Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
самотеку у нас несколько особое отношение... Что, станете ждать?
     Рагозин совершил жалкое,  ничего  конкретно  не  означавшее  движение
плечами. Девушка хмыкнула, вернулась в пустую комнату и  взяла  телефонную
трубку.
     - Пал Саныч? - спросила она. - Тут один из ваших воробушков берет нас
приступом...
     Рагозин  похолодел.  Она  разговаривала   с   руководителем   кружка,
настоящим, подлинным писателем,  человеком,  которого  Рагозин  глубоко  и
безусловно уважал. И то, что он сунулся в издательство, минуя Пал  Саныча,
сейчас представилось ему не очень-то красивым.
     - Как фамилия? - спросила его девушка, не отнимая трубки от уха.
     - Рагозин...
     - Некто Рагозин, - сказала девушка невидимому Пал Санычу. -  Да,  да,
полная авоська. В трех книгах... Как, как?.. Ага... ага... Даже вот как? -
она покосилась в сторону помертвевшего  Рагозина  огромным  сквозь  многие
диоптрии блекло-зеленым глазом. - Ага... ага... Ясно...
     Девушка  положила  трубку.   Постояла,   молча   разглядывая   завалы
манускриптов у стен. С трудом влезла в карман  узких  джинсов  и  выгребла
оттуда сплющенную пачку сигарет. Закурила, по-прежнему глядя куда  угодно,
только не  на  Рагозина.  Поперхнулась,  пережила  еще  один  приступ,  не
переставая курить. Рагозин внезапно поймал себя на том, что  медленно,  по
миллиметрику, пятится прочь.
     - Давайте, - вдруг сказала девушка.
     - К-как... что... - забормотал Рагозин, но тут же опомнился и спросил
почти с достоинством: - Куда сложить?
     - Вот сюда, - девушка  сдвинула  в  сторону  нагромождения  почему-то
изорванных в клочья книг на одном из столов. - Наутро вернется зав,  пусть
решает...
     Но что там будет решать отсутствующий зав, осталось загадкой. Рагозин
поспешно вывалил все шесть папок и ударился в паническое бегство.  Уже  на
улице он остановился и, переведя дух, вдруг отчетливо осознал, что никогда
еще в жизни ему не было так страшно!
     Явиться самому, своими ногами, в святая святых  каждого  пишущего,  в
издательство, принести рукопись и препоручить судьбу ее  попечению  живого
редактора!.. Нет, Рагозин не почитал себя за молокососа  в  литературе.  С
десяток рассказов и миниатюр, что ему в разное время удалось пристроить  в
отраслевых газетах и даже в журнале "Советское енотоводство", о чем-то  да
свидетельствовали. Но одно дело  прийти  на  почту  с  тонкой,  перегнутой
пополам и заранее  запечатанной  в  большой  конверт  писулькой,  уплатить
сколько положено безразличной  женщине  в  грязном  халате  за  стеклянным
барьером и с глаз долой, из сердца вон. И совсем другое - явиться  самому,
своими ногами, и т.д., и т.п.
     Но дело было сделано.  Рагозин  испытал  небывалое  облегчение.  Так,
должно быть, чувствует себя роженица,  заслышав  крик  новорожденного.  Он
брел пешком через весь город, сверху  его  мочил  мелкий  дождишко,  снизу
облизывала раскисшая глина, и все это не имело никакого отношения  к  тому
миру, в котором он сейчас обитал.
     Если снова прибегнуть к акушерским аналогиям, Рагозин внезапно ощутил
под сердцем толчки нарождающегося ребенка. В нем из ничего, из  пустоты  и
небытия, возникал новый замысел. Вот это и впрямь был  хрустальный  замок.
Без подделки, без подмены тончайшего,  чистейшей  воды  хрусталя  дешевыми
стразами. Он рос в Рагозине по стеночке, по  комнатке.  Но  до  завершения
было еще ох как далеко!
     Рагозин дошел до своего лучшего друга, и тот оказался дома. Он был не
один, а с любимой женщиной, которая покуда мирилась со статусом  очередной
любовницы, но в перспективе с неизбежностью должна была стать очередной же
законной женой... Рагозин сорвал их с постели, но это ничего не меняло, да
и не значило. И друг, и его женщина, оба были рады Рагозину, они  приютили
его в своем гнезде, усадили  в  самое  глубокое  кресло,  напоили  чаем  с
яблочным пирогом, окружили заботой  и  лаской...  Конечно  же,  и  тут  не
обошлось без романа. Даже отсутствующий,  погребенный  за  далекой  дверью
черного дерматина, он осенял Рагозина, образуя над ним некую ауру, которая
ощущалась людьми равно близкими и незнакомыми,  подвигала  их  к  добру  и
сочувствию.
     Так минул и день, и другой.
     У  Рагозина   кончались   деньги.   Разумеется,   стоило   ему   лишь
заикнуться...   Но  не  хотел  он  связывать  себя  обязательствами  перед
кем-нибудь.  Не любил  поэтому брать в долг,  а еще сильнее  -  возвращать
долги. Стало быть, нужно было устраиваться на работу.
     Он обошел все  близлежащие  доски  объявлений  и  присмотрел  себе  с
полдюжины вполне  приемлемых  местечек.  Основным  критерием  отбора  была
минимальная занятость при максимальном доходе. Разумеется, воззвания  типа
"Требуется замминистра" или "Приглашаем председателя Госкомитета"  начисто
отсутствовали.  На  самые  лакомые  синекуры  объявления  традиционно   не
давались, поэтому приходилось довольствоваться чем-то  вроде  электрика  в
детском саду, дворника или, паче чаяния, страхового  агента.  Престижность
для Рагозина значения не имела. Он давно уже махнул рукой на  свое  высшее
инженерное.
     Рагозин даже посетил одно из учреждений, переговорил с заведующей.
     - Как, вы сказали, ваша фамилия? -  переспросила  та.  -  У  вас  нет
родственника среди писателей?
     Рагозин  понял:  тоже  читала.  Но  как,  каким   внепространственным
способом его роман обрел повсеместное хождение? Это  оставалось  загадкой.
Во всяком случае, Рагозин от родства  с  самим  собой  открестился  и  был
приглашен назавтра со всеми документами для полного трудоустройства.
     Вечером он сидел перед ненавистным ему телевизором, пялился на экран,
с которого молодые  люди,  похожие  на  оборванцев,  не  то  пели,  не  то
бранились на непонятном жаргоне, и  ничего  этого  не  слышал.  Под  звуки
электронной музыки в нем  шла  кропотливая  работа.  Возводился  очередной
пролет его личного, рагозинского хрустального замка.
     Заверещал телефон.
     Рагозин снял трубку.
     - Слушаю, - сказал он с раздражением. - Да слушаю же.  Говорите,  вас
не слышно!
     Он подул в трубку, выждал и швырнул ее на рычаги. Звонок повторился.
     - Рагозин? - спросили его глубоким бархатным голосом. - Да.
     - Михаил Вадимович? - Допустим.
     - Скажите, вы никуда сейчас не намерены отбыть?
     - Куда  ж  я  в  такую  пору...  -  начал  удивляться  Рагозин.  -  И
замечательно. Будьте дома.
     - А какого, собственно, рожна... -  возмутился  было  Рагозин,  но  в
трубке запищало.
     - Моду взяли, - проворчал он по инерции. - Указывать будут,  где  мне
быть! Захочу - и уйду куда угодно...
     За окном  разверзлись  хляби,  в  стекло  плеснула  вода,  подоконник
задрожал и заскрипел под напором дождевых струй в палец  толщиной  каждая.
Потом врезал град. Окатанные куски льда, похожие на леденцы для  великана,
колотили куда ни попадя  с  отчаянной  силой.  Идти  было  некуда.  Вообще
покидать теплую квартиру в такой дурной вечер казалось  безумием.  Рагозин
побухтел для приличия еще немного и снова обратился к телевизору.  "Сейчас
в нашей программе прямой репортаж с третьего, заключительного тура Второго
всесоюзного конкурса молодых артистов стриптиза,  -  доверительно  сообщил
ему диктор, - По окончании - новости Агропрома."
     Позвонили в дверь.
     Пролет  и  часть  резной  колоннады   хрустального   замка   остались
незавершенными.
     - Да мать же вашу, - сказал Рагозин разочарованно и пошел отпирать.
     На лестничной площадке стояли трое, совершенно мокрые. Двоих  Рагозин
никогда прежде не  встречал.  Первый,  плотного  телосложения,  с  пузцом,
упакованный черное кожаное пальто, с которого  стекали  ручьи,  увенчанный
черной же широкополой шляпой, при виде Рагозина эту шляпу снял и  стряхнул
с нее бусины града. Второй, с  лицом  аскета-схимника,  в  рыжей  неровной
бороде и рыжем в расползшихся пятнах сырости плаще,  маячил  чуть  позади,
утолкав руки в карманы, и с плохо скрываемой неприязнью  сверлил  Рагозина
безумным  взглядом  больших  желтых  глаз.  Третьей  же  была   та   самая
изможденная девушка-редактор. На сей раз она была облачена в  бесформенное
и бесцветное пальтецо, также предельно мокрое.
     - Позволите войти? - предупредительно спросил первый, и Рагозин узнал
голос, уведомлявший его о желательности невыхода из дому.
     - Пожалуйста, - сказал Рагозин, отступая. Сырая компания втиснулась в
прихожую.
     - Раздеваться, полагаю, не станем? - спросил рыжий. - Вроде бы  ни  к
чему? Что тут тянуть...
     - Нет, надо, надо, - покачал головой плотный.
     Редакторша укоризненно молчала. Рагозин упятился  в  комнату,  потому
что непонятно отчего испытал озноб от одной мысли, что случайные брызги  с
одежд этих людей заденут и его. Незнакомцы  между  тем  разделись  и  даже
разулись.
     - Вот здесь тапочки, - потерянно сказал Рагозин.
     - Не извольте беспокоиться,  у  вас  тепло,  -  бархатисто  промолвил
плотный.
     - Ну хотя бы вы наденьте, - обратился Рагозин к редакторше.
     Та отрицательно мотнула головой и почему-то отвернулась.
     - Можно я закурю? - сипло спросила она.
     - Не надо бы, - с сомнением сказал рыжий.
     - Ничего, мы потом уберем, - заверил плотный. -  Да  вы  пройдите,  -
пригласил Рагозин.
     - Благодарствуйте, мы уже прошли, - прогудел плотный.
     Он прошествовал в дальний угол комнаты и с довольным урчанием  воссел
в кресло под торшером. Девушка очень неловко и  скованно  пристроилась  на
краешке стула и как-то замысловато  переплела  ноги.  Рыжий  привалился  к
стене,  внимательно,  не  по-хорошему  заинтересованно  озирая   интерьеры
рагозинской квартирки.
     - Там что, кухня? - спросил он отрывисто.
     - Туалет, - сказал Рагозин. - Кухня рядом.
     - Лоджия? Балкон?
     - Балкон.
     - Хорошо, - удовлетворился рыжий и замолчал.
     - Стало быть, здесь вы и обретаетесь, - неопределенно сказал плотный.
- Один?
     - Один.
     - Семья где? На даче? - Нет. Я вообще один.
     - В разводе, - вставил рыжий. - Алименты. Двадцать пять процентов  со
всех видов доходов. Литераторы без разводов не бывают.
     - Вы что, наводили обо мне справки?.. - Разумеется.
     - Гм, - вмешался плотный. - Стало быть, в  этой  скромной  обители  и
рождаются шедевры.
     - Ну уж и шедевры, - хмыкнул Рагозин, хотя ему было приятно  услышать
это.
     - Шедевры, шедевры, - пророкотал плотный. - Чего  там  скромничать...
Вот ведь парадокс: иному дано от бога и власти все,  что  он  пожелает.  И
жилье, и благополучие, и деньги. И женщины его любят! А он бесплоден,  как
мул. То есть, конечно,  что-то  он  там  рожает,  но  все  большей  частью
ублюдков, не при даме будь сказано. А тут и  квартирой-то  по  совести  не
назвать, так - халупа. Жена бросила. Общественное положение нулевое. Денег
нет. И не будет, по всей видимости... И вот поди ж  ты  -  шедевры  ваяет!
М-да, парадокс...
     - Не нужно преуменьшать, - вмешался рыжий. - Он тоже, знаете, недурно
устроился. Мы в его годы все больше по коммуналкам да общежитиям  окопного
типа... Все ж таки отдельное жилье. Балкон.  Вода  поступает  -  я  отсюда
слышу, в бачке журчит. Сам здоровый, руки-ноги на месте. Голова  какая  ни
то в наличии. Шел бы, понимаете, работал. К станку, к  штурвалу,  сельское
хозяйство  поднимать.  Нет,  обязательно  надо  в  писатели!   Бестселлеры
сочинять! Что вам  всем  спокойно  не  живется?!  -  его  голос  понемногу
возвышался, как турбина, набирая обороты. - Что вам не естся,  не  спится?
На кой ляд вам это?..
     - Ну, будет вам, - остановил его плотный.  -  Не  хлебом  же  единым.
Шедевр есть шедевр. Нельзя обкрадывать человечество.
     - Послушайте, кто вы? - ошеломленно спросил  Рагозин.  -  Неважно!  -
отрезал рыжий.
     - Глупо, - вдруг сказала девушка. - Все равно он знает.  -  Да  и  не
расскажет никому, - добавил плотный.
     - И то правда, - согласился рыжий. - Хотя, по-моему, он принимает нас
за представителей совсем иного ведомства.
     - А, так вы, дражайший Михаил Вадимыч, заподозрили, что мы-де явились
поторговаться по поводу вашей души?  -  хохотнул  плотный.  -  Нашли  тоже
предмет потребления...  Мы,  должен  вас  разочаровать,  всего  лишь  ваши
потенциальные издатели. Вот я, скажем, заведую отделом прозы. Фамилия  моя
Двудумов, звать меня Эдгар Евлампиевич. Заглядываете, я  чай,  в  выходные
данные  наших  книжек?  Хотя  навряд  ли...  Это   вот   замдиректора   по
производству Зайцер Лев Львович. А это  старший  редактор  вверенного  мне
отдела Митрофанская Агата Ивановна... Я  почему  именую  свой  департамент
отделом прозы, а не  "художественной"  прозы,  как  начертано  на  дверях?
Прозы,  голубчик,  у  нас  вдоволь,  этого  добра  не   убывает,   а   вот
художественность столь редкостна, что ради  спонтанных  ее  проявлений  не
стоит  распространять  сей  эпитет  на  все  сопутствующее   и   в   массе
преобладающее. А уж подлинных шедевров мы и  не  чаяли  обресть  на  своем
веку. Свыклись, знаете, с безысходностью. А тут вы со своим романом...
     - Вы нас врасплох застигли, - мрачно сказал Зайцер.  -  Директор  как
прочел, так и  завалился,  даже  валидола  до  рта  донести  не  успел.  В
реанимации сейчас, не знаю,  выдюжит  ли.  Мне  что,  я  калач  тертый,  я
Булгакова пережил, всякого повидал, и  культ,  и  оттепель,  и  застой,  и
перестройку...
     - Но я не думал, что моя рукопись...
     - Напрасно, милейший Михаил Вадимыч,  -  сказал  Двудумов.  -  Думать
полезно. Вообразили бы, в какое положение всех нас поставите - глядишь,  и
отложили бы стило заблаговременно. А то и к услугам мусоропровода прибегли
бы, чтоб поглубже.
     - Нет здесь мусоропровода, - буркнул  Зайцер.  -  Шестидесятых  годов
застройка, стиль "Даешь нору!", ухудшенной планировки. Мусорные  бачки  во
дворе.
     - Ну, неважно. И сжечь можно было. - Как это - сжечь?!
     - Очень просто. Спичку поднести и  проследить,  чтобы  ни  клочка  не
уцелело. С соблюдением правил противопожарной безопасности и  обязательной
последующей принудительной вентиляцией помещения. Что такого? Классики вон
охапками жгли, не гнушались, и то ничего. Кабы они требовали от  издателей
публиковать все, что сочиняли, мы бы еще в начале века все леса на  бумагу
извели. Вы, слава богу, пока не классик. И даже не лауреат. Теперь вот  не
знаем, как с вами...
     - Я не понимаю! -  с  отчаянием  воскликнул  Рагозин.  Девушка  Агата
Ивановна смотрела на него сочувственно. - Не понимаю, что  творится!  Если
мой роман негоден, скажите об этом вслух! Если он хорош...
     - Да хорош он, ваш роман, - остановил его  Двудумов.  -  Это  и  есть
самое страшное для всех нас. Включая меня, Агаточку и Льва  Львовича.  Нам
бы по домам сидеть, молоко с медом пить, ноги пледом кутать, а  мы  вот  в
такую собачью погоду потащились к вам со всех концов города... А в  первую
очередь включая лично вас,  драгоценнейший  Михаил  Вадимыч.  Вы,  я  чай,
полагали, будто я слово "шедевр" употребляю в переносном,  так  сказать  -
уничижительном смысле? Знайте же, что я имею честь называть ваш роман этим
словом в главном, единственно достойном его смысле!
     - Дай-ка я тоже закурю, - нервно сказал Зайцер, извлек  портсигар  со
стершейся дарственной  надписью,  щелкнул  им  и  прикурил  от  девушкиной
сигареты. Его пальцы в черных перчатках подрагивали.
     - Это и есть для меня главное, - с  некоторым  облегчением  промолвил
Рагозин. - А то все вокруг заладили одно - гениально, великолепно... Я  уж
и засомневался, не разыгрывают ли.
     - И напрасно, - сказал  Двудумов  назидательно.  -  У  народа  нашего
выработалось  неплохое  чувство  прекрасного.  Долго,   знаете   ли,   ему
втолковывали, что черное-де на самом деле есть белое, а  белое  необходимо
из высших соображений классовой борьбы интерпретировать как черное.  И,  в
силу нами же воспитанного в людях негативизма,  возрос  в  них  тончайший,
кристальнейший нюх на подделку и вкус к настоящему. Это не только  женских
сапог касается, но и литературы также... Особенно  точно  чуют  гениальное
бездари!  Ну,  во-первых,  у  них  безошибочно  срабатывает   хватательный
рефлекс. Хватай, грызи, топи... А во-вторых,  зависть  шевелится.  Бывает,
что бездарность прихотливо сочетается и с глупостью, тогда легче живется и

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг