* * *
Ученому удается подавить смех, но болезненные спазмы в животе еще долго
сотрясают его тело. Проходит добрая четверть часа, прежде чем Николай
Николаевич в состоянии произнести что-либо членораздельное.
- Павел, довольно!
Скорюпин медленно сползает на пол. Его шея становится еще длиннее, по
лицу разливается бледность, весь он подергивается от икоты. Николай
Николаевич вскакивает, чтобы прийти на помощь связисту и тут же падает
обратно в кресло.
Ноги!
Ноги не держат его... Да ведь тело весит сущие пустяки. Что же
происходит с ногами?
До Павла он добирается на четвереньках и оттаскивает его к стене на
матрац.
Теперь они лежат рядом и дышат, будто только что выбрались на берег,
переплыв широкую реку.
- Что же это с нами, Николай Николаевич? - не открывая глаз, спрашивает
Павел.
- Похоже, нервы.
- А нам еще так далеко... Что, если мы... - Павел не договаривает и
открывает глаза. Зрачки расширены и неподвижны.
- Да ты не думай об этом.
- Меня же Таня ждет, Николай Николаевич.
- Ну, вот ты о Тане и думай. Стисни зубы и думай. Представь себе, как
мы выйдем из подземохода, как нас встретят, как мы снова пустимся в
путешествие к центру Земли.
У Павла не прекращалась икота, он сел и потянулся к банке с водой. А
Николай Николаевич размышлял о своих ногах. Если он сейчас встанет,
удержат ли они его? Воздух в кабине показался ему насыщенным тонкой сухой
пылью, чего никак быть не могло, - аппараты поддерживают необходимую
влажность воздуха и очищают его.
Привычка анализировать события взяла верх. Дектярев не мог не видеть
прямой связи между истерическим смехом Скорюпина и непонятным состоянием
своих ног.
Оставалось выяснить, какому воздействию подвергались они одновременно,
он и Павел.
И тогда, с холодком в сердце, Дектярев вспомнил об излучении. Как можно
было забыть о нем? В кресле Валентина Макаровича теперь постоянно сидит
Скорюпин и по требованию Николая Николаевича сообщает показания того или
другого прибора. Сам же ученый не видит ни счетчиков атомных частиц, ни
дозиметров - они обращены к нему тыльной стороной.
Желая взглянуть на дозиметры, Дектярев, забывшись, вскочил на ноги. Он
тут же упал лицом вниз. И долго лежал без движения, оглушенный не столько
силой падения - удар оказался почти безболезненным, едва ощутимым, -
сколько сознанием несчастья, в котором уже не могло быть никаких сомнений.
Скорюпин сидел пораженный.
- Что это... что с вами, Николай Николаевич? - вскричал Паша.
- Пустяки, - геолог повернулся на спину, сел, потрогал колени. - У меня
еще в детстве такое случалось, - солгал он. - Наследственность. Вот тут, с
коленными чашечками. Постепенно отойдет. Ты, Паша, не обращай внимания.
С того места, где теперь сидел Николай Николаевич, уже были видны
дозиметры и счетчики. Под каждым из восьми дозиметров светились зловещие
рубиновые звездочки, а нити на шкалах показывали такую величину радиации
внутри корабля, что у геолога сразу вспотела лысина.
Стены более не спасали от смертоносного лучевого воздействия. Смерть
вошла в помещения корабля. Николай Николаевич рванулся было к люку в
кабину управления, чтобы остановить подземоход. И тут же устыдился своей
минутной слабости.
Остановить? Зачем?..
Поздно...
26
Один...
Николай Николаевич плотнее закутался в одеяло. Его знобило. Он сидел в
кресле, низко пригнувшись к пульту, касаясь его грудью, и с трудом выводил
строчку за строчкой. Буквы получались корявые, крупные, они то налезали
друг на друга, то между ними возникали большие промежутки. Казалось,
ученый разучился писать. У него страдальчески приоткрылся уголок рта,
дыхание стало прерывистым, горячим.
"Я остался один, - говорили строчки. - Надежды никакой. Ноги отнялись,
правая рука тоже. Пишу левой. Писать трудно, в груди горит, мысли
путаются... Но я еще жив..."
Электроперо выскользнуло из деревенеющих пальцев. Рука медленно
потянулась за ним. Это была трудная задача - снова заполучить тонкий
металлический стержень. Пальцы почти полностью утратили чувствительность.
"Подземоход вошел в зону пониженной плотности. В ядре оказалось еще
одно ядро. Плотность вещества резко упала, она необычайно низка и равна
плотности атмосферы на уровне моря. Его состав..."
Дектярев потерял сознание. Хронометр отсчитал десять часов, прежде чем
он снова открыл глаза. Геологу показалось, что забытье длилось одно
мгновение.
Последнее время участились такие внезапные обмороки.
"...Его состав для меня загадка. Кажется, Биронт и на этот раз
предсказал точно. Скорее всего внутреннее ядро состоит из антивещества.
Вокруг антипротонов вращаются положительные электроны. Как оно возникает?
Наверное, в результате перехода в новое качество на внутренней границе
твердого ядра... Не знаю. Я убедился только, что именно здесь возникает
излучение, открытое Биронтом. Подземоход скоро окажется в его гипоцентре.
Вещество распадается, принимает какую-то элементарную форму. Но процесс
крайне замедлен. Что тормозит его, тоже не могу объяснить. Рад пока одному
- замедленность процесса спасает подземоход от аннигиляции. Машина
борется...
Она среди холодного солнца..."
Холодное солнце!
Дектярев захохотал почти беззвучно, широко открывая рот. Тело его
забилось в конвульсиях. Прошло немало времени, прежде чем ему удалось
справиться с нервным припадком. Писать больше он не мог и, утихнув, долго
сидел, уронив голову на грудь, часто вздрагивая, озираясь по сторонам.
Пальцы опять выронили стерженек. Руку свело судорогой. Николай
Николаевич, съежившись от боли, стал сгибать и разгибать ее в локте. Он и
на этот раз справился с параличом. И хотя излучение неумолимо делало свое
дело, Дектярев яростно отстаивал каждый час, каждую минуту жизни.
Что они могли изменить, эти минуты?
В подобных случаях люди призывают смерть, как избавление от непосильных
страданий, и покорно ждут неизбежного конца. Однако было в Николае
Николаевиче нечто более сильное, чем простое желание жить. Подземоход
приближался к центру Земли. Осталось трое суток. Обострившимся слухом
Дектярев ловил звуки работающих машин. Автоматы действовали
безукоризненно, и только гироскопический водитель вел себя все
неувереннее. Перо на ленте курсозадатчика вместо прямой линии вычерчивало
волнистую, лишенную всякой закономерности кривую.
Не требовалось особой догадки, чтобы объяснить поведение гироводителя.
Тяжесть почти исчезла. Отвесной линии больше не существовало. На такие
условия работы механизмы "ПВ-313" не рассчитаны.
А попав в центр ядра, подземоход вовсе потеряет управление, начнет
кружиться на месте и описывать замкнутые траектории. Без вмешательства
человека ему не вырваться из области, где нет тяготения.
Значит, несмотря ни на что, он, Дектярев, должен выдержать еще по
крайней мере трое суток. И он выдержит, черт побери!
Еще трое суток...
Для жизни ничтожно мало, для предстоящей борьбы бесконечно много. Уже и
сейчас в голове разлит расплавленный свинец и все тело кажется погруженным
в кипяток. Невыносимо ноет левая рука. Дыхание становится затрудненным,
астматическим. Чем поддержать себя в этой борьбе? Трое суток... целая
вечность...
Взгляд Николая Николаевича остановился на маленькой круглой коробочке -
это было все, что осталось от Павла. Коробочка одиноко лежала на пульте,
перед креслом, в котором не так давно сидел Павел. На глянцевой
поверхности пульта видно ее отражение...
- Таня, - обратился Дектярев к коробочке, - мы остались вдвоем. Я
никогда не видел тебя, но я тебя знаю. Ты замечательная девушка, у тебя
должно быть доброе сердце. Помоги мне, Таня.
Он уперся локтем левой руки в подлокотник кресла. Небольшого усилия
оказалось достаточно, чтобы его тело, совсем недавно весившее восемьдесят
девять килограммов, пушинкой поднялось над пультом. Геолога перевернуло, и
он стал падать боком. Падение длилось минуты полторы. Толчок о приборы был
почти неощутим. Его снова приподняло над пультом, но он успел оттолкнуться
плечом и передвинуть себя по направлению к коробочке. Расстояние в два
метра пришлось преодолевать так долго, что за это время можно было бы не
спеша обойти кругом Красную площадь.
Немеющие пальцы долго ловили гладкий пластмассовый футляр. От
напряжения на лбу его выступили крупные капли пота. Казалось, еще одно
усилие - и он лишится сознания. Но он не дал, не позволил себе этого.
Затолкнув коробочку в боковой карман комбинезона, передохнув и
собравшись с силами, Николай Николаевич оттолкнулся от пульта и упал на
пол около лесенки. Теперь осталось подняться по скобам. Будь тяжесть чуть
побольше, геологу не удалось бы выполнить свою затею. Но тело его весило
не больше килограмма. Бесчувственными скрюченными пальцами он цеплялся за
металлические перекладинки, толчками передвигая себя к открытому люку.
Наконец он оказался в кресле связиста. Немало труда и времени
потребовалось, чтобы установить ленту в звукосниматель.
"Здравствуй, Павлуша!"
Николай Николаевич сжался и застонал: вместе с голосом Тани ворвались в
кабину звуки подлунного мира. Это были голоса множества людей, это был шум
улицы, шелест листвы, звук открываемых дверей. Это было прикосновение
дорогих рук, забытая ласка, сияние глаз.
"Вот я и на Луне. Представляешь, как я волновалась, когда выходила из
ракетоплана? Сильнее, чем во время старта. И до сих пор не могу еще
осознать, что я не на Земле, что нас с тобой разделяет такое огромное
расстояние..."
Закрыв глаза и уронив голову на грудь, ученый вслушивался в голос
девушки.
Но он уже слышал голос другой девушки, не звонкий, а мягкий, такой
родной.
Катя немного, совсем чуточку заикалась, отчего в каждой фразе,
произнесенной ею, чудился тайный волнующий смысл, полный невысказанных
чувств и желаний.
Таня запела, и Николай Николаевич застонал уже не от физической, а от
душевной боли. Издалека пришла песня. Где-то в космическом просторе,
которому нет ни конца, ни края, мчится по верной орбите озаренная
солнечным сиянием Луна. И там поет девушка Таня. А Дектярев видит девушку
с длинной русой косой, переброшенной на грудь. Она идет по влажной от росы
траве, у нее босые запыленные ноги. Катя, выросшая среди уральских лесов,
была верным и постоянным спутником Николая Николаевича в его самых дальних
странствиях, пока у них не появились дети. Тогда ее уделом стало ждать его
возвращений.
И вот сейчас она ждет его...
* * *
Подземоход приближался к центру Земли. Машина двигалась все быстрее.
Вот она уже мчится со скоростью электромобиля. Бур бездействует - в нем
нет нужды, и автоматы выключили его. Зато непрерывно возрастает нагрузка
на термоядерную установку, которая создает защитное поле.
Обеспокоенный Николай Николаевич, сидя в кресле водителя, наблюдает по
приборам, как к излучателям магнитоплазменного поля устремляются уже не
миллионы, а сотни миллионов, миллиарды ампер. Такой рост силы тока может
привести к тому, что подземоход взорвется подобно шаровой молнии.
Выключить поле нельзя, хотя внешнее давление уже не угрожает прочности
корпуса. Опасность теперь другого рода. Антивещество (похоже, что это
действительно оно) поглощает электроны и протоны из защитного поля с
необыкновенной жадностью. Непосредственное соприкосновение с оболочкой
корпуса приведет к тому, что подземоход и его содержимое немедленно
растворится в окружающей среде, исчезнет без следа.
Вторые сутки Дектярев не покидает кресла. Паралич овладел не только
конечностями. Он подкрадывается к легким, к сердцу. При каждом вздохе боль
пронизывает легкие. Сердце, ставшее тяжелым ощутимым комком, работает с
надрывом. Все чаще наступают внезапные обмороки. Парализованный кишечник
не принимает ни пищи, ни воды.
Тяжесть почти исчезла, передвижение из кабины в кабину становится все
сложнее. Незначительное усилие приподымает тело как мыльный пузырь,
подхваченный ветром.
Мелькают цифры-секунды в окошечке хронометра, сменяют один другого
минутные знаки, неподвижным кажется барабан с часовыми делениями. Мечется
нить гравиметра. Электрические вихри в газовом ядре пытаются увлечь за
собой подземоход, и это беспокоит Дектярева сильнее, чем опасность быть
растворенным в антивеществе или взорваться подобно шаровой молнии. Еще
немного - и откажут гироскопические водители, потеряют ориентировку, а
вместе с ними потеряет ориентировку и корабль.
Но пока "ПВ-313" продолжает приближаться к центру Земли, и ученый
бережет свои силы для решающего момента. Еще несколько часов, и корабль
окажется в зоне полной невесомости.
Нужно выдержать эти часы.
Выдержать во что бы то ни стало!
27
Николай Николаевич с трудом разомкнул отяжелевшие веки и долго таращил
глаза, пытаясь разглядеть окружающее сквозь пласты багрового тумана. Впал
ли он перед этим в забытье, или короткий сон сломил его, он сказать не
мог. Да и какое теперь это имело значение? Зрение сдавало. Лишь после
отчаянного напряжения удалось ему стряхнуть с глаз мутную пелену. Она не
исчезла полностью, а лишь разомкнулась в центре, неохотно приоткрывая
клочок пространства.
Ученый сразу почувствовал: с кораблем происходит неладное. Кабина мягко
покачивалась, на пульте встревоженно переговаривались гудки зуммеров.
Двигатель бездействовал. Подземоход уже по инерции продолжал движение в
газовой среде, не встречая достаточного сопротивления. Возможно, машина
вообще находилась в неподвижности или описывала в пространстве
беспорядочные траектории.
В поле зрения не попадали приборы. Напрасно Николай Николаевич вертел
головой, перед глазами все время оказывалось серебристо-голубое
найловойлочное покрытие. Пульт исчез.
После долгого блуждания слепнущими глазами Дектярев различил потолочный
люк.
Тогда он понял, что видит потолок кабины. Пока он находился в забытье,
толчок выбросил его из кресла, и невесомое беспомощное тело повисло
теперь, что называется, между небом и землей.
Сомнений быть не могло: "ПВ-313" достиг центра Земли. Исчезла полностью
сила тяжести, и это нарушило работу автоматики. Гироскопический водитель
потерял ориентировку - он отдавал самые беспорядочные и противоречивые
приказы рулевым механизмам. Только вмешательство человека, способного
управлять подземоходом, даст возможность машине выскользнуть из зоны
невесомости. А там, как только появится тяжесть, гироводитель обретет
чувствительность.
Потом бур, встретив твердое вещество, подаст сигнал автоматам, и
подземоход уверенно устремится вверх, навстречу солнцу.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг