темнокожий претендент в новоявленные диктаторы толком не ведал, какая
реальная сила стоит за его марионеточными амбициями.
Назначенный Высшим Государственным Советом на должность Главного
Организатора, что, по мировым меркам, соответствовало главе государства,
сорокачетырехлетний Методист проиграл первый же бой с консерваторами. Сам
технократ, он при закрытом обсуждении поправок к закону об информации
выразил удивившее многих мнение-о том, что существующую учебную литературу
давно бы пора избавить от утилитарной схематичности. В качестве наиболее
яркого примера схоластики он привел такой биологический постулат: человек
произошел от обезьяны, вынужденной долгое время тренировать рассудок для
рационализации примитивных механических действий... Это же абсурд!
Старцы из Высшего Совета и слышать не хотели о реформах; как о
достижении они упомянули об информационной радио- и телевизионной изоляции
от остального мира. Методист попытался проявить независимость суждений:
"Сознательность нашего населения на таком уровне, что нет необходимости
технически защищать его от влияний извне".
После такой дерзости он был официально предупрежден о том, что срок его
пребывания в должности ограничивается до трех лет, после чего Совет
вернется к рассмотрению вопроса о благонадежности Методиста. Понятно,
допусти он еще промах, и на нем будет поставлен крест: переведут в
советники-аналитики, дальнейшее существование которых лишено всякого
смысла. Хотя так ли уж высок смысл жизни остальных?
Вот и тосковал ночными часами Методист, и чем больше читал, тем острее
понимал, что знание беспощадно. Чтение возбуждало чувства, побуждало к
раздумьям. Именно он, Методист, ввел в употребление новый термин,
объясняющий само понятие продления жизни - Сонрай. Но неологизм приживался
плохо, был мало кому понятен. Собственно, Сонрай - этот принудительный
экстаз воображения и чувств - Методист представлял в таких картинах,
красках и ощущениях, что у него и в самом деле начинала кружиться голова,
словно он уже сам находился в сомнамбулическом Сонрае. Методист
преодолевал наваждение, но всякая читаемая им книга прошлого столь сильно
влияла на его воображение, так потрясала силой воспроизведения жизни, что
ему хотелось уже сейчас очутиться и при дворе Людовика XVI, и окунуться в
раблезианские нравы Возрождения, и вдохнуть в себя аромат сибирских лесов,
древних бескрайних лесов, занимавших гигантские просторы.
У Методиста скопилось двадцать два года продления жизни. Он уже
предвкушал видения Сонрая, хотя жить оставалось долго, очень долго. И он
не мог думать без ужаса о той минуте, когда его впервые прожгла
парализующая мысль: а вдруг Сонрай не даст ему, именно ему, образованному
и развитому, того, что он с таким волнением ожидает.
Методист помчался в Центр наслаждений, его одежду долго стерилизовали,
лишь потом попросили пройти в святая святых ОРП. В огромном зале строго по
рядам покоились гермокабины с множеством экранов, датчиков и проводов.
Пульсирующие зеленые точки подтверждали, что в кабинах теплится жизнь,
полная видений и переживаний. Но не это сейчас заботило Методиста. Он и
без того не сомневался, что Сонрай функционирует.
- Сколько у вас сюжетов? - с нарочитой скукой поинтересовался Методист.
- Ровно двести, - ответил сопровождающий Методиста руководитель
программ.
- Пляжи на Багамских островах?
- Имеется. В основу взяты рекламные ролики середины XX века.
- Охота на тигров в Бенгалии?
- Есть несколько видов охоты, разнообразие гарантируем.
- Ладно. Ну, а первая любовь, муки ревности, прочее? Спасение тонущей
девушки неписанной красоты? Вдохновение от написания стихов?
- Нашим пациентам вполне хватает того, что есть, - вежливо, но
отчужденно возразил руководитель. - Введение новой программы требует
больших средств. Вы говорите о каких-то весьма странных чувствах...
Методист невольно подумал, что если бы духовенство прошлого скупилось
на райские обещания, немало верующих отошло бы от веры. Впрочем, для
соотечественников Сонрай представляется изобилием всяческих грез, пусть
радуются.
Как всегда, после посещения Центра наслаждений Методист долго не мог
одолеть меланхолической антипатии ко всем и ко всему.
"Конечно, Разум может все, - твердил себе Методист. - Разум может... Но
что могу сделать я, чтобы сделать Сонрай действительно страной
неограниченных видений, калейдоскопом таких ощущений, когда твоему желанию
подвластно все - от чувства заживо погребенного до состояния пчелы,
пикирующей на цветок? Да, можно увеличить программу Сонрая до пятисот,
тысячи сюжетов, но все равно предел известен. У тебя уже сейчас в запасе
двадцать два года, это почти семь тысяч суток... Выходит, одними
техническими ухищрениями Сонрай не улучшишь. Нужно иное решение, иная
конструкция производства чувств. Какая? Уж не трансплантация ли мозга?.."
Он уединился на этот раз в кедровой плантации, где выполнял нормативное
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг